Звуки языка представляют собой системно организованный набор черт. В 1920е –1930е, вслед за Соссюром, Якобсон и Н.С.Трубецкой выделили «отличительные черты» фонем. Эти черты основаны на строении органов речи – языка, зубов, голосовых связок. Скажем, в английском разница между «т» и «д» заключается в наличии или отсутствии «голоса» (напряжении голосовых связок) и в уровне голоса, отличающем одну фонему от другой. Таким образом, фонологию можно считать примером общего языкового правила, описанного Соссюром: «В языке есть только различия» [24, c. 145]. Более важно даже не это: различие обычно подразумевает точные условия, между которыми оно и находится; но в языке существуют только различия без точных условий. Рассматриваем ли мы «обозначение» или «обозначаемое» – в языке не существует ни понятий, ни звуков, которые существовали бы до того, как развилась языковая система.
Таким образом, в соссюровском языкознании изучаемый феномен понимается как свод сопоставлений и противопоставлений языка. Язык – это и выражение значения слов, и средство общения, причём эти две функции никогда не совпадают. Мы можем заметить чередование формы и содержания: языковые контрасты определяют его структурные единицы, и эти единицы взаимодействуют, чтобы создать определённое значимое содержание. Так как элементы языка случайны, ни контраст, ни сочетание не могут быть основой. Значит, в языке отличительные признаки формируют фонетический контраст на другом уровне понимания, фонемы соединяются в морфемы, морфемы – в слова, слова – в предложения и т.д. В любом случае, целая фонема, слово, предложение и т.д. представляет собой нечто большее, чем просто сумма составляющих.
Соссюр предложил идею новой науки двадцатого века, отдельно от лингвистики изучающей роль знаков в обществе. Соссюр назвал эту науку семиологией (от греческого «semeîon» - знак). «Наука» семиотики, развивавшаяся в Восточной Европе в 1920е –1930е и в Париже в 1950е – 1960е, расширила изучение языка и лингвистических структур до литературных находок, составленных (или сформулированных) с помощью этих структур. Кроме того, на закате своей карьеры, параллельно совему курсу общей лингвистики, Соссюр занялся «семиотическим» анализом поздней римской поэзии, пытаясь открыть умышленно составленные анаграммы имён собственных. Этот метод был во многом противоположен рационализму в его лингвистическом анализе: он был попыткой, изучить в системе проблему «вероятности» в языке. Такое исследование помогает сосредоточиться на «вещественной стороне» вероятности; «ключевое слово», анаграмму которого ищет Соссюр, как утверждает Жан Старобинский, «инструмент для поэта, а не источник жизни стихотворения». Стихотворение служит для того, чтобы поменять местами звуки ключевого слова. По словам Старобинского, в этом анализе «Соссюр не углубляется в поиски скрытых смыслов». Напротив, в его работах заметно желание избежать вопросов, связанных с сознанием: «так как поэзия выражается не только в словах, но и в том, что порождают эти слова, она выходит из-под контроля сознания и зависит только от законов языка» (cм. Приложение 1).
Попытка Соссюра изучить имена собственные в поздней римской поэзии подчёркивает одну из составляющих его лингвистического анализа – произвольную природу знаков, а также формальную сущность соссюровской лингвистики, что исключает возможность анализа смысла. Тодоров делает вывод, что в наши дни труды Соссюра выглядят на редкость последовательными в нежелании изучать символы явления, имеющие чётко определённое значение[Приложение 1]. Исследуя анаграммы, Соссюр обращает внимание только на повторение, но не на предшествующие варианты. . . . Изучая «Песнь о Нибелунгах», он определяет символы только для того, чтобы присвоить их ошибочным чтениям: если они неумышленны, символов не существует. В конце концов, в своих трудах по общей лингвистике он делает предположение о существовании семиологии, описывающей не только лингвистические знаки; но это предположение ограничивается тем, что семиoлогия может описывать только случайные, произвольные знаки.
Раз это действительно так, то только потому, что не мог представить «намерение» без предмета; он не мог до конца преодолеть пропасть между формой и содержанием – в его трудах это превращалось в вопрос. Вместо этого он обращался к «языковой законности». Находясь между, с одной стороны, концепциями девятнадцатого века, основанными на истории и субъективных догадках, и методах случайной интерпретации, основанных на этих концепциях, и, с другой стороны, структуралистскими концепциями, стирающими противостояние между формой и содержанием (субъектом и объектом), значением и происхождением в структурализме, психоанализе и даже квантовой механике – труды Фердинанда де Соссюра по лингвистике и семиотике обозначают поворотный момент в изучении значений в языке и культуре.
