Подчеркивается сложность определения и емкость самого понятия savoirvivre, так и способов овладения «наукой жизни»: Ce serait trop commode s'il suffisait d'ouvrir la Bible ou un quelconque ouvrage de philosophie pour savoir comment nous devons vivre (Было бы очень удобно, если для того, чтобы познать (знать) как нужно жить, достаточно было бы открыть Библию или какое-нибуль другое философское произведение – Перевод наш. Э.Г) (Гардер).
Отражение идеи поиска смысла жизни, нахождения своего места в жизни, самореализация, становление человека как личности, то есть направленность на саму сущность человека, находим не только в афористике (Найти свою дорогу, узнать свое место – в этом все для человека, это для него значит сделаться самим собою (Белинский); Большая часть людей не пробует выйти за пределы своих возможностей; за свою жизнь они так и не пробуют узнать, на что они способны и на что – неспособны. Они не знают, что им не под силу … Обидно прожить жизнь, не узнав себя – человека, который был тебе вроде ближе всех и которого ты так любил (Гранин), но, как показывает опрос информантов, данная мысль представляется одной из наиболее важных для русского обыденного сознания. Например, среди ответов на вопрос «На что в большей степени направлено «умение жить»? преобладающее количество респондентов приводили следующие формулировки: достижение душевной гармонии с собой и другими, достижение полного комфортного состояния, моральное самоутверждение, становление себя как самостоятельной, взрослой личности, выбор правильного жизненного пути, нахождение своего места в жизни и т.д. (33% опрошенных). Остальные жизненные приоритеты распределились следующим образом: достижение материального благосостояния (27%), достижения социального успеха (19%), получение удовольствий (12%), признания в обществе (9%).
Savoirvivre понимаемое как способность, умение легко идти по жизни, по возможности не прилагая особых усилий, получая наслаждения от каждого проявления жизни во французской лингвокультуре в русском сознании отражено с некоторым оттенком «смирения», «неизбежности», «невозможности что-то изменить» и призыв Жить нужно легче, жить нужно проще, все принимая, что есть на свете (Есенин) не подразумевает собой именно французскую легкость: принимать все жизненные проявления такими какие они есть еще не значит уметь радоваться им и не указывает на то, что это приносит хоть какое-либо удовольствие (В жизнь нужно входить не веселым гулякой, как в приятную рощу, а с благоговейным трепетом, как в священный лес, полный жизни и тайны (Вересаев). О нерелевантности лингвокультурного концепта savoirvivre для русской лингвокультуры свидетельствует и следующий афоризм: Люди обычно не столько наслаждаются тем, что им дано, сколько горюют о том, чего им не дано (Белинский).
Направленность на позитив французского savoirvivre в незначительной, по сравнению с русской лингвокультурой, степени предполагает включенность в качестве составляющей в понимание данного концепта идеи «умения жить в трудной ситуации» (Переносить несчастье не так трудно, как переносить чрезмерное благополучие: первое укрепляет вас, а второе расслабляет (Сегюр), напротив, для русского сознания данная установка приобретает определенную значимость: Умей жить тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай ее полезной (Островский).
Немного другая идея в понимании отношения к жизни и ее восприятии отражена у А.А. Блока: Жить стоит только так, чтобы предъявлять безмерные требования к жизни. Здесь акцентируется идея приложения некоторых усилий, а не легкости (Без жертв, без усилий и лишений нельзя жить на свете: жизнь – не сад, в котором растут только одни цветы (Гончаров). По мнению многих русских мыслителей, основным «условием жизни» является «борьба» и «жизнь умирает, когда оканчивается борьба» (Белинский); Главная трагедия жизни – прекращение борьбы (Островский); Жить – это значит бороться, и не только за жизнь, а и за полноту и улучшение жизни (Рубакин).
Находим еще один пример, где не проходит идея получения удовольствий как «умения жить»: Искусство жить, может быть состоит лишь в том, чтобы не превратить маленькие ошибки в большие (Богат).
Французское savoirvivre соотносится в русском сознании с понятием «праздность» и оценивается отрицательно, так как праздность не влияет положительно на человека: Праздность усыпляет мужество (Глинка); Праздная жизнь не может быть чистою (Чехов).
Экспликацию savoirvivreв значении «жизненная мудрость» находим в следующих примерах: Мудрость – это совокупность истин, добытых умом, наблюдением и опытом и приложимых к жизни, это гармония идей с жизнью (Гончаров); Безумство храбрых – вот мудрость жизни! (Горький).
Мажорный настрой французов, а также противоречивость национального французского характера отражена у французского писателя А. Моруа: Все, что соответствует нашим желаниям, кажется правильным. Все, что противоречит им, приводит нас в ярость.
На необходимость избегать всяческих излишеств в жизни указывают изречения как французских, так и русских авторов: Умеренно вкушайте наслажденья, // Где крайности – там наслажденья нет (Беранже); В жизни не должно быть ничего лишнего, только то, что нужно для счастья (Богат).
