Критически вглядываясь в происходящее, Живаго видит, что революционным переменам сопутствует пренебрежение духовными ценностями человека во имя материального равенства, растет владычество фразы, утрачивается вера в собственное мнение.
Революционный процесс разметал среду интеллигенции и в то же время вынес ее обломки на поверхность, помещая заурядных представителей этой среды выше, чем они заслуживали: что считалось заурядным, стало выглядеть исключительным.
Пастернак всегда был чужд чистоплюйства в поэзии. Революционные события предстали перед ним во всех их обнаженной сложности, и в своем романе он и показывает противоречия в эмоциональном понимании происходящего.
Живаго – образ интеллигенции, умирает в атмосфере “ отсутствия воздуха”.
На протяжении всего романа разразившаяся в стране революция будет постепенно “хоронить” Живаго.
“Доктор почувствовал приступ обессиливающей дурноты… Его не пропускали, на него огрызались… Он стал протискиваться через толпу на задней площадке, вызывая новую ругань, пинки и озлобление…”
Пастернак реализовал метафору - отсутствие воздуха. Еще А. Блок сказал, что Пушкина “убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха. С ним умирала его культура”.
А позже он скажет уже о себе: “… Поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем, жизнь потеряла смысл”.
Герои романа испытываются огнем русской революции, которую Пастернак считал поворотным событием в судьбах XX века. Они занимают по отношению к ней разные позиции – и в зависимости от занятой позиции складываются их судьбы.
Путь, который выбрал Живаго, не сулит побед в финале, не избавляет от ошибок, но только этот путь достоин человека – художника, человека – поэта. Юрий остается самим собой. За это, словно в восполнении реальной биографии, ему и дается возможность прожить свою идеальную судьбу в биографии духовной, воплощением которой становится тетрадь его стихотворений. Именно она завершает роман.
Другие проблемы в романе
Но было бы ошибкой считать роман Пастернака только повествованием об интеллигенции и революции.
Это произведение о смерти и бессмертии, вечных загадках бытия, кардинальных проблемах человеческого существования, которые обнажаются на разломах истории. “Доктор Живаго” – роман о потере идеала и о попытке обрести его заново, “напоминание о свете и гармонии в условиях мглы и вихря”.
Интересен взгляд Г. Гачева на роман Пастернака, – он рассматривает проблему и сюжет романа, как проблему Истории и Жизни.
“В XX веке История обнаружила себя как враг Жизни, Всебытия. История объявила себя копилкою смыслов и бессмертий. Многие оказываются сбиты с панталыку, верят науке и газете и сокрушаются. Другое – человек культуры и Духа: из самой истории он знает, что такие эпохи, когда водовороты исторических процессов норовят обратить человека в песчинку, не раз бывали (Рим, Наполеон). И он отказывается от участия в истории, самолично приступает к творчеству своего пространства – времени, создает оазис, где обитает в истинных ценностях: в любви, природе, свободе духа, культуры. Таковы Юрий и Лара.
История может себе позволить откладывать приход к истине, счастью. У нее в запасе бесконечность, а у людей определенный срок – жизнь. Среди сумятицы, человек призван проориентировать себя прямо на настоящее, в безусловных ценностях. Они ведь просты: любовь, осмысленный труд, красота природы, свободная мысль”.
“Доктор Живаго” – учебник свободы, начиная со стиля и кончая умением личности утвердить свою независимость от тисков истории, причем Живаго, в своей независимости не индивидуалист, не отвернулся от людей, он – доктор, он лечит людей, он обращен к людям.
“… Истории никто не делает, ее не видно, как нельзя увидеть, как трава растет. Войны, революции, цари, Робеспьеры – это ее органические возбудители, ее бродильные дрожжи. Революции производят люди действенные, односторонние фанатика, гении самоограничения. Они в несколько часов или дней опрокидывают старый порядок. Перевороты длятся недели, много – годы, а потом десятилетиями, веками поклоняются духу ограниченности, приведшего к перевороту, как святыне”. – Эти размышления Живаго важны, как для понимания исторических взглядов Пастернака, так и его отношение к революции, к ее событиям, как некой абсолютной данности, правомерность появления которой не подлежит обсуждению.
“Доктор Живаго” – это роман также и о любви. Сложные взаимоотношения Лары и Юрия, когда перипетии революции и войны то соединяли, то разъединяли их, в чем – то похожи на взаимоотношения Кати и Рощина в трилогии А. Толстого “Хождение по мукам”. Но Толстой ставит историю выше любви, а Пастернак поставил историю любви выше истории, как таковой. И в этом принципиальное различие не только 2-х романов, но и 2-х концепций.
В своем итоговом произведении Борис Леонидович постарался высказать отношение по всем волновавшим его вопросам философии, этики, религии, искусства, не обходя и того вопроса, от которого “бегал” не только в творчестве, но и в интервью, не только до “Живаго”, но и после него - национального, еврейского.
