При проектировании линий московской подземной железной дороги за образец принималась модель Лондонского метро с платформой в центре зала, между путями, но по указанию Сталина московское метро должно было отличаться от западного своим роскошным «имперским» стилем. В то время как в СССР шло разрушение православных храмов, там же под землей возводились настоящие дворцы – символы нового культа. Над обликом московского метро трудились лучшие архитекторы и художники того времени. В результате каждая станция, построенная в 30-е годы, стала произведением искусства.
Московское метро поражало воображение и вызывало восторженные отклики. Побывавший в СССР французский романист и летчик Антуан де Сент-Экзюпери писал: «Кажется, народ, который в таком сооружении, как метро, придает большое значение роскоши и свету, создавая, таким образом, нечто не только полезное, но и приятное, уже построил самое главное и уверен в своем будущем»
4. Городские мифы.
4.1. «Москва – Третий Рим» или «Москва – Новый Иерусалим»?
Идея «Москва – Третий Рим» стала на Руси общеизвестной и признанной при царе Иване Грозном, когда после 1547 года Московское государство стало царством. При устроении Патриаршества в 1589 году на Руси вселенский патриарх Иеремия подтвердил своей подписью совершившийся переход к русской земле роли «Третьего Рима», и это обстоятельство сыграло свою роль в развитии русского державного самосознания, возвышения русского централизованного государства.
Идея «Москва – Третий Рим», однако, по самой своей природе обладала двойственностью. С одной стороны, она подразумевала связь Московского государства с высшими духовно-религиозными ценностями. Делая благочестие главной чертой и основой государственной мощи Москвы, идея эта подчеркивала теократический аспект ориентации на Византию. С другой стороны, Константинополь воспринимался как второй Рим, т.е. акцентировалась его имперская сущность – в Византии видели мировую империю, наследницу римской государственной мощи. Символическим выражением первого становится Иерусалим, второго – Рим. Таким образом, символ Византии как бы распадается на два символических образа: Константинополь понимается как новый Иерусалим – святой, теократический город и вместе с тем как новый Рим – имперская, государственная столица мира. Обе эти идеи и находят воплощение в осмыслении Москвы как Нового Константинополя или Третьего Рима, которое появляется после падения Византийской империи. Существенно при этом, что покорение Константинополя турками приблизительно совпадает по времени с окончательным свержением в России татарского господства; оба эти события естественно связываются на Руси, истолковываясь как перемещение центра мировой святости – в то время как в Византии имеет место торжество мусульманства над православием, в России совершается обратное, т.е. торжество православия над мусульманством. И.Е. Забелин в «Истории города Москвы» пишет: «…Так был построен Новый (второй) Рим. Он погиб от бесерменства. Но явился Третий Рим, который, по сказанию, как христианская сила, необходимо должен победить бесерменскую силу. Об этом стал мыслить и стал питать надежду, что так совершится, почти весь угнетенный бесерменством Христианский Восток, именно в то время, когда стал усиливать своё могущество любезный нам Третий Рим. До наших дней, замечает летописец XVI столетия, греки хвалятся государевым царством благоверного царя Русского и надежду на Бога держат. В том же Царьграде (Константинополе) объявились сами собою предсказания, что победу над бесерменством исполнить никто иной, как именно русский род».
Двойственная природа Константинополя как политического символа позволяла двоякое истолкование: в ходе одного подчеркивалась благость и священство, другого – власть и царство. Следовательно, идеал будущего развития Московского государства мог кодироваться в терминах той или иной символики. Характерно, что идея Москвы – Третьего Рима достаточно скоро могла преобразовываться в идею Москвы – Нового Иерусалима, что воспринималось не как противоречие первой идее, а, скорее, как её конкретизация. В XVI в русские полагают, что старый Иерусалим сделался «непотребным», будучи осквернен неверными сарацинами, и потому Иерусалимом должна называться Москва. Если в свое время воплощением церкви для русских была Святая София в Константинополе, то после 1453 г её место замещает иерусалимский храм Воскресения. Характерно, что патриарх Никон строит под Москвой Новый Иерусалим с храмом Воскресения, устроенным по точному подобию иерусалимского. Этот шаг был тем более значим, что он вызвал осуждение восточных патриархов, которые критиковали Никона именно за наименование «Новый Иерусалим».
С падением Константинополя московский государь оказывается единственным независимым правителем православного мира, что в условиях религиозности общества приводит к соединению политического и конфессионального аспекта доктрины «Москва – Третий Рим» в общем теократическом значении.
4.2. «Москва – город на семи холмах».