Русские учёные были представлены и на Первом международном конгрессе лингвистов в Гааге в 1928 году. С. Карцевский, Р. Якобсон и Н. Трубецкой выступили с докладом, в котором рассматривалась иерархическая структура языка – в духе самых современных для начала прошлого века представлений. Якобсон в своих трудах развивал идеи Соссюра о том, что базовые элементы языка должны изучаться, в первую очередь, в связи со своими функциями, а не с причинами их возникновения.
К сожалению, после прихода в 1924 году к власти Сталина отечественное языкознание, как и многие другие науки, отбрасывает назад. Многие талантливые учёные вынуждены были эмигрировать, были высланы из страны или погибли в лагерях. Только с середины 1950-х годов стал возможен некоторый плюрализм теорий – об этом в разделе 1.2.
1.2 Применение математических методов в лингвистике во второй половине ХХ века
К середине ХХ века сформировалось четыре мировых лингвистических школы, каждая из которых оказалась родоначальником определённого «точного» метода. Ленинградская фонологическая школа (её родоначальником был ученик Бодуэна де Куртенэ Л.В. Щерба) использовала в качестве основного критерия обобщения звука в виде фонемы психолингвистический эксперимент, основанный на анализе речи носителей языка.
Учёные Пражского лингвистического кружка, в частности – его основатель Н.С. Трубецкой, эмигрировавший из России, разработали теорию оппозиций – семантическая структура языка была описана ими как набор оппозитивно постороенных семантических единиц – сем. Эта теория применялась в изучении не только языка, но и художественной культуры.
Идеологами американского дескриптивизма были языковеды Л. Блумфилд и Э. Сепир. Язык представлялся дескриптивистам в виде совокупности речевых высказываний, которые и были главным объектом их исследования. В центре их внимания оказались правила научного описания (отсюда название) текстов: изучение организации, аранжировка и классификация их элементов. Формализация аналитических процедур в области фонологии и морфологии (разработка принципов исследования языка на разных уровнях, дистрибутивного анализа, метода непосредственно составляющих и т.д.) привела к постановке общих вопросов лингвистического моделирования. Невнимание к плану содержания языка, а также парадигматической стороне языка не позволило дескриптивистам достаточно полно интерпретировать язык как систему.
В 1960-х годах развивается теория формальных грамматик, возникшая, главным образом, благодаря работам американского философа и лингвиста Н. Хомского. Он по праву считается одним из наиболее известных современных учёных и общественных деятелей, ему посвящено множество статей, монографий и даже полнометражный документальный фильм. По имени принципиально нового способа описания синтаксической структуры, изобретённого Хомским – генеративной (порождающей) грамматики – соответствующее течение в лингвистике получило название генеративизма.
Хомский, потомок выходцев из России, с 1945 года изучал в Пенсильванском университете лингвистику, математику и философию, находясь под сильным влиянием своего учителя Зелига Хэрриса – как и Хэррис, Хомский считал и считает свои политические взгляды близкими к анархизму (до сих пор он известен как критик существующего политического строя США и как один из духовных лидеров антиглобализма).
Первая крупная научная работа Хомского, магистерская диссертация «Морфология современного иврита» (1951), так и осталась неопубликованной. Докторскую степень Хомский получил в Пенсильванском университете в 1955, однако большая часть исследований, положенных в основу диссертации (полностью опубликованной только в 1975 под названием «Логическая структура лингвистической теории») и его первой монографии «Синтаксические структуры» (Syntactic Structures, 1957, рус. пер. 1962), была выполнена в Гарвардском университете в 1951–1955. В том же 1955 ученый перешел в Массачусетский технологический институт, профессором которого он стал в 1962.
В своём развитии теория Хомского прошла несколько этапов.
В первой монографии «Синтактические структуры» учёный представил язык как механизмепорождения бесконечного множества предложений с помощью конечного набора грамматических средств. Для описания языковых свойств он предложил понятия глубинной (скрытой от непосредственного восприятия и порождаемой системой рекурсивных, т.е. могущих применяться многократно, правил) и поверхностной (непосредственно воспринимаемой) грамматических структур, а также трансформаций, описывающих переход от глубинных структур к поверхностным. Одной глубинной структуре могут соответствовать несколько поверхностных (например, пассивная конструкция Указ подписывается президентом выводится из той же глубинной структуры, что и активная конструкция Президент подписывает указ) и наоборот (так, неоднозначность Мать любит дочь описывается как результат совпадения поверхностных структур, восходящих к двум различным глубинным, в одной из которых мать – та, кто любит дочь, а в другой – та, кого любит дочь).