Так, один из современных датских исследователей (H. Bertelsen, Fњllesnavneogegennavne, 1911) говорит, что John является именем собственным, поскольку ничего, кроме названия, не объединяет всех Джонов в отличие от Ричардов и Генри; имена нарицательные в отличие от имен собственных выделяют нечто характерное для индивидуальных лиц и предметов, к которым они относятся. Таким образом, различие между именами собственными и именами нарицательными не имеет никакого или по крайней мере никакого определенного отношения к числу индивидуальных лиц или предметов, обозначаемых этими именами. Я думаю, однако, что эта точка зрения не вскрывает всей глубины проблемы.
Первостепенное значение, по моему мнению, имеет самое употребление имен собственных говорящими и понимание их слушающими. Всякий раз, когда имя собственное употребляется в живой речи, и для говорящего, и для слушателя оно обозначает лишь одно конкретное лицо и ограничивается только им. Сегодня, в компании своих друзей я могу употребить имя Джон применительно к определенному человеку, носящему такое имя. Но это не помешает мне завтра, в другой компании употребить то же имя по отношению к иному лицу; в обоих случаях, однако, имя собственное выполняет одну и ту же роль: оно вызывает в сознании слушателя именно то значение, которое я имею в виду. Милль и его последователи слишком много внимания уделяли тому, что можно назвать словарным значением имени, и очень мало занимались его контекстуальным значением в той конкретной ситуации, в какой оно произносится или пишется. Правда, совершенно невозможно определить значение слова Джон, когда дается только это слово и ничего больше; однако то же самое можно сказать и о многих «именах нарицательных». Единственным честным ответом на просьбу сообщить значение слов jar, sound, palm или tract будет следующий: «Покажите мне контекст, и я скажу вам значение». В одном случае pipe понимается как «трубка (курительная)», в другом – как «водопроводная труба», в третьем – как «свисток», в четвертом – как «труба органа»; также обстоит дело со словом Джон: в каждом отдельном предложении оно имеет одно определенное значение, которое явствует из контекста и ситуации; и если это имя собственное, его значение в каждом отдельном случае будет более специальным, чем значение pipe или других упомянутых слов. Здесь мы наблюдаем другую сторону того важного обстоятельства, что большим количеством признаков обладают имена собственные, а не имена нарицательные. Пользуясь терминологией Милля, но, полностью расходясь с его точкой зрения, я осмелюсь утверждать, что имена собственные (в том виде, как они реально употребляются) «коннотируют» наибольшее количество признаков.
Когда вы слышите о каком-нибудь человеке в первый раз или в первый раз встречаете его имя в газетах, вы не знаете о нем ничего, кроме имени; но чем больше вам приходится слышать о нем и видеть его, тем больше его имя наполняется для вас содержанием. Подобным же образом, по мере того как вы читаете роман, возрастает и ваше знакомство с персонажем романа. Однако то же самое наблюдается и в случае с «именем нарицательным «, когда мы слышим его впервые, например со словом ichneumon«ихневмон»: здесь опять-таки значение, или коннотация, растет по мере роста вашего знания. Отрицать это можно было бы, только если считать, что коннотация является чем-то присущим имени и существующим вне сознания человека, который знает и употребляет это имя; однако такое предположение абсурдно и противоречит правильным понятиям о сущности языка и человеческой психики.
Если бы имена собственные не коннотировали большого количества признаков, было бы невозможно понять и истолковать обычный переход имени собственного в имя нарицательное. Одна молодая датчанка на вопрос француза относительно профессии ее отца, не зная французского слова sculpteur«скульптор», ответила так: IlestunThorvaldsenenminiature«Это Торвальдсен в миниатюре». Оскар Уайльд пишет: Everygreatmannowadayshashisdisciples, anditisalwaysJudaswhowritesthebiography«У каждого великого человека в наше время есть ученики, а биографию всегда пишет Иуда» («Intentions», 81) – это первый шаг к выражению aJudas. Уолтер Патер (Pater) говорит, что Франция была накануне того, чтобы стать Италией более итальянской, чем сама Италия («Renaissance», 133). Таким именно образом имя Цезаря стало общим названием римских императоров, немецких кайзеров и русских царей. (В шекспировской трагедии народ кричит: «LiueBrutus, liue, liue… LethimbeCжsar» «Да здравствует Брут… пусть он будет Цезарем» – «Caesar», III. 2. 55.) Я привожу лишь несколько примеров[19].
