Смекни!
smekni.com

Эстетическая функция слова в художественном тексте по роману М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита" (стр. 9 из 10)

Воланд пришел на землю не один. Его сопровождали существа, которые в романе по большому счету играют роль шутов, устраивают всевозможные шоу, отвратительные и ненавистные негодующему московскому населению (они просто-напросто выворачивали наизнанку людские пороки и слабости). Но еще их задача заключалась в том, чтобы делать всю "черную" работу за Воланда, прислуживать ему в том числе подготовить Маргариту к Великому балу и к путешествию ее и Мастера в мир покоя. Свиту Воланда составляли три "главных" шута – Кот Бегемот, Коровьев-Фагот, Азазелло и еще девушка-вампир Гелла. Откуда же появились столь странные существа в свите Воланда? И откуда почерпнул Булгаков их образы и имена, как представил их внешность читателю?

Начнем с Бегемота. Это кот-оборотень и любимый шут Воланда. У Булгакова Бегемот стал громадных размеров котом-оборотнем, а реальным прототипом Бегемоту послужил домашний кот Л.Е. и М.А. Булгаковых Филюшка – огромное серое животное. В романе он черный, т.к. олицетворяет нечистую силу.

Во время последнего полета Бегемот превращается в худенького юношу-пажа, летящего рядом с фиолетовым рыцарем (преобразившимся Коровьевым-Фаготом). Здесь, вероятно, отразилась шуточная "легенда о жестоком рыцаре" из повести друга Булгакова С.С. Заяицкого "Жизнеописание Степана Александровича Лососинова". В этой легенде наряду с жестоким рыцарем фигурирует и его паж. Рыцарь у Заяицкого имел страсть отрывать головы у животных, и эта функция в "Мастере…" передана Бегемоту, только по отношению к людям – он отрывает голову Жоржу Бенгальскому.

В демонологической традиции Бегемот – это демон желаний желудка. Отсюда необычайное обжорство Бегемота в Торгсине. Так Булгаков иронизирует над посетителями валютного магазина, в том числе и над собой (людей будто обуял демон Бегемот, и они спешат накупить деликатесов, тогда как за пределами столиц население живет впроголодь).

Бегемот в романе в основном шутит и дурачится, в чем проявляется поистине искрометный юмор Булгакова, а также вызывает у многих людей замешательство и страх своим необычным видом (в конце романа именно он сжигает квартиру №50, "Грибоедов" и Торгсин). В создании портрета играет роль каждая деталь, в случае с Бегемотом его выходки, его речь, его внешний вид только в совокупности могут дать полное эстетическое восприятие героя [8, 235].

Азазелло – "демон безводной пустыни, демон-убийца". Вероятно, Булгакова привлекло сочетание в одном персонаже способности к обольщению и убийству. Именно за коварного обольстителя принимает Азазелло Маргарита во время их первой встречи в Александровском саду. Но главная функция Азазелло связана с насилием. Вот слова, которые он говорил Маргарите: "Надавать администратору по морде, или выставить дядю из дому, или подстрелить кого-нибудь, или какой-нибудь еще пустяк в этом роде, это моя прямая специальность…" Поясняя эти слова, скажем, что Азазелло выбросил Степана Богдановича Лиходеева из Москвы в Ялту, выгнал из Нехорошей квартиры дядю М.А. Берлиоза Поплавского, убил из револьвера Барона Майгеля. В данном случае простого портрета:

"Сосед этот оказался маленького роста, пламенно-рыжий, с клыком, в крахмальном белье, в полосатом добротном костюме. В лакированных туфлях и с котелком на голове. Галстук был яркий. Удивительно было то, что из кармашка. Где обычно мужчины носят платочек или самопишущее перо, у этого гражданина торчала обглоданная куриная кость" 218, "безобразный клык и бельмо на глазу, мерзкая физиономия" - недостаточно, только приведённая выше фраза может в полной мере охарактеризовать его. Автор использует в этой фразе слова со сниженной коннотацией, чтобы подчеркнуть его бандитскую сущность с точки зрения эстетики в лингвистике [24, 25].

