Замена слова и другое, рифмующееся с ним или просто похоже звучащее, изменение слова с помощью рифмы или звукового подобия и в русской версии компьютерного языка явление повсеместное и распространенное. В этом находит свое отражение языковая игра, которая проявляется в основном на звуковом уровне. Цель создания таких компьютерных неологизмов одинакова и в русском, и в английском жаргоне, однако русские носители компьютерного диалекта при создании компьютерных неологизмов дополнительно решают задачу освоения английского заимствованного слова или аббревиатуры. GoldEd (редактор сообщений) - Голдед или Голый дед; DOOM (название компьютерной игры) - думать (проводить время за популярной компьютерной игрой «DOOM»).
Грамматическая языковая игра в русском сленге встречается довольно часто. Появляются подобные грамматические неологизмы намеренно, а не от незнания грамматических правил. И английские, и русские носители компьютерного жаргона обычно прекрасно представляют себе, что они делают, искажая язык и манипулируя словообразовательными моделями. Сознательно игнорируя учебники и правила, они провозглашают принцип «грамматической креативности». Принцип этот предполагает произвести впечатление, позабавить и развлечь и себя, и других участников процесса коммуникации. Причем, как они сами утверждают, - не с целью затемнения смысла, кодирования информации для непосвященных, или тем более по неграмотности.
Заимствованное из английского языка слово-термин подстраивается к имеющемуся в распоряжении русского носителя языка реестру словообразовательных моделей и осмысляется с опорой на них. После этого появляется возможность языковой игры, различного рода манипулирования с новым словом. Компьютерные неологизмы «дисплюй» (от «дисплей»), «мудем» - плохо работающий модем (от «модем»), «чекист» - тестовая программа (от «check it»), «стервер», «сервак» - сервер (от «server») несут «шлейф» дополнительного значения, взятого от сходно звучащего русского корня или суффикса.
Добавление к заимствованному корню русских суффиксов способствует освоению неологизма, русифицирует его, приобщая к лексическому составу жаргона. При этом происходит обогащение значения слова фамильярным или дружески-уменьшительным, в зависимости от значения суффикса, оттенком значения, как, например: вирусяка (вирус), писюк (компьютер), флопак (дисковод).
Русскому компьютерному жаргону присуща специфическая черта, не отмеченная в английском языке. Его лексический состав активно пополняется не только путем заимствования английских слов и компьютерных терминов, но и с помощью создания слов, совпадающих по звукам с литературными. Во-первых, это русские слова, приспособленные для этого из соображений фонетического подобия английским оригиналам, такие как ария (от англ. "area") - область на ВВС, в которой собраны файлы или сообщения по определенной тематике.
В заключение хотелось бы отметить, что русский компьютерный жаргон является, в некотором смысле, уникальным материалом для исследования. Благодаря новизне данного явления и быстроте происходящих в нем процессов, компьютерный жаргон позволяет рассмотреть жизнь отдельных слов от самого их появления до исчезновения и понять законы развития и функционирования этой подсистемы русского языка.
Глава IV. Жаргонизмы в русской литературе.
В художественной литературе жаргон столь же естественен и распространен, как и в жизни. А в отдельные периоды развития литературы жаргон, по выражению Б.В.Томашевского[6], приобретает значение «особого художественного принципа». Так, в первые годы советской власти в художественной литературе явно обозначились тенденции к «освежению» литературного языка революционными элементами. Это время характеризовалось особой обращенностью к грядущему, обостренным ощущением предстоящего «мирового переворота». Утверждение неизбежного краха старого и отрицание литературной преемственности воплощалось в бунтарском вызове буржуазному миру и эпатаже обывателя. Борьба со старым миром на поприще литературы принимала формы борьбы со старым языком (языком уходящей культуры). Показательны россыпи жаргонизмов В.В.Маяковского, которые он использует с особым пафосом:
Я ухо словом не привык ласкать;
Ушку девическому
в завиточках волоска
с полупохабщины
не разалеться тронуту…
(«Во весь голос»).
В.В.Маяковский принадлежал литературному течению футуризм, и именно этому направлению было характерно создание новых, необычных слов, рифм, расположение стихов в непривычном порядке («лесенкой» у В.В.Маяковского). Революция, считали футуристы, должна затронуть все стороны жизни, в том числе и язык, пробудить сознание людей, привыкших думать и действовать как обыватели. Поэтому стихи диалогичны, переполнены страстью классово ориентированной поэзии. Жаргонизмы и помогают поэту передать мятежный дух эпохи:
На шее
кучей
Гучковы,
черти,
Родзянки…
Мать их за ноги!
Власть
к богатым
рыло
воротит –
чего
подчиняться
ей?!
Бей!!
(«Хорошо!»).
Ими поэт выплескивает всю свою ненависть к старому миру, ко всякой «дряни», мешающей, по его мнению, строительству новой жизни:
И вылезло
из-за спины РСФСР
мурло
мещанина…
(«О дряни»).
