Проф. Зонненшейн пытается подкрепить свою теорию педагогическими соображениями (Часть III, Предисловие): учащийся, овладевший правилами употребления английских падежей в том виде, в каком они изложены в его книге, перейдя к латинской грамматике, не должен почти ничего учить дополнительно, кроме того, что в латинском языке есть еще один падеж – отложительный. Это означает, что ряд трудностей латинской грамматики переносится на уроки английского языка; сам предмет от этого не становится легче даже для тех учащихся, которые впоследствии будут заниматься латинским языком; разница состоит лишь в том, что им приходится учить часть латинской грамматики на более ранней ступени, и они будут иметь дело с языком, который предоставляет меньше возможностей для понимания всех этих явлений, поскольку в нем нет осязаемых форм, которые могли бы быть опорой для памяти. А что сказать о тех учащихся, которые никогда не будут иметь дело с латынью? Целесообразно ли обременять память всех мальчиков и девочек заучиванием таких различий, которые не будут иметь для них ни малейшего практического значения в их будущей жизни?
Ни один из древних индоевропейских падежей не был так четко определен в семантическом отношении, чтобы можно было сказать, что он имеет лишь одну функцию или употребление, отличающее его от остальных падежей. Родительный падеж совмещает в себе две функции, соответствующие двум отдельным финским падежам – родительному и партитиву. Однако первую можно определить только в самом общем виде – как принадлежность к чему-либо, отношение к чему-либо, связь с чем-либо (англ. belongingto, belongingtogether, appertainingto, connexionwith, relationto, associationwith[90]); в английском языке употребление этого падежа весьма ограничено. И все же он передает такие различные отношения, как Peter’shouse«дом Петра», Peter’sfather«отец Петра», Peter’sson«сын Петра», Peter’swork«работа Петра», Peter’sbooks«книги Петра» (те, которые ему принадлежат, и те, которые он написал), Peter’sservants«слуги Петра», Peter’smaster«хозяин Петра», Peter’senemies«враги Петра», anhour’srest«часовой отдых», outofharm’sway«от греха подальше» и т.д. Некоторые грамматисты пытаются классифицировать эти разнообразные случаи употребления родительного падежа; однако особое значение нередко зависит не от употребления родительного падежа, а от собственного значения каждого из двух соединенных слов, и поэтому их особенности всегда без труда понимаются слушателем. Здесь нужно упомянуть также «субъектный» и «объектный» родительный, о котором шла речь выше (стр. 194).
В английском языке сохранились только случаи употребления родительного, служащего средством связи двух существительных, – одно из существительных при этом является адъюнктом к другому («приименной родительный») – и развившиеся отсюда случаи употребления родительного падежа, когда он является первичным словом: например atthegrocer’s«в бакалейной лавке». В древних языках родительный падеж употребляется и в других сочетаниях: с определенными глаголами, где он был своего рода дополнением; с некоторыми прилагательными и т.д. Взаимоотношения между подобным употреблением родительного и обычным дополнением можно наблюдать в немецком языке, где некоторые глаголы, например vergessen«забывать», wahrnehmen«замечать», «воспринимать», schonen«щадить», «обходиться бережливо», ранее употребляемые с родительным, теперь сочетаются с винительным падежом. Es в предложениях Ichkannesnichtloswerden«Я не могу от этого отделаться», Ichbineszufrieden«Я этим удовлетворен» первоначально выражало родительный падеж, но теперь оно воспринимается как винительный.
Переходим ко второму значению древнего индоевропейскою родительного падежа – партитивному, которое нельзя отделить от так называемого genitivusgeneris. В латинском языке партитивный родительный обычно употребляется в сочетании с первичными словами (существительными и т.п.), например: magnaparsmilituni«большинство воинов», majorfratrum«старший из братьев». multumtemporis«много времени». Такое употребление соответствует другим значениям этого падежа, поскольку и здесь и там он является адъюнктом. Однако встречаются и другие случаи употребления партитивного родительного, когда он выполняет более независимую функцию в предложении. Родительный падеж часто употребляется как дополнение к глаголу и, таким образом, конкурирует с винительным; ср. др.-англ. bruceю fodres«отведает пищи», гр. phagein tou artou«поесть хлеба»; ранне-ново-нем. (например, у Лютера) werdeswasserstrinckenwird, русск. Дайте мне хлеба. В русском языке употребление родительного падежа в качестве дополнения (с утратой партитивного значения) распространилось на все существительные мужского рода множественного числа, обозначающие живые существа. Партитив может быть также подлежащим предложения и, таким образом, конкурировать с именительным падежом. Это часто наблюдается в финском языке, а спорадически и в языках нашей семьи: ср. русск. отрицательные: предложения Нет хлеба, Не стало нашего друга. Аналогичные явления встречаются и в романских языках, где предлог de заменил прежний родительный падеж даже в его партитивном употреблении. В этом значении de теперь часто называют «партитивным артиклем». Интересно отметить, что существительное с партитивным артиклем может быть не только дополнением к глаголу (J’yaivudesamis), но и подлежащим предложения (Се soirdesamisvontarriver; Iltombedelapluie), предикативом (Ceciestduvin) и стоять после предлогов (avecduvin; aprиsdesdйtours; Jeledonnerai а desamis). Если употребление в качестве подлежащего является относительно редким, то это объясняется тем, что говорящие вообще не любят употреблять неопределенное подлежащее (см. стр. 175; в предложениях Voiciduvin; Il у а duvin; Ilfautduvin сочетания с du первоначально были дополнениями).
