Вернадский подчеркивал, что жизнь конкретного организма определяется не только имманентным ему биологическим (точнее биогеохимическим) процессом, необратимо приводящим его к старению и смерти, но и влиянием внешней среды, условиями обитания. Этим он, по сути дела, вводил в науку представление о локальном времени. Одновременно из сопоставления собственного времени атомов и живых организмов следовало различие и между понятиями индивидуального (свойственного атомам, средний срок жизни которых не зависит от влияния внешних факторов) и локального времени. Позднее эти идеи получили развитие и привели И. Пригожина к выводу о необходимости выделить так называемое второе время, отражающее процесс изменения системы в ходе ее необратимого развития, или ее возраст.
Еще один аспект биологического времени привлекал внимание Вернадского: «Самое характерное явление в смысле времени в живом веществе, - писал он, - не существование неделимых, а существование поколений». Смену поколений, в основе которой лежат периодически повторяющиеся процессы, Вернадский пытался использовать для введения естественной единицы измерения биологического времени. Принятая в эпоху Галилея и Ньютона и не претерпевшая принципиальных изменений до наших дней методика измерения времени основана на наиболее простом его понимании – как некоей абсолютной, не зависящих ни от каких внешних обстоятельств сущности. Опираясь на свой вывод о непрерывно-прерывистом течении эволюционных процессов, определяющем анизотропию и континуально-дискретную структуру реального времени, Вернадский настаивал на необходимости изменить основную единицу меры времени. Принципиально важной представляется мысль о том, что оценивая бренность отдельных атомов или организмов в годах, «мы измеряем здесь и приводим к физическому времени одно из проявлений дления».
Суть происходящей сейчас революции в физике состоит, очевидно, в том, что на смену реляционной концепции времени А. Эйнштейна приходит реляционно-генетическая концепция, впервые выдвинутая Н. Стеноном и блестяще развитая В.И. Вернадским. Вслед за физикой, настает срок осмысления проблемы времени и для общественных наук. Если исходить из предпосылки, что общественные, в частности социальные науки, отстают от естественных в познании общих закономерностей и методологии их поиска, если считать, что развитие науки повторяет путь создания живого на планете, то неизбежным будет признание того, что выработка методологии познания общественных закономерностей будет находиться под влиянием существующих естественнонаучных моделей, разумеется, с необходимыми оговорками[1].
Со времени первых современных теоретических исследований по проблемам переходных процессов цивилизаций в этой области достигнут значительный прогресс и появилось новое видение ряда аспектов проблемы. Оно, в частности, связано с современным пониманием цивилизации в рамках философско-теоретических представлений, базирующихся на математической теории хаоса и на современной синергетике, трактуемой как теоретическое обоснование современных наук о жизни[2].
Развитие науки во второй половине XX века породило несколько новых парадигм, имеющих общенаучное значение, оказывающих заметное влияние на развитие теоретических концепций всех отраслей научного знания. Методологи науки выделяют сегодня три таких крупных парадигмы, имеющих особое значение для понимания единства научного (включая социально-гуманитарное) знания – это системный подход, общая теория информации, впервые появившаяся в кибернетике, и, наконец, новая концепция самоорганизации, возникшая в рамках синергетики. На пороге XXI века синергетика рассматривается как одна из фундаментальных концепций, составляющих ядро современной научной картины мира, эволюционно-синергетическая парадигма выдвигается на передний план современной науки. Развитие понимается в синергетике как процесс становления качественно нового, связанного с событием в точке бифуркации.
Теория самоорганизации имеет достаточно общий характер, она дает методологическую основу и аналитический инструментарий для исследования неустойчивых ситуаций, переходных процессов, процессов хаотизации и альтернатив развития в самых разных науках – естественных и социальных (в последние годы и у нас, и за рубежом делаются попытки применения этой теории в исторических исследованиях). М. Эмар, говоря о влиянии новых междисциплинарных тенденций современной науки, отмечает: «В результате нам, историкам, пришлось осваивать новые понятия и модели синергетики, такие как энтропия, диссипация, бифуркация». Речь идет не просто о расширении категориального аппарата социально-гуманитарных дисциплин, а об использовании достаточно универсальных математических моделей, разработанных в рамках теории нелинейных динамических систем и математической теории хаоса, тесно связанных с концепцией синергетики. Оказалось, что для историков этот новый междисциплинарный подход открывает перспективы и для анализа проблемы альтернатив исторического развития, для изучения сложных процессов, возникающих при «надломе цивилизации»[3].
