Иногда в качестве источника фелицитарного блага признается просто жизнь как противоположность небытию ("И если я умру на белом свете, / то умру от счастья, что живу" - Евтушенко; "И на этой на земле угрюмой / Счастлив тем, что я дышал и жил" - Есенин), что само по себе несколько странно, так как именно жизнь являет собой в той же мере источник счастья, что и несчастья и, как утверждает Автустин Блаженный, "и несчастные не желают уничтоженья".
Счастье - это прежде всего состояние души, зависящее в значительной мере от жизненных установок и ожиданий человека: "В глуши лесов счастлив один, / Другой страдает на престоле" (Баратынский).
Моделью, ориентированной на субъект фелицитарной оценки, является стоическая концепция счастья, согласно которой единственным и самым надежным источником счастья является добродетель, а благо заключено в душе человека, который может быть счастливым в любых условиях, совершив правильный моральный выбор: "Но истинное счастье / Нигде, как в нас самих" (Баратынский); "Нет счастья для души, когда оно не в ней" (Карамзин); "Как счастье медленно приходит, / Как скоро прочь от нас летит! / Блажен, за ним кто не бежит, / Но сам в себе его находит". (Батюшков).
Субъективным источником счастья может быть также печоринская "насыщенная гордость": "А сердцу, может быть, милей / Высокомерие сознанья, / Милее мука, если в ней / Есть тонкий яд воспоминанья" (Анненский).
Фелицитарные концепции, в которых источник счастья усматривается в его условиях, немногочисленны.
Из числа объектно-ориентированных моделей выделяется прежде всего концепция контраста, в соответствии с которой счастье с необходимостью предваряется несчастьем, горем, печалью, утратами: "Поверь, мой друг, страданье нужно нам; / Не испытав его, нельзя понять и счастья" (Баратынский); "Не ропщите: все проходит, / И ко счастью иногда / Неожиданно приводит / Нас суровая беда" (Баратынский). И если жизнь вообще неотделима от отрицательных эмоций ("Боги для счастья послали нам жизнь - / Но с нею печаль неразлучна" - Жуковский), и, по мысли Достоевского, человеку для счастья нужно столько же счастья, сколько и несчастья, то и само страдание может переживаться как блаженство: "О, как мучительно тобою счастлив я" (Пушкин); "В страданьи блаженства стою пред тобою" (Фет); "Безумного счастья страданье / Ты мне никогда не дарила" (Григорьев).
Из субъектно-ориентированных моделей здесь присутствует концепция неосознанности счастья, утверждающая, что пока человек счастлив, он об этом не задумывается, а если уж задумался, то со счастьем у него что-то по меньшей мере не в порядке, поскольку "все несчастные о счастьи говорят" (Карамзин): "Я счастлив был, не понимая счастья" (Пушкин); "Я слишком счастлив был спокойствием незнанья" (Баратынский); "Мы, прислонив колени к подбородку, / Блаженно ощущаем бытие, / Еще не отягченное сознаньем" (Кедрин). Другой субъектно-ориентированной моделью является концепция незнания, согласно которой счастливым можно быть лишь по недомыслию либо отсутствию информации - конечно, "во многой мудрости много печали": "Блажен не тот, кто всех умнее - / Ах, нет! он часто всех грустнее, - / Но тот, кто будучи глупцом, / Себя считает мудрецом" (Карамзин).
В коэффициентных, динамических фелицитарных концепциях источник счастья усматривается в полном или частичном совпадении желаний и их исполнения, целей и их достижения, блага идеального и блага реального, а сущность объекта счастья представлена здесь "алгебраически". Место числителя и знаменателя "фелицитарной дроби" могут занимать цели и успех их реализации (уровень притязаний и уровень достижений), собственное предназначение и его исполнение, призвание и избранность и т.д.
Представление о конечной цели и предназначенности собственного бытия является одной из основных характеристик любой зрелой личности. Потребность смысла жизни присуща взрослому человеку, без её удовлетворения он не способен к нормальной жизнедеятельности: "Я знаю наперед, / Что счастлив тот, хоть с ног его сбивает, / Кто все пройдет, когда душа ведет, / И выше счастья в жизни не бывает!" (Рубцов).
Смысл жизни отдельного бытия существует, его находит человек сам и он лежит за пределами индивида, но в пределах родовой сущности человека, он "рукотворен" и "привносится" в неё самим человеком.
Трансцендентность смысла жизни имеет своим следствием "запредельность" источника счастья, и в каритативной модели его источник заключается в любви к ближнему: "В другом, в другом еще возможно / Несчастным счастливыми быть!" (Карамзин); "Блажен, кто может помогать" (Карамзин). В этой концепции личное счастье неприемлемо за счет несчастья других: "И хотел бы я счастья, но лишь не за счет несчастливых" (Евтушенко).
