И о вниманья, и о вниманья!
б. Одно сплошное ничегонепониманье,
И очень узкое чужое воспитанье.
в. Одни пардоны – никакого воспитанья,
И, миль пардон, - я никакого пониманья.
Все эти наброски не вошли в окончательную редакцию стихотворения, но все же дают представление об оценке В.С.Высоцким этого языка, с точки зрения слухового его восприятия. Сравним отрывок, который с некоторыми изменениями был внесен в последний вариант стихотворения:
А эмигранты из второго поколенья
Перевирают все ударенья:
И имена перевирают, и названья,
И ты бы, Ваня, у них был «Ванья».
Окончательная редакция стихотворения:
Все эмигранты тут второго поколенья, -
От них сплошные недоразуменья:
Они все путают и имя, и названья,
И ты бы, Ваня, у них был «Ванья».
В окончательном варианте им снимается градация, создающаяся повторением лексемы «перевирают» и заменяется на «недоразуменья» и «путают». Тем самым, говоря об эмигрантах, он уже касается вопросов не самого французского языка, а неправильного его воспроизведения. В дальнейшем в стихотворении «Осторожно! Гризли!» (1978г.) он скажет: «Я потому французский не учу, // Чтоб мне не сели на колени».
Русский язык В.С.Высоцким рассматривается на фоне иностранного языка: «Проникновенье наше по планете // Особенно заметно вдалеке: // В общественном парижском туалете // Есть надписи на русском языке», либо же: «Борис позвал говорящих по-русски, и я говорил» («Дневник 1975 года»).
В связи с этим, мы можем говорить, что он не выносит «язык» как отдельную область для исследования, но, тем не менее, лексема «язык» органично вплетается в его метапоэтические высказывания.
Таким образом, проведенный нами анализ лексем, характерных для поэзии и прозы В.С.Высоцкого представляет собой определенный метод экспликации авторского кода, являясь необходимым звеном при исследовании творчества художника слова.
2.3 Игровое начало и синтетизм метапоэтики В.С. Высоцкого
Категория игры служит связующим звеном, которое объединяет в метапоэтике В.С.Высоцкого поэзию, музыку, публицистику и философию. Р.Барт отмечает: «Слово «игра» следует понимать во всей его многозначности. Играет сам текст <...> и читатель тоже играет, причем двояко: он играет в текст (как в игру), ищет такую форму практики, в которой бы он воспроизводился, но, чтобы практика эта не свелась к пассивному внутреннему мимезису (а сопротивление подобной операции как раз и составляет существо текста)» [Барт, 1989:421].
В классическом труде Й. Хейзинги «Homo Ludens» выделены следующие характеристики игровой деятельности:
1. «Всякая игра есть, прежде всего, и в первую голову свободная деятельность».
2. Она лишена практической целесообразности, «не будучи обыденной «жизнью», она лежит за пределами непосредственного удовлетворения нужд и страстей. Она прерывает этот процесс».
3. «Изолированность составляет третий отличительный признак игры. Игра начинается и в определенный момент заканчивается. Она сыграна».
4. «Она творит порядок, она есть порядок. В несовершенном мире и сумбурной жизни она создает временное, ограниченное совершенство. Порядок, устанавливаемый игрой, имеет непреложный характер».
5. Игра «вызывает к жизни общественные группировки, предпочитающие окружать себя тайной, либо подчеркивающие свое отличие от прочего мира всевозможной маскировкой».
При этом следует отметить, что любое игровое действие - это новая роль, которая предполагает собой временное ношение маски, но маски не как желания что–либо скрыть, а как попытки проникнуть в глубины творчества
Одним из признаков игры является то, что она имеет определенное композиционное строение, в связи с чем, реализуется на всех уровнях организации метапоэтического текста.
Первый уровень (иннективный) метапоэтического текста определяется через позицию рефлексии автора в поэтическом и прозаическом текстах относительно собственных произведений, а также репрезентации авторского «я» в произведении. Поскольку иннективные метапоэтические данные находятся внутри текста, то их можно эксплицировать посредством метатекстовых знаков. Так в стихотворении «Певец у микрофона» игровой компонент эксплицируется лексемами: «процедура», «к амбразуре», «до одури», «до смерти», «я не пою – я кобру заклинаю», а также лексемой «жара», которая передает в себе черты агонии, характерные для игры. В стихотворении «Мне судьба – до последней черты, до креста» игра, помимо экспликации языковых средств, реализуется на уровне повтора отрицаний: «не та – не та», «не смогу – не могу – не могу – не смогу», а лексемы «кричу» и «шучу» утверждаются через отрицания «не хочу», «не зазвучу», «подвинчу», «растопчу».
Еще ярче, чем в стихотворениях игровой элемент эксплицируется и в эпистолярном наследии поэта, буквально пронизывая его. В письме 4 марта 1962года Свердловск – Москва Л. Абрамовой соединены воедино черты, присущие игре: «…надо завязать с этим миниатюрным искусством и переиграть»; момент шутки: Как хорошо ложиться одному- // Часов так в 2, в 12 по-московски, // И знать, что ты не должен никому, // Ни с кем и никого, как В.Высоцкий; момент пародии, хвастовства: «…Но нет, я наш человек, я – задаром, я – такой, я – очень! Это все спесь. Для тебя немного похвастаться. И еще: инсценировать мою «Татуировку». Сделать пародию на псевдолируку и псевдо же блатнянку». Кроме того в письмах В.Высоцкого дается оценка действий, происходящих на сцене: «… Другой становится на колени, плачет, раздирает лицо и глядит, а сзади часы – стрелки крутятся».
