Много народных поговорок, нередко рифмованных, например: был со всем, а стал ни с чем; когда сором, ты закройся перстом; было да сплыло; люди в рот, а ты глот; «крапива кто ее ни возьмет, тот руки ожжет» и т.д.
Пародируются старые формы не только литературного славяно-русского, но и делового языка. И тут подспорьем служит язык народной поэзии, например стиль небылиц, прибауток, пословиц и т. л. В литературу пробивают себе дорогу преследуемые церковью формы устного скоморошьего творчества.
Жанры старой литературы преобразуются, наполняясь реалистическим бытовым содержанием и облекаясь в стилистические формы живой народной речи. Так, «Азбука о голом и небогатом человеке», написанная пословичной рифмованной прозой, чрезвычайно интересна для характеристики литературных стилей посадских и младших служилых людей с их диалектизмами, с их разукрашенным, но образным просторечием, с их редкими славянизмами и частыми вульгаризмами.
Таким образом, во второй половине XVII в., когда роль города становится особенно заметной, в традиционную книжную культуру речи врывается сильная и широкая струя живой устной речи и народно-поэтического творчества, двигающаяся из глубины социальных «низов». Обнаруживается резкое смешение и столкновение стилей и диалектов в кругу литературного выражения. Начинает коренным образом изменяться взгляд на литературный язык. Демократические слои общества несут в литературу свой живой язык с его диалектизмами, свою лексику, фразеологию, свои пословицы и поговорки. Так, старинные сборники устных пословиц (изданные П.К. Симони и обследованные В.П. Адриановой-Перетц) составляются в среде посадских, мелких служилых людей, городских ремесленников, в среде мелкой буржуазии, близкой к крестьянским массам.
Лишь незначительная часть пословиц, включенных в сборники XVII – начала XVIII в., носит в своем языке следы церковно-книжного происхождения. Например, «Адам сотворен и ад обнажен»; «жена злонравна мужу погибель» и др. «Огромное же большинство пословиц, даже и выражающих общие моральные наблюдения, пользуются целиком живой разговорной речью, которая стирает всякие следы книжных источников, если таковые даже в прошлом и были» (В.П. Адрианова-Перетц).
Язык посадской интеллигенции – приказных служащих, плебейской, демократической части духовенства – предъявляет свои права на литературность. Рамки литературной речи широко раздвигаются. Устно-поэтическая традиция народного творчества вплотную придвигается к литературе и служит мощным источником национальной демократизации русского литературного языка.
Но живая народная речь сама по себе еще не могла стать базой общерусского национального языка. Она была полна диалектизмов, которые отражали старую феодально-областную раздробленность страны. Она была оторвана от языка науки, который формировался до сих пор на основе славяно-русского языка. Она была синтаксически однообразна и еще не освоилась со сложной логической системой книжного синтаксиса. Генрих Лудольф, автор «Русской грамматики» (Оксфорд, 1696), так изображает значение славяно-русского языка: «Для русских знание славянского языка необходимо, так как не только священное писание и богослужебные книги у них существуют на славянском языке, но не пользуясь им, нельзя ни писать, ни рассуждать по вопросам науки и образования». «Так у них и говорится, что разговаривать надо по-русски, а писать по-славянски».
Отсюда понятно, что русский национальный язык в XVII и XVIII вв. образуется на основе синтеза всех жизнеспособных и ценных в идейном или экспрессивном отношении элементов русской речевой культуры, т.е. живой народной речи с ее областными диалектами устного народнопоэтического творчества, государственного письменного языка и языка старославянского с их разными стилями.
Но в XVII и даже в начале XVIII в. средневековое многоязычие еще не было преодолено, контуры национального русского языка лишь обозначились.
Сам старославянский язык в XVII в. переживает сложную эволюцию. XVII в. – это время последнего, предсмертного расцвета традиционного средневекового мировоззрения. Вступление Московского государства в круг широких международных связей и отношений обострило старинную идею о значении Москвы в истории христианского мира: Москва – третий Рим, последняя столица.
В связи с этим, а отчасти в противовес надвигающейся на русский язык волне европеизации усиливается в литературе реакционных кругов монашества и боярства риторическое «плетение словес», возрождаются традиции византийского витийства – культ греческого языка в школе Епифания Славинецкого, братья Лихуды. Еллино-славянские стили отличались «необыкновенною славянщизною». Однако переводы с греческого в XVII в. вообще не имели успеха среди читателей, и дошли до нас в ограниченном числе списков, часто только в автографах переводчиков. За пределами исправления славянского текста священного писания, богослужебных книг и религиозно-учительной литературы греческое влияние на литературу Московской Руси XVII в. не было сильным.
