Оформление школы «слов и пещей» относится к 1909 г., когда начал выходить издаваемый Р. Мерингером журнал «Worter und Sachen» («Слова и вещи»), откуда и название этой школы. Эта школа ставила своей целью изучение истории слов не только на основе лингвистического анализа, а и в связи с историей вещи («Слово существует лишь в зависимости от вещи»). По характеру своей концепции она замыкалась в кругу проблем этимологии, лексикологии и семасиологии. Но главный представитель этой школы, австрийский лингвист Гуго Шухардт (1842 — 1928), в своем научном творчестве фактически был шире выдвинутых ею теоретических положений.
Г. Шухардт, которого иногда называли одним из виднейших языковедов всех времен, интересовался широким кругом проблем, смело шел навстречу самым сложным вопросам, выдвигал новые проблемы и неутомимо работал над изучением разнообразных языков, хотя основной областью его исследований были романские языки. Его перу принадлежит огромное количество работ, публиковавшихся главным образом в периодических изданиях. Извлечения из его основных работ по вопросам общего языкознания были изданы сборником в 1922 г. (Hugo Schuchardt-Brevier. Второе, расширенное издание — в 1928 г. В 1950 г. Издательство иностранной литературы выпустило его «Избранные статьи по языкознанию»).
Г. Шухардт был сильнее в критике, чем в творческом создании; относительное он часто превращал в абсолютное, делал вывод о бессилии науки о языке, если оказывалось невозможным немедленно получить исчерпывающее решение проблемы.
Язык Г. Шухардт считал продуктом говорящего индивида; положение, условия жизни индивида, его характер, культура, возраст и т. д. оказывают, по его мнению, прямое влияние на язык, создают определенный индивидуальный «стиль», который затем путем имитации генерализуется.
Основную причину языкового изменения Г. Шухардт видел в беспрерывных языковых скрещениях. Позднее акад. Н. Я. Марр широко использовал этот тезис в своих теориях.
Г. Шухардт, выступая против младограмматиков, отрицал закономерность в звуковых изменениях, возможность деления истории языка на четко разграниченные хронологические периоды, наличие границ между отдельными говорами, диалектами и языками Это последнее утверждение одной стороной направлено против фонетических законов (нет. пространственных границ их действия), а другой — против генеалогической классификации языков по принципу их родства. Вместо генеалогической классификации языков он выдвигал теорию «географического выравнивания» — непрерывность переходов одного языка в другой в соответствии с их географическим положением — и учение об «элементарном» родстве языков, построенном на общности психической природы людей.
Одна из его статей называется «О фонетических законах (против младограмматиков). В самом начале ее говорится: «Единственный тезис, который может быть признан безусловным и бесспорным достоянием так называемой младограмматической школы, — это тезис о непреложности фонетических законов. Мы встречаем его также в работах, предназначенных скорее для учащихся и широкой публики, чем для специалистов, и притом иногда без всякого упоминания о тех энергичных возражениях, которые против него выдвигаются» (Шухардт, 1960, 304). И далее: «Характер отмеченного тезиса младограмматиков, что признано и ими самими, исключает возможность применения индуктивной системы доказательства. Попытки же доказать его правильность с помощью дедуктивной аргументации я считаю неудачными, так как они базируются на явно искусственных положениях: в них не учитываются едва уловимые, но тем не менее существующие различия; переходные формы считаются взаимно исключающими друг друга; то, что найдено эмпирически, объясняется априорным, сложное — простым» (Шухардт, 1960, 304). То есть, здесь говорится о том, что сами младограмматики оставляют свой основной тезис бездоказательным и не реагируют на замечания, которые пытаются этот тезис опровергать.
Далее Шухардт говорит, что основное положение младограмматизма о соотношении психического и физиологического уровней в бытовании языка также не выдерживает никакой критики: «Там, где изменение того или иного звука, будь то индивидуальное отклонение, или естественный, или благоприобретенный дефект речи, объясняется физиологической причиной, — там, разумеется, обращаться к аналогии незачем; напротив, если мы сталкиваемся с исключениями по аналогии, то необходимо отказаться от мысли о действии чисто физиологических причин. Психологическая природа одного из скрещивающихся факторов указывает на такую же природу второго. Нечто подобное имел в виду, по-видимому, уже Курциус, у которого мы находим следующее: «Сила, создающая аналогию, должна обладать чертами сходства с той силой, на которую она оказывает воздействие».
Таким образом, на наших глазах ликвидируется противоречие между физиологическими и психическими факторами, и поскольку мы правильно понимаем их внутренние взаимоотношения, постольку нами уясняются также и внешние» (Шухардт, 1960, 306).