Выражение партитивного понятия «некоторое количество чего-либо», таким образом, как бы пересекает обычную падежную систему, поскольку партитив используется в тех функциях, для которых во многих языках существуют специальные падежи (именительный, винительный); и это остается в силе независимо оттого, выражается ли партитивность при помощи специального падежа, как в финском, или при помощи родительного падежа, как в греческом, или, наконец, при помощи французского сочетания с предлогом de.
Если бы различие между разными падежами представляло собой действительно различие по значению, то есть если бы каждый падеж выражал какое-нибудь одно понятие, то был бы совершенно немыслим тот разнобой, который мы наблюдаем в отношении одной и той же конструкции, а именно – так называемой «абсолютной конструкции» (нексус-субъюнкт, как я ее называю): отложительный падеж (в латинском языке), дательный (в древнеанглийском), родительный (в греческом), винительный (в немецком), именительный (в современном английском). Это можно объяснить исторически, но никак не логически, на основе какого-то предполагаемого собственного значения данных падежей.
Нерациональность старой системы падежных различий можно пояснить следующим рассуждением. Дательный и родительный падежи до некоторой степени представляются антонимичными: это видно из того, что, когда они были заменены предложными группами, вместо дательного падежа стали употреблять предлоги to, ad, а вместо родительного – предлоги, обозначавшие противоположное движение, – of (слабая форма от off), de. И все же дательный падеж (или его заменитель) часто совпадает по значению с родительным, как, например, в народном немецком обороте demKerlseineMutter«мать этого парня», франц. Се n’estpasmafaute а moi, samиre а lui, а также в народном lamиre а Jean (старофранц. je te donrai le file a un roi u a un conte, Aucassin et Nicolette). C’est а moi означает «Это мое». В норвежских диалектах сочетания с til и еt («к», «у», «при») и в фарерском – сочетания chjб («у») в большинстве случаев заменили устарелый родительный падеж[91].
Если теперь вернуться к вопросу, поставленному в начале настоящей главы, а именно: сколько падежей можно выделить в английском предложении PetergivesPaul’ssonabook, читатель, я надеюсь, не станет утверждать, что son и book стоят в разных падежах (дательном и винительном). Однако до сих пор ничего не было сказано относительно второй возможности: не имеем ли мы в обоих случаях косвенный падеж, отличный от именительного, который представлен в нашем примере словом Peter. Такую систему падежей имели существительные в старофранцузском языке: в именительном падеже мы находим формы Pierres и fils, а в косвенном – Pierre и fil. Хотя такого формального различия английские существительные не имеют, однако мне могут возразить, что, основываясь на моем принципе, я должен все же различать эти два падежа, поскольку формальные различия существуют у местоимений: I – me, he – himи т.д. Если я признаю, что sheep в сочетании manysheep употреблено во множественном числе, хотя оно и не отличается по форме от единственного (как, например, lambs в сочетании manylambs отличается от единственного lamb), и cut в определенных предложениях будет формой прошедшего времени, то не должен ли я также признать Peter и son формами именительного падежа в тех сочетаниях, где мы употребили бы форму he, и формами косвенного падежа – в сочетаниях, где мы употребили бы форму him? Все рассуждение как будто является довольно веским аргументом, но тем не менее он не представляется мне решающим. В случае sheep и cut мы имели сопоставление со словами того же разряда, и условия здесь были фактически те же самые; в случае же Peter и son мы основываемся на словах другого разряда, на местоимениях, которые обладают множеством специфических особенностей и обнаруживают различия, не свойственные никаким другим словам. Если бы мы стали на путь различения падежей, исходя из различения их у некоторых местоимений, мы могли бы с таким же правом установить категорию рода у английских существительных, поскольку родовые различия наблюдаются в he, she, it и who, what, и разбить прилагательные и существительные в форме родительного падежа на две разновидности, в зависимости от того, соответствуют ли они форме ту (адъюнкту) или форме mine (не-адъюнкту). В действительности же никакой грамматист даже не помышляет об установлении таких различий; точно так же в древнеанглийских грамматиках нигде нет даже упоминаний о двойственном числе существительных, хотя признается наличие двойственного числа у личных местоимений, где оно имеет специальные формы. Итак, мы видим, что различия, присущие и неизбежные для одного разряда слов, нельзя во всех случаях переносить на другие части речи.