Культурно-общественное значение греческого языка, знание которого признается вовсе не обязательным и даже не нужным для интеллигента XVIII в., падает. Еллино-славянские стили теряют всякое значение в начале XVIII в., принимая узкий, профессионально-церковный или научно-богословский характер.
Напротив, резко усиливается влияние на славянский язык украинского литературного языка, подвергшегося воздействию западноевропейской культуры и пестревшего латинизмами и полонизмами. Юго-Западная Русь становится во второй половине XVII в. посредницей между Московской Русью и Западной Европой.
Известно, что с развитием капитализма «прежняя местная и национальная замкнутость и самодовление уступают место всестороннему обмену и всесторонней зависимости народоа как в области материального, так и в области духовного производства. Плоды умственной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием»[3]. Главная роль в процессе языкового обмена переходит из одной страны к другой в соответствии с общим ходом экономического и культурного развития.
Украинский литературный язык раньше русского вступил на путь освобождения от засилья церковнославянских элементов, на путь европеизации. Там раньше развились такие литературные жанры, как виршевая поэзия, интермедии и драмы. Там, острее и напряженнее – в борьбе с насильственной колонизацией – протекал процесс национализации славяно-русского языка. Юго-западное влияние несло с собою в русскую литературную речь поток европеизмов. За счет греческого языка возрастает культурно-образовательная роль языка латинского, который был интернациональным языком средневековой европейской науки и культуры. Он подготовляет почву для сближения русского литературного языка с западноевропейскими языками.
Помимо лексики и семантики влияние латинского языка отразилось и на синтаксической системе русского языка – на конструкции книжного периода.
Влияние западноевропейской культуры сказывалось и в распространении знания польского языка в кругу высших слоев дворянства. Польский язык выступает в роли поставщика европейских научных, юридических, административных, технических и светско-бытовых слов и понятий. При его посредстве происходит секуляризация, «обмирщение» научного и технического языка, а в придворном и аристократическом быту развивается «политесс с манеру польского». Через Польшу проникает занимательная светская литература.
Таким образом, русский язык начинает обогащаться необходимым для народа, выступившего на европейское поприще, запасом европеизмов, однако приспособляя их к традициям и смысловой системе национального выражения. Европеизмы выступают как союзники народного языка в его борьбе с церковно-книжной идеологией средневековья. Они необходимы для расширения семантической базы формирующегося национального языка. Любопытен сопутствующий явлениям заимствования процесс просеивания и отбора чужих слов. Например, церковнославянский язык XVII в. в переводе «Великого Зерцала» испещрен польскими и латинскими выражениями, которые в позднейших списках заменяются или глоссами (к секутором, сиречь прикащиком; авватися, сиречь начальная мати…; дробина, сиречь лествица небесная), или русскими и славяно-русскими словами (гай – лес, кокош – петел и пр.).
Русский литературный язык экстенсивно раздвигает свои пределы. Объединяя феодальные диалекты и вырабатывая из них общерусский разговорный язык интеллигенции на основе столичного говора, литературный язык в то же время овладевает материалом западноевропейской языковой культуры.
В недрах Московского царства, средневекового по всему стилю царского и придворного верха, неудержимо нарастает секуляризация государственной жизни и политических воззрений. Усвоение иноземной военной и торгово-промышленной техники, ряд новшеств, как попытки кораблестроения, организации врачебного дела, устройства почтовых сообщений и т.п., реорганизация государственного управления, складывающегося в новый политический тип светской полицейской государственности, – все это производило коренной перелом в направлении и общем укладе государственной жизни, было связано с проникновением новых понятий и обычаев в быт и духовный кругозор русских людей, приучало к новым приемам мысли и создавало потребность в обновлении средств и способов ее выражения. Разоблачалась и падала старая культура средневековья. На смену ей выдвигалась национальная культура новой России.
3. Развитие русского языка в XVIII–XIX веках
3.1 Русский язык в петровскую эпоху
Процесс выработки новых форм национального русского выражения происходит на основе смешения славяно-русского языка с русской народной речью, с московским государственным языком и с западноевропейскими языками. Ознакомлению с интернациональной научной терминологией и выработке русской научно-политической, гражданской, философской и вообще отвлеченной терминологии XVIII в. содействует укрепляющееся значение латинского языка