Правда, Юрий, главный резонер авторских идей, хранит по этому поводу “великое молчание”. Даже в разговоре с Ларой которая переживает, не от одной ли головы ее сочувствие страдающим от погромов евреям, на ее вопрос, согласен ли он с Лариным недоумением, почему евреи так упрямо не хотят ассимилмроваться, Живаго, вопреки своей обычной словоохотливости, отвечает лишь: “Я об этом не думал. У меня есть товарищ, некий Гордон. Он тех же взглядов”.
Этот Миша Гордон, будущий соученик и друг Юрия, впервые появляется на страницах одиннадцатилетним мальчиком, когда становится свидетелем самоубийства старшего Живаго.
Какие же мысли одолевают ребенка? “С тех пор, как он себя помнил, он не переставал удивляться, как это при одинаковости рук и ног и общности языка и привычек можно быть не тем, что все, и притом чем-то таким, что нравится немногим и чего не любят? Он не мог понять положения, при котором, если ты хуже других, ты не можешь приложить усилий, чтобы исправиться и стать лучше. Что значит быть евреем? Для чего это существует? Чем вознаграждается или оправдывается этот безоружный вызов, ничего не приносящий, кроме горя? [...] Миша постепенно преисполнился презрения к взрослым, заварившим кашу, которую они не в силах расхлебать”.
Таковы мысли второклассника Миши Гордона в год. Можно предположить, что это и а взгляды 70-летнего Бориса Пастернака шесть десятилетий спустя. Дело даже не в общеизвестном равнодушии поэта к собственному еврейскому происхождению. Достаточно того, что никакого другого подхода к еврейству в романе не предложено, тогда как этот методически развивается и углубляется как самим Гордоном, так, косвенно, и другими, незнакомыми с ним персонажами.
Гордон как человек, отказывающийся от своих национальных корней, непременно должен убедить себя, что эти корни никакой ценности не представляют и держаться за них - ошибка, причем не только для него, но и для всех единородцев. Поэтому ко всем существительным, которые можно было бы сопроводить прилагательным “еврейские” (будь то долг, борьба или страдание) Гордон без долгих рассуждений и попыток обоснования привешивает определения “непонятный”, “ненужная”, “бессмысленное”. То же касается и веры. “Урожденный” христианин спокойно почитает святость обоих заветов как Ветхого, так и Нового, и может вполне веротерпимо и уважительно относиться к иудаизму: Бог-то один, а в каких формах ему поклоняться это вопрос в большой мере традиции. Но Гордон должен обосновать хотя бы для себя свой переход из одной религии в другую, превосходство второй над первой. И тут извлекаются на свет идеи, изобретенные христианским средневековьем, да позже выброшенные за ненадобностью и теологической сомнительностью: “Как могли они [евреи] дать уйти от себя душе такой поглощающей красоты и силы [речь, разумеется, о Христе и Христианстве], как могли думать, что рядом с ее торжеством и воцарением они останутся в виде пустой оболочкиэтого чуда, им однажды сброшенной?”
“Увлечение” христианством у Гордона доходит до того, что он собирается переводиться из университета в Духовную академию, и Живаго справедливо догадывается, что толкает его к этому пресловутое желание перестать “быть не тем, что все, и чего не любят”.
В зрелые годы старания Гордона “усредниться” увенчались, наконец, успехом. Автору, похоже, не хочется уже тратить место и краски на иллюстрирование этой печальной метаморфозы, и он просто “от себя” сообщает о гордоновском “неумении свободно мыслить” и “бедствии среднего вкуса, которое, хуже бедствия безвкусицы”.
“Доктор Живаго” – роман об участи человека в истории. Образ дороги центральный в нем.
Фабула романа прокладывается, как прокладываются рельсы… петляют сюжетные линии, стремятся вдаль судьбы героев и постоянно пересекаются в неожиданных местах – как железнодорожные колеи.
“Доктор Живаго”- роман эпохи научной, философской и эстетической революции, эпохи религиозных поисков и плюрализации научного и художественного мышления; эпохи разрушения норм, казавшихся до этого незыблимыми и универсальными, это роман социальных катастроф.
Используемая литература:
1. Сост. Л.В. Бахнов, Л.Б.Воронин “Доктор Живаго” Б.Пастернака – (С разных точек зрения). -М. Советский писатель, 1990
2. Вильмонт Н.Н.О Б.Пастернаке: Воспоминания и мысли. -М. Советский писатель , 1989
3. Масленникова З.А.Портрет Б.Пастернака- М. Сов. Россия, 1990
4. Пастернак Е.Б. Б. Пастернак: Материалы для биографии. - М. Советский писатель,1989
5. Альфонсов В.Н.Поэзия Б. Пастернака – Л. Советский писатель,1990
6. Лютов В.Русские писатели в жизни – Урал LTD,1999