Хотя жаргонная лексика в корпусе языка не основная, периферийная, но и она – своеобразная «точка зрения на мир». Использовать ее или не использовать – всякий раз решает художник слова, исходя из своих представлений о стилистике, из своего эстетического кредо. У одних писателей минимум жаргонизмов, даже когда они обращаются к реалиям, которые без жаргона трудно вообразить. Например, в пьесе М. Горького «На дне» язык обитателей ночлежки временами похож на язык мыслителей (чего стоят рассуждения Сатина о человеке), даже в карточной игре они обходятся без жаргонизмов. Всего три полустертых жаргонных слова можно найти в рассказе «Челкаш», герой которого – «заядлый пьяница и ловкий, смелый вор» («вывеска» - лицо; «слямзил» - крал; «наклюкался» - напился).
Обычно само присутствие жаргона в художественном произведении есть свидетельство его нацеленности на достоверное изображение жизни. Возьмем тему карточной игры – предмет описания во многих литературных произведениях. Она породила богатейший жаргонный язык. У Н.В. Гоголя в «Мертвых душах» есть эпизод, описывающий сцену карточной игры на вечеринке у губернатора. Игроки пользуются собственным жаргоном, который они создали, «перекрестив» на свой лад названия карт: «Почтмейстер… ударял по столу крепко рукою, приговаривая, если была дама: «Пошла, старая попадья!», если же король: «Пошел, тамбовский мужик!» А председатель приговаривал: «А я его по усам! А я ее по усам!» Иногда при ударе карт по столу вырывались выражения: «А! была не была, не с чего, так с бубен!» Или же просто восклицания: «черви! червоточина! пикенция!» или: «пикендрас! пичурущух! пичура!» и даже просто: «пичук!» Карточная игра предстает живым, «дельным занятием» со спорами игроков, жаргонизмами и иными деталями. Она являлась одной из самых распространенных форм времяпрепровождения чиновников и помещиков. Своего рода таинство.
Жаргонизмы в речи персонажа – весьма выразительный характерологический прием. Речь Ноздрева из гоголевских «Мертвых душах» простецкая, пересыпанная жаргонизмами «А я, брат, с ярмарки. Поздравь: продулся в пух!.. никогда в жизни так не продувался… Поверишь ли, что не только убухал четырех рысаков – все спустил». Перед нами действительно «разбитной малый». Имея «страстишку к картишкам», он и о них говорит со знанием жаргонных тонкостей: «Не загни я после пароле на проклятой семерке утку, я бы мог сорвать весь банк». («Пароле» - удвоенная ставка, «загнуть утку» - увеличить ставку.) Буквально во всем: и в жаргонной речи, и в действиях – видна его «лихость».
О месте и роли жаргона в художественном произведении можно судить и по рассказу А.И.Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Это рассказ о мужественном выживании людей в условиях ГУЛАГа. Собственно жаргонной лексики в рассказе немного, во всяком случае, писатель ею не злоупотребляет. Но все более или менее значительные моменты лагерного быта окрашены жаргонизмами: ежедневная похлебка – «баланда», порции хлеба – «пайки», жилище заключенных – «вагонка», сами заключенные – «зэки», ежедневные утомительные обыски – «шмоны». Во всех этих случаях жаргонизмы – языковые акценты, создающие осязаемый образ лагеря и его обитателей.
Жаргонная лексика у А.И.Солженицына не самоцель, она естественно сочетается с общеупотребительной. Иван Денисович вспоминает наставления «старого лагерного волка»: «Здесь, ребята, закон – тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать». [«Кум» - на лагерном жаргоне означает «оперуполномоченный».] В этой фразе представлены все пласты языка рассказа – литературного, простецки грубоватого и жаргонного. Их соразмерное сочетание и определяет особенности художественной стилистики рассказа.
Самые лучшие воспоминания заключенных – это воспоминания о прошлой жизни, но они не всегда способны принести облегчение страданиям. В обстановке лагерной жизни подобные воспоминания поначалу могут помочь не потерять человеческий облик в нечеловеческих условиях, но в итоге они причиняют боль, вселяют отчаяние, потому что не видно конца сроку, нет надежды на возвращение, а произвол начальников давно приучил «старых лагерных волков» не загадывать на будущее, а жить настоящей минутой. Поэтому и о прежних понятиях забывается, для них находят новые понятия и обозначения, не напоминающие о прошлом. Так Шухов, главный герой рассказа, не раз вспоминал, «как в деревне раньше ели: картошку - целыми сковородами, кашу – чугунками, а еще раньше, по-без-колхозов, мясо – ломтями здоровыми». А в лагере как? «Думка была на одной еде». Вот и появились понятия «пайки» вместо хлеба, «баланда» - вместо супа, похлебки.