В прозе В.С. Высоцкого, его монологах, элемент игры выражается через лексемы: «аудитория», «компания», «меня записывали», пожалуй, наиболее важным понятием здесь является «автоцензура» так как именно в нем сосредоточивается весь, свод правил, которому подчиняется творчество В.С.Высоцкого («Мой цензор – это моя совесть»).
Второй уровень (сепаративный) метапоэтического текста обнаруживается в материалах раскрывающих внутренний мир поэта, выраженный в его творчестве. Этот уровень полнее раскрывается в письмах В.С.Высоцкого. В письме П.Н.Демичеву (1973 года) он пишет: «Я хочу только одного – быть поэтом и артистом для народа, который я люблю, для людей, чью боль и радость я, кажется, в состоянии выразить, в согласии с идеями, которые организуют наше общество». В этом отрывке заключена цель В.С.Высоцкого как поэта и актера, играть не для себя, а для народа. Но еще глубже проникнуть во внутренний мир поэта позволяет его письмо, написанное в 1975 году М.М.Шемякину: «Я, Миша, много суечусь не по творчеству, к сожалению, а по всяким бытовым делам <…> пишу мало, играю в кино без особого интереса; видно уже надоело прикидываться, а самовыражаться могу только в стихах, песнях и вообще писании, да на это – самое главное – и времени как раз и не хватает». Фраза «надоело прикидываться» отражает уже следующий уровень игры, где она сознательно происходит не для себя, а «для народа».
Для В.С.Высоцкого игра – это то, что, налагая на него свои правила, помогает эму реализоваться как творческой личности. В статье «Мой цензор – моя совесть», говоря о роли Гамлета он отмечает: «… момент был очень такой — прямо как на лезвии ножа, — я до самой последней секунды не знал, будет ли это провал или это будет всплеск... Так же, как у меня было, когда я репетировал Галилея Брехта, — примерно такая же история: все-таки мне было двадцать пять — я должен был играть человека, которому было около семидесяти...» [Высоцкий, 1987:15].
В связи с этим мы можем, что игра, реализуясь на всех уровнях метапоэтического текста, находит свое выражение во всех жанрах, получивших отражение в творчестве В.С.Высоцкого, и служит ключевым элементом связующим его метапоэтический текст.
Понимание игры складывается в метапоэтическом пространстве текстов В.С.Высоцкого через употребление собственно лексемы «игра», которая в стихотворении «Мой Гамлет» дополняется лексемами «азарт» и «интриги», получающими у автора негативную оценку: «Я видел – наши игры с каждым днем // Все больше походили на бесчинства», но в то же время им в стихотворении «Марш футбольной команды «Медведей» отмечается, зависимость человека от игры, азарта: «…азарту - все цвета, // Все возрасты покорны». Игра получает у В.С.Высоцкого и эксплицированное выражение через характеристику ее как части нашей жизни в стихотворении «Не грусти!»: «Ах, жара, //Какая здесь жара! // Все игра, //Вся наша жизнь – игра! // Но в игре бывает удача // И счастливые номера. //Нет золотой долины - // Все проигрыш и прах, // А выигрыш, мужчины, // В отдельных номерах! // Играйте, но не для наживы, // А на весь кураж, // И номер счастливый // Будет ваш!». Здесь лексема «игра» уже получает и положительное наполнение: «выигрыш», «удача», «кураж», «номер счастливый». Тем самым, в метапоэтике В.С.Высоцкого, по данным стихотворений, «игра» носит антиномический характер, объединяя в себе положительные и отрицательные начала.
Но в метапоэтике В.С.Высоцкого игровой элемент присущ в большей мере его прозаическим произведениям, нежели стихам, поскольку игра на сцене являлась неотъемлемой частью его выступлений, что и получило свое отражение в его монологах, письмах, прозе. В.С.Высоцкий так говорит о себе: «в отличие от многих моих собратьев, которые пишут стихи, я прежде всего актер и часто играю роли других людей, часто бываю в шкуре другого человека. Возможно, мне просто легче петь из чьего-то образа, поэтому всегда так откровенно и говорю: мне так удобнее петь — от имени определенного человека, определенного характера». В письмах он подчеркивает значимость для себя игры путем восклицания: «Правда был дебют в «Дневнике женщины». Играл! Сказали, что я так и буду играть и в Москве тоже». Говорит он и о подражании: «…я на самом деле никогда никому не подражал и считаю это занятие праздным...».
Игровое начало метапоэтических высказываний В.С.Высоцкого еще глубже раскрывается через лексему «маска», которая в стихотворении «Вооружен и очень опасен» (1976г.) выступает в своей прямой функции, раскрываясь через семы ‘скрывающая лицо’, ‘с вырезами для глаз’ в контексте «За маской не узнать лица, // В глазах – по девять грамм свинца». В стихотворении «Памятник» (1973г.): « И с меня, когда взял я да умер, // Живо маску посмертную сняли…» лексема «маска» употребляется в значении ‘гипсовый слепок с лица умершего’. Тем самым, не употребляя лексему «маска» по отношению к своему творчеству, В.С.Высоцкий подчеркивает свое стремление в своих произведениях отражать только правду. Эта же мысль отражена и в сценарном плане «Маска и лицо», где лексема «маска» выносится в заглавие и в тексте более не употребляется, а выявляется имплицитно, реализуясь через «причины игры без грима», необходимость быть открытым в своем творчестве, подтверждается и в стихотворении «Енгибарову – от зрителей»: «Грим, парик, другие атрибуты // Этот шут дарил другим шутам».