По утверждению русских книжников, церковнославянский язык приводит к Богу уже самим фактом своего употребления в подобающих ситуациях. Поэтому применение этого языка в неподобающей ситуации может рассматриваться как прямое кощунство — точно так же, как недопустимо и кощунственно и обратное явление, т. е. употребление русского (разговорного) языка в ситуации, предписывающей использование языка церковнославянского.
Итак, в силу специального престижа церковнославянского языка употребление как книжного, так и некнижного языка в несоответствующей ситуации в принципе оказывается — в той или иной степени — кощунством; при этом книжный язык, естественно, весьма ограничен в своем употреблении. Практическая неизбежность употребления некнижного (русского) языка, который осмысляется при этом как испорченный в процессе повседневного употребления церковнославянский, может, по-видимому, восприниматься в связи с первородным грехом: отказ от некнижных средств выражения и переход на тот язык, который считается правильным, церковнославянский, предполагал бы абсолютный — в принципе недостижимый — отказ от земной жизни, полное устранение тех ситуаций, которые не связаны непосредственно со сферой сакрального.
Можно сказать, что в условиях диглоссии только книжный язык является нормативным, однако употребление некнижного языка предстает как нормальное, практически обычное и неизбежное явление.
Но и в этом противопоставлении бытового и богослужебного языка у восточных славян есть осознание их единства в общеславянском корне.
Однако в течение длительного времени на Руси все-таки ощущалось генетическое единство языка церкви и языка повседневного обихода. «Словарь Академии Российской» в общих изданиях (1789-1734 гг. и 1806-1822 гг.) толковал в общем алфавитном порядке как новые слова тогдашнего бытового и литературного русского языка, так и «славянские» слова церковного обихода, хотя параллельно несколько раз переиздавался специфический «Церковный словарь, или Истолкование речений славенских древних, також иноязычных без перевода положенных в священном писании и других церковных книгах» П.А. Алексеева.
Дело начало меняться, когда в начале XIX века словенский филолог В. Коптарь пустил в оборот новый термин церковнославянский язык.
Термин вошел в обиход постепенно и выступал в сочетании с русский (российский), как, например, в названии двухтомного словаря И.И. Соколова «Общий церковно-славяно-российский словарь, или Собрание речений как отечественных, так и иностранных, в церковнославянском и российском наречиях употребляемых» (1834 г.).
Последним изданием, где термины церковнославянский и русский язык рассматриваются как обозначение единого понятия был четырехтомный «Словарь церковно-славянского и русского языка, составленный Вторым отделением императорской Академии наук» 1847 года. Далее же и поныне церковнославянский и исконно русский языки считаются разными, хотя и родственными языками.
Глава 2. Проявление диглоссии в современном русском языке на примере речи горожан
Отмечая проблему диглоссии в речи городских жителей России, мы параллельно затрагиваем также такую важную детерминанту, как урабанизационный процесс.
Известно, что города на протяжении всей своей истории играли весьма заметную роль в развитии языковых контактов. В наше время, когда урбанизация по своим масштабам и темпам обрела небывалый прежде размах, затронув практически все регионы и уголки земного шара, особенно важно учитывать значение непрерывно расширяющейся и изменяющейся городской среды как фактора, влияющего на языковое поведение людей.
