Перевести словосочетание «языковая картина мира» из разряда образных выражений, из разряда, хотя и яркого, но достаточно аморф ного обозначения, которое по воле использователя может наполняться весьма произвольным содержанием, в категорию терминов — та кова макроцель данной работы.
Для решения этой задачи нам предстоит поставить и решить целый ряд вопросов, первый из которых как раз и касается источников, при чин появления этого абстрактного понятия. У кого и почему возник ло желание (или необходимость) оперировать столь необычной абст рактной категорией? Уточним, что мы имеем в виду не просто поня тие «картина мира» или «научная картина мира», о которых мы говорили в предыдущей главе, а именно «языковая картина мира». Это уточнение для нас носит принципиальный характер, поскольку во многих работах эти понятия не дифференцируются, смешиваются, часто подменяют друг друга, что, по нашему мнению, совершенно недопусти мо и является серьезной ошибкой. Мы предлагаем выделять два императива введения в научный обиход понятия ЯКМ: КУЛЬТУРО ЛОГИЧЕСКИЙ и ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ. Представители именно этих двух наук испытывали потребность в создании и использовании мыслительного артефакта, получившего это весьма образное обозначение. Остановимся несколько подробнее на каждом из вышеназванных императивов.
Знакомство с любой культурой, ее изучение всегда будут непол ными и в некотором смысле даже поверхностными, если в поле зрения человека, обратившегося к этой культуре, не окажется такого осново полагающего компонента, как склад мышления нации, нацио нальная логика мировосприятия и мирооценки. «...Какой «сеткой ко ординат» данный народ улавливает мир и, соответственно, какой кос мос (в древнем смысле слова: как строй мира, миропорядок) выстраивается перед его очами. Этот особый «поворот», в котором предстает бытие данному народу,— и составляет национальный образ мира» (Гачев, 1988, с. 44).
В эмоциональных словах известного культуролога и филолога ясно выражена потребность в том, чтобы найти НЕЧТО, что позволяло бы человеку, принадлежащему к другой культуре, взглянуть на мир с другой «точки зрения». «...Люди ... наталкиваются на какой-то предел пони мания. Произносятся те же слова, формулы, а мыслится под ними весьма разное — и главная беда в том, что об этом часто и не подозревают. Чтобы мнимое взаимопонимание максимально приближалось к дей ствительному, надо делать поправку на национально-историческую систему понятий и ценностей, т. е. учитывать, что представитель дру гого народа может видеть мир несколько иначе, чем я. Но как? Что видит он в мире такого, чего я не вижу? И от чего это зависит? Вот в чем загвоздка. Если удалось бы как-то прояснить этот вопрос, в наше распоряжение поступил бы словно некоторый «коэффициент», который облегчал бы контакты между народами и культурами» (Га чев, 1988, с. 44—45).
Таковой «сеткой координат, улавливающей мир», своего рода «очка ми», через которые представители данной культуры смотрят на мир и благодаря которым видят в этом мире только ТО и только ТАК, как и другие носители таких же «очков», безусловно, является национальный склад мышления, который зафиксирован в национальном языке предста вителей данной культуры. Является язык лишь отражением националь ного мышления или же сам его и детерминирует —это отдельная тема, к которой мы обратимся в соответствующем разделе. Пока же нам важно проследить цепочку: непохожесть культур > ) осознание этой непохожести —»—> попытки найти «коэффициент понимания» другой культуры —>—> «коэффициент понимания» = особый склад националь ного мышления > ) отражение и фиксация склада национального мышления в языке. Отсюда закономерный вывод, ставший практически общим местом в рассуждениях на эту тему,— о неразрывной связи культуры народа и его языка.
Язык — неотъемлемая и важнейшая часть любой национальной культуры, полноценное знакомство с которой обязательно предпола гает не только изучение материальной составляющей этой культуры, не только знание ее исторической, географической, экономической и прочих детерминант, но и попытку проникновения в образ мышления нации, попытку взглянуть на мир глазами носителей этой культуры, с их «точки зрения». Сделать это можно не иначе как узнав язык, на котором говорят представители данного культурного социума. При этом в выражение «узнать язык» мы вкладываем несколько отлич ное от традиционного значение: мы имеем в виду не способность решать с помощью этого языка определенные коммуникативные за дачи, а глубокое проникновение в план означаемого этого языка, в его семантику. Казалось бы, первое без второго невозможно, и дей ствительно, умение выражать свои мысли на чужом языке и умение понимать иностранную речь предполагают знание не только грамма тического строя языка, но и его лексики. Однако такое знание лекси ки, как правило, вовсе не означает именно глубинного погружения в план содержания иностранного языка. Чаще всего это лишь поиск эквивалентов словам родного языка, своего рода формальная замена «ярлыков» на якобы неизменном значении. Это глубочайшее заблуж дение; восприятие содержательной стороны чужого языка как сово купности эквивалентов словам родного языка лишь создает иллю зию знания того, что скрывается за, казалось бы, понятными словами. Что же нужно для адекватного восприятия такого важнейшего ком понента любой культуры, как национальный язык?