Одной из заметных работ концептуального характера является обширная статья «Хаос и самоорганизация: новые теоретические положения в социальных науках», Ф.Мюллера-Бенедикта исследователя, принадлежащего к социологическому семинару Геттингенского университета, где давно уже сложилась традиция изучения теоретических аспектов количественных методов в истории и социальных науках. Во всех работах на эту тему на разные лады формулируются основные положения новой интердисциплинарной отрасли науки, которая, в зависимости от сферы приложения, получает синонимические названия: теория хаоса, теория диссипативных структур, теория катастроф, автопэсис (греческая калька слова «самоорганизация»), синергетика и т.д. Главное, что объединяет эти теории, заключается в том, что они объясняют качественные изменения в природе исследуемого явления через его же внутренние динамические свойства.
Заметный вклад в развитие синергетического подхода применительно к методологии исторического исследования принадлежит Ю.М. Лотману. Один из самых ярких филологов и историков XX века, Ю.М. Лотман, школа которого знаменита в том числе и плодотворным внедрением формальных методов и междисциплинарных подходов, первым из отечественных исследователей обратил внимание на необходимость использования концепций теории хаоса в методологии исторических исследований. Последние годы жизни ученого отмечены новым рубежом в его творчестве, необычайной глубиной его статей и принципиально новым концептуальным уровнем, на котором им теперь рассматривались самые общие черты познания исторического процесса. Перед развиваемым им научным направлением он ставил дерзновенную задачу – создание семиотики истории, которое виделось ему откликом на происходящую во всей теории научного познания новую революцию, признаки которой в нашей стране – появившиеся переводы трудов И. Пригожина – он горячо приветствовал. В новой научной парадигме акцент исследования смещается с предсказуемости явлений на непредсказуемость, с постепенной эволюции процессов на взрывной характер развития, и именно здесь Лотман видел ключ к научному освоению динамичного пространства семиотических связей, которое сформировалось на базе изучаемой им русской культуры[4].
Человеческая природа не терпит застоя. Стояние на месте, неизменность есть умирание для деятельных натур, а именно они своим творческим дерзанием выделяют людей из животной природы. Как в анекдоте – «Когда обезьяна впервые взяла в руки палку и стала при помощи ее управлять другими обезьянами» - человек резко выделился из окружающей его природы своим творческим началом, своей возможностью изменять природу и со временем – изменять существенно. Человек – единственное известное нам существо, единственное явление природы, способное упорядочивать реальность, уменьшать энтропию или меру хаоса вокруг себя. Человек распространяет вокруг себя свое понимание порядка и создает искусственную среду. Человек является творческой частью Природы, через которую она, быть может, экспериментирует сама с собой. Человеческие творческие потенции и жажда познания, жажда деятельности – постепенно становится одной из природных сил, которая движет эволюцию, вечный процесс перемен и изменений. Именно об этом говорили Вернадский и Циолковский. Тогда – чем является хаос для человека? Все, до чего не может дотянуться рука и разум, непредсказуемая и бесконечная среда, в которой мы живем и почти ничего о ней не знаем? Огромные силы, малейшее движение которых стирает нас с поверхности Жизни?
Хаос для человека является полем деятельности, восхитительным вызовом, без которого человек не смог бы быть самим собой и ничем не отличался бы от амебы! Именно хаос будит в его душе героику преобразующей деятельности, побуждает строить и открывать, преодолевать трудности и сражаться! Энергетика вызова хаоса такова, что человек или гибнет в битве с ним, или добывает для человечества еще кусочек порядка и знания. Видимо, именно поэтому перемены так притягательны. Хоть и существует китайская пословица о том, что нет ничего хуже, чем жить в эпоху перемен, однако стремление к переменам, к нестабильности так же живет в человеческой душе, как и стремление к стабильности и порядку. Эти две силы и формируют равнодействующую движения человечества во времени и пространстве.