Смекни!
smekni.com

Взаимодействие математики и языкознания (стр. 11 из 12)

Подобное понимание формы и содержания, представляемое Клодом Леви-Строссом в одной из программных работ структурализма, ("Структура и Форма: Размышления над трудами Владимира Проппа") – можно увидеть в посмертно вышедшей книге Соссюра «Курс общей лингвистики» (1916, пер., 1959, 1983). При жизни Соссюр мало публиковался, «Курс» – его основная работа – был собран по конспектам студентов, посещавших его лекции по общей лингвистике в 1907-11 гг. В «Курсе» Соссюр призывал к «научному» исследованию языка, противопоставляя его сравнительно-историческому языкознанию девятнадцатого века. Эту работу можно считать одним из величайших достижений западной мысли: беря за основу отдельные слова как структурные элементы языка, историческое (или «диахроническое») языкознание доказывало происхождение и развитие западноевропейских языков от общего, индоевропейского языка– и более раннего праиндоевропейского.

Это - точно это исследование уникальных возникновений слов, с сопутствующим предположением, что основная "единица" языка, фактически, положительное существование этих "элементов слова", что Соссюр подверг сомнению. Его работа была попыткой сократить множество фактов о языке, вскользь изученных сравнительной лингвистикой, до небольшого числа теорем. Сравнительная филологическая школа XIX века, пишет Соссюр, «не преуспела в создании настоящей школы лингвистики», так как «она не поняла сущности объекта изучения» ([1959] 3). Эта «сущность», утверждает он, заключается не только в отдельных словах – «позитивных субстанциях» языка – но и в формальных связях, помогающих этим субстанциям существовать.

Соссюровская «проверка» языка основана на трёх предположениях. Первое: научное понимание языка основано не на историческом, а на структурном феномене. Поэтому он различал отдельные явления языка –«события речи», которые он определяет как «parole» – и надлежащий, по его мнению, объект изучения лингвистики, систему (код, структуру), управляющую этими событиями ( «langue»). Подобное систематическое изучение, кроме того, требует «синхронной» концепции отношений между элементами языка в данный момент, а не «диахронического» исследования развития языка через его историю.

Эта гипотеза стала предтечей того, что Роман Якобсон в 1929 назовёт «структурализмом» – теории, где "любой набор явлений, исследованный современной наукой, рассматривается не как механическое скопление, а как структурное целое, в котором конструктивная составляющая соотносится с функцией" ("Romantic" 711). В этом отрывке Якобсон сформулировал соссюровскую идею определения языка как структуры в противовес «машинальному» перечислению исторических событий. Кроме того, Якобсон развивает и другое соссюровское предположение, ставшее предтечей стркутурной лингвистики: базовые элементы языка должны изучаться в связи не столько со своими причинами, сколько со своими функциями. Отдельные явления и события (скажем, история происхождения отдельных индоевропейских слов) должны изучаться не сами по себе, а в системе, в котрой они соотнесены с подобными же составляющими. Это был радикальный поворот в сопоставлении явлений с окружающей действительностью, значимость которого философ Эрнст Кассирер сравнил с «наукой Галилея, перевернувшей в семнадцатом веке представления о материальном мире". Такой поворот, как замечают Греймас и Курте, меняет представление о «интерпретации», а, седовательно, и сами объяснения. Явления стали трактоваться не относительно причин их возникновения, а относительно того эффекта, который они могут оакзать в настоящем и будущем. Толкование перестало быть независимым от намерений человека(несмотря на то, что намерения могут быть безличными, «бессознательными» во фрейдистском понимании этого слова).

В своей лингвистике Соссюр особенно показывает этот поворот в изменении понятия слова в лингвистике, которое он определяет как знак и описывает с точки зрения его функций. Знак для него –соединение звучания и смысла, «обозначаемого [signifié] и обозначения [signifiant]» (66-67; в английском переводе 1983 года авторства Роя Харриса – «signification» и "signal" [67]). Природа этого соединения – «функциональная» (ни тот, ни другой элемент не могут существовать друг без друга); более того, "одно заимствует качества у другого" (8). Таким образом Соссюр определяет основной структурный элемент языка – знак – и делает основой исторического языкознания идентичность знаков словам, что требует особо строгого анализа. Поэтому мы можем понять разные значения, скажем, одного и того же слова «дерево» – не потому что слово представляет собой лишь набор определённых качеств, а потому что оно определено как элемент в знаковой системе, в «структурном целом», в языке.