Очень лаконично и точно о связи культуры и языка сказал Эд вард Сепир в работе «Язык. Введение в изучение речи»: «Культуру можно определить как то, ЧТО данное общество делает и думает. Язык же есть то, КАК думают» (Сепир, 1993, с. 193). Согласившись с таким определением, мы должны признать, что мы ПРОНИКАЕМ в ОБРАЗ МЫШЛЕНИЯ НАЦИИ, В ЕЕ СПОСОБ ВИДЕНИЯ МИРА, понимаем ОСО- бенности менталитета носителей данной культуры и данного языка, толь ко ПОЗНАВ ПЛАН СОДЕРЖАНИЯ ЭТОГО ЯЗЫКА, а глубинное знаком ство с семантикой чужого языка, в свою очередь, предполагает, по нашему убеждению, овладение языковой картиной мира (ЯКМ) имен но этого национального языка как системой его видения мира.
ЯКМ в культурологии может использоваться двояко:
«Задача отыскания в том или ином языке черт, a priori приписы ваемых соответствующему национальному характеру, безнадежна и не пред-ставляет большого интереса. Анна Вежбицкая в своей книге « Setmantics , Culture and Cognition »... открывает такой подход к про блеме связи языка и нацио-нального характера, при котором... предла гается выявлять свойства национального характера, вычитывая их из национально-специфического в соответствующих языках. Тем самым сведения о национальном характере оказываются результатом лингвистического анализа, а не его исходной предпосылкой» (Падучева, 1996, с. 21).
Значит ли это, что принцип использования ЯКМ в качестве иллю стративного материала не имеет права на существование? Думается, что нет. Дело только в том, ЧТО иллюстрировать. Если в ЯКМ пы таются отыскать подтверждения тому, что лишь приписывается тому или иному народу, что является лишь СТЕРЕОТИПОМ восприятия од ной нации другой, а не доказанным фактом, то такое использование ЯКМ малоэффективно. Если же какие-либо данные о национальном характере являются не просто мифом и стереотипом восприятия, а результатом объективного научного исследования, то такие факты вполне можно считать общепринятыми и искать им дополнительные подтверждения в ЯКМ.
Мы считаем приемлемыми оба подхода, выбор каждого из кото рых определяется конкретным объектом исследования и его целями, однако второй подход все же намного интереснее, поскольку дает возможность получения нового знания и гарантирует большую объек тивность, так как основан на принципе «от частного к общему» и от вергает априорное якобы знание предмета.
В этой связи очень интересным и продуктивным представляется так называемый принцип «презумпции непонимания», или, как еще можно было бы сказать, «презумпции незнания». Лучше предположить, что об исследуемом объекте вам ничего не известно, и добыть о нем новое объективное знание, чем под существующий стереотип (не всегда адекватно отражающий действительность) подгонять факты. Этот принцип весьма образно и эмоционально сформулировал и изложил Георгий Гачев: «...Если я, придя в другую страну или знакомясь с новым человеком или идеей, заранее полагаю, что здесь встречу то же самое, что я уже знаю, но с некоторыми нюансами,— я слишком самоуспокоен и, естественно, мозг мой ленив и самодоволен и подсу нет мне привычную схему мира... Но если я войду с трепетным ожиданием встретить неведомое, парализую свои привычные схемы, попробую превратить свой ум в TABULA RASA , чтобы новый мир там беспрепятственно писал свои письмена, ... тогда больше гарантии, что я постигну здешний образ жизни и мыслей. Сказав себе: «я не пони маю», ученый всегда в итоге работы добывает более глубокое знание, чем сказав себе: «я понимаю»... Презумпция непонимания принимается... как рабочая гипотеза, полезная для результативности исследо вания. И она не только не ставит преграды реальному пониманию..., но имеет целью расширить это понимание, чтобы оно было более сознательным» (Гачев, 1988, с. 45—46). Для культурологии такое абстрактное образование (конструкт), как ЯКМ, крайне необходимо, по скольку это не что иное, как ВЕРБАЛИЗОВАННАЯ СИСТЕМА «МАТ РИЦ», в которых запечатлен национальный способ видения мира, фор мирующий и предопределяющий национальный характер. Без знания этой системы «матриц» национального сознания трудно понять многое из того, что и составляет национальную культуру, в частности: этические, нравственные и ценностные приоритеты, систе му образности, систему ассоциативного мышления и т. д.