В некоторых случаях сохранились следы утраченного двойственного числа, однако их подлинный характер уже не ощущается. Так, например, в древнеисландском языке местоимение юau«они двое» представляет собой старую форму двойственного числа. В то же самое время оно является и формой множественного числа среднего рода. В связи с этим возникает синтаксическое правило, согласно которому форма множественного числа среднего рода употребляется и тогда, когда идет речь одновременно о лицах мужского и женского пола.
В русском языке старые формы двойственного числа у некоторых слов совпадали с формами родительного падежа ед. ч.; в результате случаи вроде два мужика повели к употреблению родительного падежа единственного числа от других слов; любопытно, что это употребление, после того как понятие двойственного числа исчезло, распространилось и на слова три и четыре: четыре года и т.п.
Когда Суит («NewEnglishGrammar», § 269) утверждает, что единственной общей категорией у существительных и глаголов является число, он прав, поскольку речь идет о существующей (английской) грамматике. Однако следует помнить, что у глагола множественное число означает не то, что у существительного. У существительных множественное число означает множественность того, что обозначено самим существительным, в то время как у глаголов число относится не к действию или состоянию, обозначенному глаголом, а к подлежащему: ср. (two) sticks«(две) палки» и (two) walks«(две) прогулки» с (they) walk«(они) гуляют»; в последнем случае мы видим форму множественного числа, но она обозначает не несколько прогулок, а несколько гуляющих. Точно так же, когда в латинском и в других языках прилагательное-адъюнкт ставится в форме множественного числа (лат. urbes magnae, нем. groЯeStдdte«большие города»), не имеется в виду никакой множественности адъективного понятия: множественность относится к «городам» и ни к чему больше. В обоих случаях мы наблюдаем чисто грамматическое явление, которое называется «согласованием» и не имеет никакого отношения к логике, но проходит через все ранние стадии развития языков индоевропейской семьи. Согласование затрагивает не только формы числа, но и падежные формы прилагательного, которые были «подчинены» соответствующим формам первичных слов, связанных с ними. Однако это правило согласования в сущности является излишним (ср. «Language», 335 и сл.). И поскольку понятие множественности логически относится только к первичному слову нет ничего удивительного в том, что многие языки более или менее последовательно отказались от обозначения числа во вторичных словах.
В датском языке, как и в немецком, прилагательные еще сохраняют различие между enstormand (eingroЯerMann) «великий человек» и storemжnd (groЯeMдnner) «великие люди», но английский язык оказывается в данном случае более прогрессивным: в нем прилагательное, за исключением единичных пережиточных случаев – thatman, thosemen, thisman, thesemen, – не изменяется по числам. – В идеальном языке ни адъюнкты, ни глаголы не имели бы особых форм множественного числа[110].
В венгерском языке мы находим противоположное правило: число обозначается не в первичном, а во вторичном слове, но только когда существительное сочетается с числительным. Существительное в таком случае ставится в единственном числе – точно так, как если бы мы сказали по-английски threehouse«три дома». Выдающийся венгерский лингвист Шимоньи (Simonyi) называет это правило «нелогичным». Я скорее назвал бы его примером разумной экономии, поскольку в данном случае всякое выражение множественности у существительного было бы излишним. Такое же правило существует и в других языках; в финском оно осложняется любопытной особенностью: в функции подлежащего употребляется не именительный, а партитивный падеж единственного числа; в остальных падежах числительное согласуется с существительным. Некоторое приближение к этому правилу обнаруживается и в датском (tyvemandstжrk, femdaler«пять долларов», отличное от femdalere«пять монет по одному доллару каждая», tofod), а также в немецком (zweiFuЯ, dreiMark, 400 Mann) и даже в английском (fivedozen, threscore, fivefootnine, fivestone; подробнее об этом см. «ModernEnglishGrammar», II, 57 и сл.).
Первый компонент сложных существительных во многих отношениях подобен адъюнкту ко второму компоненту. Известно, что в качестве первого компонента в древних индоевропейских сложных словах употребляется сама основа, и число, таким образом, не выражается; гр. hippo-damosможет обозначать и того, кто обуздывает одну лошадь, и того, кто обуздывает несколько лошадей. В английском языке употребляется обычно форма единственного числа, даже если имеется в виду множественность: ср. theprintedbooksection«секция печатных книг»; athree-volumenovel«трехтомный роман». Но во многих, преимущественно недавних образованиях первый компонент стоит во множественном числе: asavings-bank«сберегательная касса», theContagiousDiseasesAct«закон об инфекционных заболеваниях». В датском языке есть любопытный случай, когда оба компонента получают форму множественного числа: bondegеrd, мн. bшndergеrde«фермы крестьян»; обычно же форма единственного числа первого компонента сохраняется и во множественном числе: tandlжgerи т.п.
У английского глагола исчезли числовые различия во всех формах прошедшего времени (gave«дал, дали», ended«закончил, закончили», drank«выпил, выпили» и т.п. с единственным исключением was«был», were«были»), а также в некоторых формах настоящего времени (can«могу, можем», shall«должен, должны», must«должен, должны» и др., восходящие к формам прошедшего времени); различие между числами сохранилось только в 3‑м лице (hecomes«он приходит», theycome«они приходят»), но отсутствует в 1‑ми во 2‑м лице (Icome«я прихожу», wecome«мы приходим», youcome«ты приходишь», «вы приходите»). Числовые различия в датском глаголе совершенно исчезли; прежняя форма единственного числа стала формой «общего числа». Так обстоит дело всегда в разговорном языке и теперь почти во всех случаях в литературном.