Подобное относительное («диакритическое») понятие единства лежит в основе представления о всех элементах языка в структурной лингвистике. Это особенно ясно видно в наиболее оригинальной находкесоссюровского языкознания, в развитии концепции «фонем» и «отличительных особенностей» языка. Фонемы – самые мелкие из произносимых и значимых языковых единиц. Они являются не только звуками, встречающимися в языке, но «звуковыми образами», замечает Соссюр, которые воспринимаются носителями языка как обладающие значением. (Следует заметить, что Элмар Холенштейн называет лингвистику Якобсона, по основным положениям продолжающего идеи и концепции Соссюра, «феноменологическим структурализмом»). Именно поэтому ведущий докладчик пражской школы структурализма, Ян Мукаровский, заметил в 1937 году, что «структура . . . не эмпирическое, а феноменологическое понятие; это не сам результат, а набор значимых отношений коллективного сознания (поколения, окружающих и т.д.)». Похожую мысль высказал в 1960 году Леви-Стросс, лидер французского структурализма: «У структуры нет определённого содержания; она сама по себе содержательна, и логическая конструкция, в которую она заключена, представляет собой отпечаток реальности».

В свою очередь, фонемы, как самые мелкие языковые элементы, приемлемые для восприятия, представляют собой отдельную цельную «феноменологическую реальность». Например, в английском языке звук «т» может произноситься по-разному, но во всех случаях человек, владеющий английским, будет воспринимать его как «т». Произнесённый с придыханием, с высоким или низким подъёмом языка, долгий звук «т» и т.п будет одинаково различать значение слов «to» и «do». Более того – различия между языками таковы, что разновидности одного звука в одном языке могут соответствовать разным фонемам в другом; например «л» и «р» в английском различны, в то время как в других языках это разновидности одной фонемы (подобно английскому «т», произнесённому с придыханием и без). Обширный словарный запас любого естественного языка представляет собой набор сочетаний гораздо меньшего количества фонем. В английском, например, для произнесения и написания около миллиона слов используется всего 40 фонем.

Звуки языка представляют собой системно организованный набор черт. В 1920е –1930е, вслед за Соссюром, Якобсон и Н.С.Трубецкой выделили «отличительные черты» фонем. Эти черты основаны на строении органов речи – языка, зубов, голосовых связок – Соссюр замечает это в «Курсе общей лингвистики», а Харрис называет «физиологической фонетикой» (в более раннем переводе Баскина используется термин «фонология») – они соединяются в «узлы» дург против друга, чтобы издавать звуки. Скажем, in в английском разница между «т» и «д» заключается в наличии или отсутствии «голоса» (напряжении голосовых связок), и в уровне голоса, отличающем одну фонему от другой. Таким образом, фонологию можно считать примером общего языкового праивла, описанного Соссюром: «В языке есть только различия». Более важно даже не это: различие обычно подразумевает точные условия, между которыми оно и находится; но в языке существуют только различия без точных условий. Рассматриваем ли мы «обозначение» или «обозначаемое» – в языке не существует ни понятий, ни звуков, которые существовали бы до того, как развилась языковая система.

В подобной структуре, языковые аналогии определены не с помощью изначально присущих им качеств, а с помощью системных («структурных») отношений.

Я уже упомянул, что фонология в своём развитии опиралась на идеи Соссюра. Несмотря на то, что его анализ языковой физиологии в наше время по словам Харриса, «был бы назван «физическим», в противовес «психологическому» или «функциональному», в «Курсе» он отчётливо сформулировал направление и основные принципы функционального анализа языка. Его единственная изданная при жизни работа, «Mémoire sur le système primitif des voyelles dans les langues indo-européennes» (Записки о первоначальной системе гласных в индоевропейских языках), изданная в 1878, полностью находилась в русле сравнительно-исторического языкознания XIX века. Тем не менее этим трудом, как говорит Джонатан Каллер, Соссюр показал «плодотворность представления о языке как о системе взаимосвязанных явлений, даже при его исторической реконструкции». Анализируя взаимосвязи между фонемами, объясняя чередования гласных в современных языках индоевропейской группы, Соссюр предположил, что кроме нескольких разных звуков «а», должны быть и другие фонемы, описываемые формально. «Что производит особое впечатление в труде Соссюра, – делает вывод Каллер, – то, что почти 50 лет спустя, при открытии и расшифровке хеттской клинописи, была найдена фонема, на письме обозначаемая «h», которая вела себя так, как предсказывал Соссюр. С помощью формального анализа он открыл то, что сейчас известно как гортанный звук в индоевропейских языках.

В концепция относительного (диакритического) определения знаков, как явно выраженной, так и подразумеваемой в «Курсе», существует и третье ключевое предположение структурной лингвистики, названное Соссюром «произвольной природой знака». Под этим подразумевается, что отношение между звучанием и значением в языке ничем не мотивировано: с одинаковой лёгкостью можно соединить слово «arbre» и слово «tree» с понятием «дерево». Более того, это значит, что звучание тоже произвольно: можно определить понятие «дерево» по наличию у него коры (кроме пальм) и по размеру (кроме «низких древесных растений» - кустарников). Из этого должно быть понятно, что все представляемые мною предположения не делятся на более и менее важные: каждое из них – системный характер знаков (более всего понятный при «синхронном» изучении языка), их относительная (диакритическая) сущность, произвольная природа знаков – исходит из остальных.