Любовь как смежное с лингвокультурным концептом savoirvivre понятие, как одна из основных составляющих концепта счастье (см. Воркачев, 2003), представляется важным условием для оценки жизненности человека (здесь принимается во внимание как наличие любви вообще в жизни человека, так и умение человека любить): … если не любил, // Значит, и не жил, и не дышал! (Высоцкий); Наша жизнь состоит из любви, и не любить – значит не жить (Санд); Любовь! ты – жизнь, как жизнь - всегда любовь (Северянин). Именно любовь, как показали результаты опроса франкоговорящих информантов, наравне с родственными отношениями, дружбой, занимает приоритетное место в системе жизненных ценностей у представителей французской лингвокультуры. Ни социальный успех, ни материальное положение (Работая только ради материальных благ, мы сами себе строим тюрьму. И запираемся в одиночестве, и все наши богатства – прах и пепел, они бессильны доставить нам то, ради чего стоит жить (Сент-Экзюпери) не являются столь важными для достижения полного счастья в жизни как любовь вообще, как любовь к ближнему, любовь мужчины (женщины) (стремление создать крепкую семью), любовь родственников, друзей (Счастье в одиночестве – не полное счастье (Дюма-отец).
Принимая во внимание понимание жизни как некой протяженности во времени, а также выделение определенных жизненных промежутков: младенчество, детство, молодость, зрелость, старость, находим выход на смежные с лингвокультурным концептом понятия – «молодость» и «старость», представляющие собой одной их условий, которое позволяет или не позволяет человеку наслаждаться жизнью, получая от нее удовольствия. Отметим так же, что разделение жизненных отрезков, зависящее от социальных и социально-экономических факторов, не всегда соответствует в разных культурах, например, французская пословица гласит: сорок лет – старость юности, пятьдесят – юность старости.
Старость, как предвестник смерти, пугает людей, что соответственно вызывает негативное к ней отношение: Несомненно, что из всех развалин, какие только существуют на свете, человеческие развалины – самое печальное зрелище (Готье); Мы боимся старости, хотя и не уверены, что доживем до нее (Лабрюйер); По любви к жизни нам старость желанна; от страха же смерти нам старость страшна (Лабрюйер). Как завершающий этап жизни, старость лишает человека устремленности в будущее: Под старость глаза перемещаются со лба на затылок: начинаешь смотреть назад и ничего не видеть впереди, то есть живешь воспоминаниями, а не надеждами (Ключевский).
Во французской афористике четко прослеживается идея неприятия старости как нечто, препятствующего получению удовольствий и наслаждения жизнью в полной мере: Старость – это тиран, который под знаком смерти запрещает нам все наслаждения юности (Лабрюйер); Старость печальна потому, что с ее приходом мы лишается не только радостей, но и надежд (Ж. Поль); Старость создана для того, чтобы получать огорчения (Вольтер).
Похожая идея отражена и у русского писателя И. Губермана: У старости – особые черты: // душа уже гуляет без размаха, // а радости, восторги и мечты – // к желудку поднимаются от паха; В пепеле наползающей усталости, // следствии усилий и гуляний – // главное богатство нашей старости, // полная свобода от желаний.
Как мы уже указывали, любовь представляется важным компонентом лингвокультурного концепта savoirvivre, однако, желание и стремление к любви в старости воспринимается как нечто противоестественное: Влюбленный старик – одно из величайших уродств в природе (Лабрюйер).
Как смерть позволяет усилить контраст жизни, так и старость отчетливее маркирует те вещи, которые присущи молодости, придавая им другую значимость: Как излишняя небрежность в одежде, так и чрезмерная щеголеватость резко подчеркивают дряхлость и умножают морщины стариков (Лабрюйер).
Молодость, как период наивысшего подъема и расцвета жизненных сил, физических (здоровье) и духовных, в противовес старости, дает человеку возможность в полной мере наслаждаться жизнью.
Получение радостей от жизни для себя во французской лингвокультуре некоторым образом противопоставляется умению доставлять радость другим и важна не столько идея «уважения к другому», как своего рода невмешательство, не заинтересованность в жизни другого человека, сколько искренне стремление человека принести радость ближнему: Радость, доставляемая нами другому, пленяет тем, что она не только не бледнеет, как всякий отблеск, но возвращается к нам еще более яркой (Гюго). Важность наличия «уважение» как основы человеческих отношений подчеркивается в следующих сентенциях: Как можно больше уважения к человеку и как можно меньше требовательности к нему (Макаренко); Кто не уважает себя, тот – несчастен, но зато тот, кто слишком доволен собой, - глуп (Мопассан); Не надо забывать старого правила: кто хочет, чтобы с ним уважительно обходились другие, тот прежде всего должен уважать сам себя (Лесков); Никакая дружба не возможна без взаимного уважения (Макаренко).