Гелла – младший член свиты Воланда, женщина-вампир. Она, единственная из свиты Воланда, отсутствует в сцене последнего полета. Третья жена писателя Е.С. Булгакова считала, что это – результат незавершенности работы над "Мастером и Маргаритой". Однако, не исключено, что Булгаков сознательно убрал Геллу из сцены последнего полета как самого младшего члена свиты, исполняющего только вспомогательные функции и в Театре Варьете, и в Нехорошей квартире, и на великом балу у сатаны. Вампиры – это традиционно низший разряд нечистой силы. К тому же Гелле не в кого было бы превращаться в последнем полете, она ведь, как и Варенуха, обратившись в вампира, сохранила свой первоначальный облик "нагая девица – рыжая, с горящими фосфорическими глазами и багровым шрамом на шее" [3, 115]. Возможно также, что отсутствие Геллы означает немедленное исчезновение (за ненадобностью) после окончания миссии Воланда и его спутников в Москве. В данном контексте "багровый шрам" является эстетически значимым показателем, так как только он портил очаровательную внешность Геллы. Автор делает намеренно это отступление, дабы подчеркнуть её принадлежность к нечистой силе. Такими мы встречаем героев на страницах романа. Каждый из них предстает в какой-то своей особенной ипостаси. Для кого-то из них автор находит лишь несколько слов для описания внешности, тем самым показывая, что он не заслуживает пристального внимания. А для кого-то он находит всё более меткие эпитеты, на протяжении всего романа добавляет детали для раскрытия образа и делает это с особенным чутьём и мастерством, умело жонглируя словами и их значениями. Наверное, поэтому так удивительно разнообразен мир булгаковских героев, так широк спектр оценок его творчества. Так, удивительна его способность использовать слова в эстетической функции, давать им второе рождение, употребляя их в новом для них значении.

Не менее важным представляется анализ того, как автор использует эстетически значимые слова в популярных фразах романа, ставших крылатыми. Это просто невообразимая меткость и точность подбора языковых средств, отражающих всю глубину и значительность высказывания, его неповторимость и оригинальность.

Рассмотрим эстетическую значимость словоупотребления в известнейшей фразе из романа:

"Нет, нет, нет! Ни слова больше! Ни в каком случае и никогда! В рот ничего не возьму в вашем буфете! Я, почтеннейший, проходил вчера мимо вашей стойки и до сих пор не могу забыть ни осетрины, ни брынзы. Драгоценный мой! Брынза не бывает зелёного цвета, это вас кто-то обманул. Ей полагается быть белой. Да, а чай? Ведь это же помои! Я своими глазами видел, как какая-то неопрятная девушка подливала в ваш громадный самовар сырую воду, а чай между тем продолжали разливать. Нет, милейший, так невозможно!

- Я извиняюсь, - заговорил ошеломлённый нападением Андрей Фокич, - я не по этому делу, и осетрина здесь ни при чём.

- То есть как это ни при чём, если она испорчена!

- Осетрину привезли второй свежести, - сообщил буфетчик.

- Голубчик, это вздор!

- Чего вздор?

- Вторая свежесть – вот что вздор! Свежесть бывает только одна – первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!" [3, 203].

Вот ярчайший пример искромётного юмора. В данном примере мы встречаем эстетически значимое словоупотребление слова "второй", которое употребляется в совершенно невозможном сочетании со словом свежесть. Свежий продукт понимается, как только изготовленный, в слове уже изначально имеется указание на значение единичности употребления. Булгаков, употребляя подобное сочетание, стремится наиболее сильно эстетически воздействовать на читателя. Им умело передаётся и возмущение Воланда и его насмешка над буфетчиком. Каламбур, созданный автором, просто и чётко отражает авторское восприятие советской действительности. Здесь автор называет вздором те слова, которые ему отвратительны, которые противоречат его эстетическим идеалам. Так, на таком примере он показывает, что подобное отношение существовало повсеместно. И через частный случай показывает общее положение вещей. В этом примере эстетическое словоупотребление налицо.

Так же, говоря об эстетически воздействующих фразах нельзя не вспомнить знаменитую: "Все люди добры!". Здесь сочетаются местоимение, существительное и краткое прилагательное, образуя эстетическое целое, несут смысловую нагрузку, как отражение эстетических взглядов автора. Это мы можем утверждать, исходя из теории антропоцентризма, рассматривающей произведение во всех аспектах, в том числе и в лингвистическом, через личность автора.

Но наиболее полно диалектическое единство, взаимодополняемость добра и зла раскрываются в словах Воланда, обращенных к Левию Матвею, отказавшемуся пожелать здравия "духу зла и повелителю теней": "Ты произнес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр, подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп" [3, 289].

Подобно всем выше описанным примерам в этой фразе слова выступают в эстетической функции, образуя единое эстетическое целое, то есть художественный контекст. В этом контексте встречаются повторы, вопросы, обращения, чтобы добавить образности в сообщение. Здесь используется метафора "ободрать весь земной шар", которая играет особую эстетическую роль, наиболее сильно воздействует слово "ободрать", имеющее ещё и коннотационную характеристику, как негативную.

"Всё будет правильно, на этом построен мир" – в этих словах, звучащих из уст дьявола, ещё раз подтверждена неизбывная вера автора в закон справедливости.