Призвание как осознание человеком своих генеральных устремлений и понимание им предназначенности своей жизни предполагает самоосуществление, реализацию собственной личности. Представления о телеономности индивидуального человеческого бытия, смысле жизни и призвании являются ключевыми в коэффициентных фелицитарных концепциях, где за источник счастья принимается степень осуществленности человеком смысла жизни и / или реализованности им своего предназначения: "Я думаю, простое будет счастье - / Стать человеком и самим собой" (Луговской).
Субъектно-индивидуальные представления о счастье зависят от типа личности, от того, какой "люфт" между реальной и идеальной судьбой является для неё приемлемым. В зависимости от операторной структуры фелицитарной оценки выделяются две разновидности счастья (см. с.51-53 работы): счастье 1 - оператор двузначной фелицитарной логики - включает в себя "отсутствие зла", противостоит несчастью и восходит, как уже отмечалось, к Эпикуру; счастье 2 - оператор трехзначной фелицитарной логики - противостоит как несчастью, так и счастью 1, - благополучию, удовлетворенности и ориентировано на превышение нормы ожидания блага, оно переживается субъектом как радость.
Счастье 2 - это счастье людей "затратного" типа, счастье героев и романтиков. Счастье 1 - счастье людей "энергосберегающих", счастье "мещанское", "обывательское", "житейское", "просто человеческое", оно не боится скуки, но не выносит лишений и неблагополучия: "Довольство ваше - радость стада, / Нашедшего клочок травы. / Быть сытым - больше вам не надо, / Есть жвачка - и блаженны вы!" (Брюсов). Естественно, выбор типа шкалы фелицитарной оценки зависит прежде всего от типа личности - характера и темперамента - и зачастую меняется с возрастом, когда на смену юношескому максимализму счастья 2 приходит минимализм счастья 1.
В русском поэтическом сознании в полной мере представлены обе "операторные концепции" счастья, противопоставление которых выносится Евгением Баратынским в название одного из стихотворений: "Две доли" - два "внутренних фатума" человека, два типа отношения к миру. Одни, "своим бесчувствием блаженные" (Е. Баратынский), стремятся лишь к покою и эпикурейской свободе от физических и моральных страданий - "На свете счастья нет, но есть покой и воля" (Пушкин). Для других же "жизнь скучна, когда боренья нет" (Лермонтов), а "все, что гибелью грозит,… таит неизъяснимы наслажденья…И счастлив тот, кто средь волненья / Их обретать и ведать мог" (Пушкин). Люди "затратного типа" ищут свое счастье в жертвенном служении идеалу: "Товарищ, верь: взойдет она, / Звезда пленительного счастья. / Россия воспрянет ото сна / И на обломках самовластья / Напишут наши имена" (Пушкин); "Мы счастливы, русские люди, / тем счастьем заглавным большим, / что вечно гордимся и будем / гордиться народом своим" (Смеляков); "И мы в ответе перед всей вселенной, / Перед народами, перед веками, / Перед всеобщим счастьем, общим горем - / На то был создан русский человек!" (Луговской).
Что касается многофакторных фелицитарных моделей, то в русском поэтическом сознании более или менее последовательно представлена концепция Аристотеля, где источником счастья является прекрасная деятельность в полноте добродетели, и, естественно, если для Стагирита высшая форма деятельности - философия, то для поэтов - поэтическое творчество: "Блажен, кто знает сладострастье / Высоких мыслей и стихов!" (Пушкин); "Счастливец! дни свои ты музам посвятил" (Баратынский). Чаще всего, однако, факторы счастья задаются списком и их набор зависит лишь от личных предпочтений автора: "Имел он все, что надобно / Для счастья: и спокойствие, / И деньги, и почет" (Некрасов); "Я счастлив - моим спокойствием, / Я счастлив - твоею дружбою" (Батюшков).
И, наконец, можно отметить ряд не концепций, а, скорее, взглядов на природу счастья, объединяемых признаком "фелицитарного нигилизма" от полного отрицания его существования до жалоб на его иллюзорность, мимолетность и редкость появления на жизненном пути: "На свете счастья нет", "счастья призрак ложный" (Пушкин); "Призрачное счастье, / Медленное горе" (Брюсов); "В мечтах, в желаниях своих / Мы только счастливы бываем" (Карамзин); "Что может быть любви и счастия быстрее? / Как миг их время пролетит" (Карамзин); "Столь редко счастие! и сколь несправедливы / Понятия об нем!" (Карамзин); "…счастье наше - лишь зарница, / Лишь отдаленный слабый свет. / Оно так редко нам мелькает, / Такого требует труда! / Оно так быстро потухает / И исчезает навсегда! / Как ни лелей его в ладонях, / И как к груди ни прижимай, - / Дитя зари, на светлых конях / Оно умчится в дальний край! (Заболоцкий). Истинное счастье здесь - лишь за гранью земного бытия: "В страны блаженства вознесемся, / Где нет болезни, смерти нет" (Карамзин), а в этой жизни - счастье либо помеха ("Понял я, что человек несчастен, / потому что счастья ищет он" - Евтушенко; "О счастье! злобный обольститель" - Пушкин), либо, наоборот, вера в него - спасение и поддержка ("Богатство жизни - вера в счастье" - Баратынский).