По-видимому, повсюду существует сильная тенденция употреблять форму единственного числа глагола вместо формы множественного числа (а не наоборот), когда глагол предшествует подлежащему; причина, возможно, кроется в том, что в момент произнесения глагола говорящий еще не решил, какие слова будут следовать за ним: ср. др.-англ. Eac wжs gesewen on ржm wage atifred ealle da heargas иизШекспира: that spirit upon whose weal depends and rests The lives of many. Особенночастоэтонаблюдаетсясконструкциейthere is (Теккерей: There’s some things I can’t resist). Toже самое присуще и другим языкам. В литературном датском языке при подлежащем в форме множественного числа регулярно употреблялось dererеще в то время, когда в других случаях при множественном числе подлежащего употреблялась форма ere. Аналогично и в итальянском: Inteatroc’eraquattroо seipersone; ср. также тенденцию употреблять формы единственного числа в случаях, когда Evvivaсочетается с множественным числом подлежащего (Rovetta: Evvivaiebiondealpotere!). В тех языках, где сохранилось старое правило согласования вторичных слов, сплошь и рядом возникают трудности, и грамматикам приходится давать более или менее сложные правила, которых не придерживаются в обычной речевой практике даже «лучшие писатели». Характер таких трудностей можно показать на следующих английских примерах (которые взяты из «ModernEnglishGrammar», II, гл. VI): Not one in ten of them write it so badly; Ten is one and nine; None are wretched but by their own fault; None has more keenly felt them; Neither of your heads are safe; Much care and patience were needed; If the death of neither man nor gnat are designed; Father and mother is man and wife; man and wife is one flesh; His hair as well as his eyebrows was now white; the fine lady, or fine gentleman, who show me their teeth; One or two of his things are still worth your reading; His meat was locusts and wild honey; Fools are my theme; Both death and I am found eternal. Все эти предложения взяты из известных авторов, а последнее, например, из Мильтона. Аналогичные трудности возникают и в отношении прилагательных в тех языках, где адъюнкты согласуются в числе (роде и падеже) с первичными словами; простое сопоставление франц. mа femme et mes enfants«моя жена и мои дети» и lapresselocaleetlescomitйslocaux«местная печать и местные комитеты» с англ. mywifeandchildren, thelocalpressandcommitteesпоказывает преимущество того языка. который выбросил за борт такие излишние различия во второстепенных словах[111].
Понятие единичности и множественности не является несовместимым с понятием, которое выражает сам глагол. Я имею в виду сейчас не то, что Мейер (R. М. Meyer, «IndogermanischeForschungen», 24. 279 и сл.) называет verbapluraliatantum, когда он говорит о таких глаголах, как нем. wimmeln«кишеть», sichanhдufen«толпиться», sichzusammenrotten«собираться толпой», umzingeln«окружать» (в английском языке – swarm«роиться», teem«кишеть», crowd«толпиться», assemble«собираться», conspire«сговариваться»), где необходимое понятие множественности заключено не в глаголе как таковом, а в подлежащем[112]. Я имею в виду те случаи, когда самое понятие, выраженное глаголом, дается во множественном числе (ismadeplural). Что это за случаи, легко увидеть, если рассмотреть соответствующие отглагольные существительные – нексусные существительные (гл. X). Если множественное число от onewalk«одна прогулка» и oneaction«одно действие» будет walks«прогулки», actions«действия», то понятие множественности в глаголе должно предстать в виде «предпринимать несколько прогулок», «совершать несколько действий». Но в английском и в большинстве других языков нет специальной формы для выражения этого значения; когда я говорю hewalks«он гуляет» (heshoots«он стреляет»), theywalk«они гуляют» (theyshoot«они стреляют»), невозможно установить сколько прогулок (выстрелов) имеется в виду – одна или несколько. В предложении Theyoftenkissed«Они часто целовались» наречие будет выражать точно ту же множественность, что и форма множественного числа (и прилагательное) в сочетании (many) kisses. Иначе говоря, действительная множественность глагола – это то, что в некоторых языках выражается так называемым фреквентативом или итеративом – иногда самостоятельной формой» глагола, которая часто включается в систему времен[113] или в систему видов конкретного языка: так, повторность (так же как длительность и пр.) в семитских языках выражается усилением (удвоением, удлинением) среднего согласного, а в чаморском языке – удвоением ударенного слога глагольного корня (K. Wulff, FestschriftVilh. Thomsen, 49). Иногда образуется специальный глагол, обозначающий повторное или обычное действие, например в латыни, с помощью окончания – ito: cantito«петь часто», ventito«приходить часто»; глагол visitoс точки зрения формы является вдвойне фреквентативным, поскольку он образован от viso, который в свою очередь представляет собой фреквентативное образование от video; однако понятие множественности здесь обнаруживает тенденцию к исчезновению; франц. visiterи англ. visitможно употребить для обозначения единичного прихода. В славянских языках категория множественности или фреквентативности глагола хорошо развита: например, русск. стреливать от стрелять. В английском языке несколько глаголов на – er, – lе подразумевают повторное или обычное действие: stutter«запинаться», patter«постукивать», chatter«болтать», cackle«кудахтать», babble«бормотать». В других случаях повторные действия выражаются иначе: Hetalkedandtalked«Он говорил и говорил»; Не usedtotalkofhismother«Он, бывало, говорил о своей матери»; Не wasinthehabitoftalking«Он имел обыкновение говорить»; Не wouldtalkofhismotherforhours«Он, бывало, часами говорил о своей матери»; Не talkedofhismotheroverandoveragain«Он говорил о своей матери снова и снова» и т.п.