Возникновение этого мифа напрямую связано с распространением идеи «Москва – Третий Рим». Державная и религиозная идея духовного преемства Москвой роли «Третьего Рима» от Первого и Второго (Рима и Константинополя) должна была найти и факты, подтверждающие эту преемственность. Одним из основных признаков Рима и Константинополя было основание этих городов на холмах – Рима на 12, Константинополя на 7. Наличие в ландшафте Константинополя семи холмов, подобных римским, воспринималось настолько важной чертой, что оказалось занесенной во все сказания об основании нового города и даже стало причиной одного из его названий «Седмихолмый». При этом главными холмами в обеих столицах считались места древнейших цитаделей: в Риме – Палатинский холм, в Константинополе – Акрополь Византия. Именно на этих холмах располагались комплексы императорских дворцов. В Москве таким холмом стал Боровицкий (Кремлёвский) холм. Таким образом, при градостроительном осмыслении Москвы как «Третьего Рима» в XVI – XVII веках и стали выявлять в первую очередь «семь холмов».
Территория Москвы представляет собой всхолмленную местность, где возвышенности являются водоразделами между притоками рек. Это нашло отражение и в названиях ряда улиц и местностей: Красная и Ивановская горки, Краснохолмская набережная, Сивцев вражек («вражек» – овраг), Большие и Малые кочки, Крутицы, Воробьевы горы и другие. Что касается московских холмов, то в действительности рельеф города достаточно неровен, со множеством впадин и подъёмов, среди которых легко отыскать не только семь, но гораздо больше различных возвышенностей.
Многими учёными и историками делались попытки указания семи холмов, однако названия семи холмов у разных авторов не всегда совпадают. Михаил Васильевич Ломоносов отмечал: «Москва стоит на многих горах и долинах, по которым возвышенные и униженные стороны и здания многие города представляют, которые в один город соединились.... Если принять три горы за один холм, распавшийся на три, то он вместе с другими главными составит семь холмов, по коим и сравнивают Москву с семихолмным Римом и Константинополем».
О символическом характере выделения именно семи холмов пишет современный исследователь М.П.Кудрявцев в книге «Москва – Третий Рим»: «подобно Первому и Второму Риму, Москва встала «на семи холмах». Прямых документов, перечисляющих эти холмы, нет, отсутствуют в московском рельефе и ясно выраженные холмы, что ещё больше подчеркивает чисто символическое уподобление столицы Руси столицам Западной и Восточной Римских империй. Однако вполне реально осмысление московского рельефа и его особенностей как «семи холмов», если учитывать возможное восприятие как «холмы» наиболее возвышенных частей плато, окаймленных речными долинами. В таком случае к Боровицкому и Красному холмам, Ивановской горке, расположенным в черте Скородома, можно добавить: городище Киевец (между долинами реки Москвы и ручья Черторыя), урочище Остров (между долинами ручья Черторыя и реки Неглинки) и два всхолмления на севере, расположенные по обе стороны долины Неглинки».
В современной литературе о Москве чаще всего встречаются названия следующих семи холмов: Боровицкий (Кремлёвский), Сретенский, Тверской, Трёхгорный, Швивая горка, Лефортовский и Воробьёвский.
4.3. «Москва – сердце России» или «Москва – государство в государстве»?
Идея «Москва – сердце России» связана с восприятием города прежде всего как духовного центра страны. Образ столицы как «сердца России» находит отражение во многих литературных произведениях. Валерий Брюсов, в частности, пишет:
Здесь, как было, так и ныне –
Сердце всей Руси святой,
Здесь стоят её святыни,
За кремлёвскою стеной!
(«Нет тебе на свете равных…»)
В русской религиозно-философской мысли само понятие «сердце» рассматривается как чрезвычайно насыщенный многообразными смыслами, глубинный символ, ибо только «чистотой сердечной» несёт человек ответственность перед Богом. Светскими философами была разработана своеобразная «метафизика сердца». По мнению И.В. Киреевского, в сердце заключены основы духовности человека, его нравственные чувства, ценности и идеалы. П.Д. Юркевич считал что сердце – «средоточие…духовной и душевной жизни», «скрижаль, на которой написан естественный нравственный закон».
Начиная с XIV столетия Русское государство стало складываться вокруг Москвы, а значит, именно Москва оказалась центром, ядром, средоточием и – сердцем России. В 1326 году в Москве поселился глава Русской Церкви – митрополит Киевский и всея Руси Пётр, а вскоре Иван Калита получил ярлык на великое княжение и стал главой Русского государства. Москва превратилась в столичный город и должна была соответствовать своему новому званию. Потому вскоре и началась новая застройка Москвы. Князь думал не только о внешней защите своего города. «Строительство нового Кремля началось с сооружения соборов – крепости духовной» – отмечает историк Москвы А.Г. Авдеев. По преданию святитель Пётр однажды сказал князю: «Если меня послушаешь и храм Пречистой Богоматери воздвигнешь в своем граде, и сам тогда прославишься больше иных князей, и сыновья и внуки твои из рода в род, и град сей будет славнее всех городов русских, и святители жить в нем будут, и прославится Бог в нём». Вскоре был построен Успенский собор Московского Кремля (сегодня – старейшее полностью сохранившееся здание Кремля). В дальнейшие времена московские князья и цари – и потомки Ивана Калиты, и государи из новой династии Романовых – строго следовали пророчеству митрополита Петра и делу первого московского великого князя. Строительство храмов являлось одной из первоочередных задач правителей. Так постепенно формировался ещё один образ Москвы – «Москва златоглавая».