Критикуя выдвигаемую младограмматиками неоспоримость фонетических законов, Шухардт подчеркивает их самоограничение. «Считают, что учение о фонетической непогрешимости вносит в научное исследование большую строгость. Однако сторонники этого взгляда исходят здесь из ошибочного положения: строгость научного исследования должна проявляться не в объекте, а в субъекте его, не в установлении более строгого закона, а в более строгом следовании тому закону, без которого невозможна никакая наука и который обязателен для всякой науки, т. е. закону причинности. Это строгое следование данному закону вырабатывается само собой в неуклонном прогрессе науки, и оно же приводит к постепенному изменению ее характера: наука перестает быть описательной и переходит к истолкованию фактов. В языкознании вначале, прежде чем взяться в широком объеме за исследование причин возникновения тех или иных явлений, также много занимались собиранием фактов. Однако считать это временное самоограничение отрицанием принципа, что различные следствия имеют различные причины, кажется мне грубым искажением истины» (Шухардт, 1960, 307). В конце статьи Шухард отмечает, что языкознание – общая наука и не следует разрывать ее на части, ограничивать их искусственно, отгораживаться от ранее выдвинутых идей, как младограмматики: «Всякое частное языкознание переходит в общее, должно быть составной частью его, и чем выше будет подниматься в научном отношении общее языкознание, тем решительнее оно будет отбрасывать все случайное и эмпирическое. При самом тщательном исследовании частных вопросов мы обязаны не терять из виду общее, так сказать, самое общее; мы должны погрузиться в науку, чтобы затем подняться над нею, служить ей, чтобы овладеть ею» (Шухардт, 1960, 311).
2.2 Позитивизм К. Фосслера
младограмматизм языкознание фонетический
Глава школы эстетического идеализма К. Фосслер (1872 — 1947) был не только лингвистом, но и литературоведом (специалистом в области романской филологии). В 1904 г. он опубликовал свою программную работу «Позитивизм и идеализм в языкознании». Изложенной в этой книге концепции он остался верен до конца своей жизни. Последующие его работы «Язык как творчество и развитие» (1905), «Избранные статьи по философии языка» (1923), «Дух и культура в языке» (1925), а также многочисленные статьи либо детализируют высказанные в первой книге положения, либо включают их в более широкие культурно-исторические рамки, исследуя отношения языка и речи, религии, науки, поэзии и т. д.
Лингвистическая концепция К. Фосслера в методологическом отношении строится на трех основах: в более общем плане — на философии идеализма, а в собственно лингвистическом плане — на философии языка В. Гумбольдта и на взглядах итальянского философа и эстетика Бенедетто Кроче. Сам К. Фосслер всячески подчеркивает идеалистическую сущность своей концепции и с сугубо идеалистических позиций ведет острую полемику с младограмматиками, которых он определяет как позитивистов.
Язык К. Фосслер рассматривал как явление индивидуального творческого акта. Именно в силу творческого характера языка первоначальным стимулом всякого языкового изменения и, следовательно, всего процесса развития языка К. Фосслер считал эстетический фактор, что в конечном счете ставит язык в один ряд с другими явлениями, подлежащими ведению эстетики. Ввиду указанных предпосылок созданную им школу определяют как школу эстетического идеализма.
Взгляды К. Фосслера с большой четкостью сформулированы им самим в его указанной выше программной работе. В частности в ней он говорит: «Наше деление на эстетическое и историческое рассмотрение языка не внесет нового дуализма в филологию. Эстетическое и историческое в нашем понимании не противопоставляются друг другу; они соотносятся друг с другом приблизительно так же, как в позитивистской системе описательная и повествовательная грамматики, с которыми, однако, не следует Смешивать (или тем более отождествлять) наши категории. Терминами «эстетический» и «исторический» мы обозначаем разные аспекты одного и того же метода, который в своей основе всегда может быть только сравнительным. Если сравнению подвергаются языковые формы выражения и соответствующая психическая интуиция, то тогда мы имеем эстетическое рассмотрение, т. е. интерпретацию «смысла» формы выражения. Всякий, кто слышит или читает сказанное или написанное, осуществляет эту деятельность, разумеется, сначала бессознательно и ненаучно. Но как только он начинает делать это намеренно и квалифицированно, раздумывая над своими интерпретациями, он уже вступает в область эстетического языкознания. Если же сравнивают друг с другом различные или тождественные формы выражения, исследуют их этимологические связи, то тогда мы имеем исторический способ рассмотрения, который, однако, продолжает оставаться эстетическим; эстетически интерпретированный факт в этом случае истолковывается исторически и включается в процесс развития языка» (Фосслер, 1960, 323).