Большинство отечественных социологов вслед за американским ученым Л. Уэртом, истолковывают урбанизацию как особый образ жизни, отличающийся от сельского типом общения, спецификой развития человека, семейных, соседских, этноязыковых отношений, формами организации производственной и непроизводственной деятельности.[8]
Урбанистические процессы оказывают существенное влияние на практическое языковое поведение людей. То есть на то, как люди говорят в быту, дома, на работе, как общаются с родственниками и друзьями, как строят свое языковое общение с деловыми партнерами. Влияние урбанизационных процессов на упомянутые сферы применения языка носит достаточно противоречивый характер. С одной стороны, расширение и развитие городской среды создает значительно более благоприятные условия для превращения смешения диалектных форм в общенародный литературный язык. Этот процесс происходит разными путями: от синтеза лексико-грамматических форм ряда отличающихся друг от друга диалектов в единую лингвистическую систему до выбора в качестве литературной нормы соответствующих атрибутов одного из наиболее распространенных диалектов. Для нас важно то, что в условиях современного крупного города распространение и усвоение литературного языка происходит значительно быстрее и эффективнее, чем в сельской местности. И динамизм городского образа жизни играет здесь далеко не последнюю роль. С другой стороны, в условиях высокоурбанизированной среды сохраняются и даже развиваются отдельные языковые диалекты. Эти диалектные формы занимают определенные ниши, подобно тому, как находят себе место различные субкультуры и их носители – субэтнические и диалектно-языковые группы. Помимо этого, городской образ жизни способствует возникновению разнообразных социально-профессиональных стилей, жаргонов, арго, особенно в среде интеллектуалов и делинквентных сообществ: язык науки, стиль куртуазных маньеристов, воровская лексика, студенческий сленг и т.п.
Именно в условиях городской среды происходит обновление грамматических норм и обогащение лексики русского языка. Сельская же среда благоприятствует локализации и консервации различных диалектов языка. Трудность их сохранения в условиях урбанизированной среды подтверждает, что именно урбанизация и формируемый ею образ жизни выступают важными факторами генезиса и распространения новой, по сравнению с диалектом, формы национального языка – языка литературного. Закономерность эта носит общесоциологический характер и касается влияния городов на развитие языка всякой этнической общности[9].
Другим примером определенного воздействия городской среды на языковое поведение людей является чтение ими той или иной литературы. В рамках этой разновидности лингвистической активности реализуется познавательная функция языка. Городские жители читают больше, естественно, чем сельские, их интересы и образование позволяют читать такую литературу, которая написана более правильным литературным языком, что также отражается на речи людей, способствуя ее «книжности».
Очевидно, урбанизация и формируемый ею городской образ жизни способствует как раз складыванию диглоссной ситуации.
Характеризуя внутригрупповую специфику языкового поведения, отметим следующее. В сознании большей части городского населения диглоссия протекает как отношение между разными формами (литературный, диалект) и стилями (деловой, научный и т.д.) родного языка. Городская среда воздействует прежде всего на число применяемых для общения стилей и способность переходить с одного из них на другой. Разумеется, жители центральных районов, где в основном проживает административная и интеллектуальная элита, или обитатели престижных пригородных новостроек обладают куда большим запасом стилей, а также более высокой способностью переключения языкового кода. Кроме того, эти категории городских жителей, как правило, владеют несравнимо большим лексико-фразеологическим арсеналом и знанием грамматических норм русского языка. Кроме того, диглоссия проявляется в применении жителями городов огромного количества старославянизмов в своей речи для придания ей большей «книжности», научности, «высокости».
В современном обществе возникает структура социальной дифференциации языка, в которой многие издавна используемые категории наполняются новым содержанием. Вместо традиционно противопоставлявшихся друг другу социальных и территориальных диалектов в результате интеграции в рамках социальной структуры и «функционализации» внесистемных признаков формируются новые образования, лежащие на пересечении социальных и несоциальных измерений, - социально-территориальные, этносоциальные, социально-демографические и др. диалекты. Процессы, влияющие на эту структуру, могут быть в целом охарактеризованы как социализация компонентов языковой ситуации.
При диглоссии языки функционально дополняют друг друга, подвергаются взаимопроникновению. Диглоссия представляет собой весьма стабильную ситуацию и может длиться на протяжении значительного отрезка времени, часто – веков, поэтому она и дожила до наших дней.
С начала XVII в. диглоссия стала изменяться в церковнославянско-русское двуязычие, что характеризовалось постепенным ослаблением позиций старославянского языка и в результате чего сформировался русский литературный язык. На древнерусский, ранее использовавшийся лишь для разговорной речи и записей бытового характера, были переведены священные книги, он все больше становился письменным языком, и в итоге мы говорим и пишем по-русски. Однако длительный период диглоссии оставил свой след. Благодаря этому «мирному сожительству» языков мы и получили теперь такое множество слов, имеющих признаки южнославянского влияния и употребляющихся в речи городских жителей России наравне с исконно русской лексикой.