Логики, безусловно, видят это, но отмахиваются от этого явления, говоря: «Имена собственные, конечно, приобретают коннотацию, когда они употребляются для обозначения определенного типа людей; например: Диоген, Фома, Дон-Кихот, Поль Прай, Бенедикт, Сократ. Но при подобном употреблении такие имена в сущности перестают быть именами собственными; они приобретают все характерные черты имен нарицательных» (Keynes, StudiesandExercisesinFormalLogic, изд. 4, Лондон, 1906, стр. 45). Логик как таковой с его склонностью к водонепроницаемым перегородкам в мире понятий не интересуется тем, что для меня как лингвиста имеет первостепенное значение: как могло получиться, что ряд звуков, лишенных значения, из неконнотирующих вдруг становятся коннотирующими и при этом новое полное значение сразу же приемлют все говорящие?
Если же стать на точку зрения, изложенную выше, трудность сразу исчезает. Вот что происходит в действительности: из ряда качеств, характеризующих носителя данного имени (и, я сказал бы, коннотируемых этим именем), выбирается одно, наиболее известное; оно используется и для характеристики другого лица или предмета, обладающего тем же качеством. Точно такой же процесс мы наблюдаем очень часто в именах нарицательных; так, иногда цветок, имеющий форму колокольчика, называют колокольчиком, хотя во всех остальных отношениях он отличается от колокольчика; или, например, политического деятеля называют старой лисой, ср. также англ. thatpearlofawoman«женщина-жемчужина»,thatjewelofawoman«женщина-драгоценность». Причина такого перехода значений в именах собственных и именах нарицательных одна, а именно – их способность коннотировать; разница между обоими разрядами чисто количественная.
Различие в употреблении слова Crњsus«Крез» для обозначения определенного лица и для обозначения богача можно сравнить с различием между human«человеческий» (коннотирующим все, свойственное человеку) и humane«человечный» (избирающим одну из особенностей человека).
В современной европейской системе личных имен, состоящих из имени и фамилии, происходит перенос несколько иного характера: ребенок приобретает фамилию отца на основании самого факта рождения. Было бы слишком поспешным утверждать, что, например, Тимперлеи (Tymperleys), принадлежащие к одной и той же семье, не имеют ничего общего между собой, кроме фамилии; иногда их можно узнать по носу или по походке; иногда же их общие наследственные черты, физические и психические, могут быть гораздо более многочисленны, так что фамилия Тимперлей может приобрести смысл, по существу, мало отличающийся от смысла таких «имен нарицательных», как йоркширец, француз, негр или олень. Иногда бывает трудно определить, что коннотирует то или иное из этих названий или по каким признакам можно определить, что человек принадлежит к тому или другому классу; однако логики сходятся на том, что эти названия имеют коннотацию. Тогда почему же отказывать в этом слову Тимперлей?
Иначе обстоит, конечно, дело с личными именами, которые даются более или менее случайно. Одна Мод, может быть, получила это имя в честь своей богатой тетки, а другая – просто потому, что родителям это имя понравилось. Поэтому они не имеют ничего общего, кроме имени. Но ведь точно так же обстоит дело и в случаях вроде temple«храм» и temple«висок». (Две Мод имеют больше общего, чем храм и висок; обе они являются существами женского пола.)[20]. Все это никак не идет вразрез с моей точкой зрения, которая состоит в том, что всякий раз, когда употребляется имя Мод, в сознании слушателя возникает представление о целом ряде свойств или отличительных признаков данного лица.
Против этой точки зрения выдвигается возражение, что «коннотация имени собственного – это не качество или качества, по которым можно определить соответствующий класс. Например, англичанина за границей можно узнать по покрою одежды, француза – по произношению, проктора – по лентам, адвоката – по парику; но я не вкладываю такого содержания в эти названия, так что все это не образует части коннотации имен собственных (в смысле Милля)» (Keynes, StudiesandExercisesinFormalLogic, London, 1906, стр. 43). Здесь как будто устанавливается различие между существенными признаками, заключенными в «коннотации «[21], и несущественными или случайными свойствами.
Однако четкой линии здесь провести нельзя. Если мы хотим узнать, что коннотируется названиями соль и сахар, нужно ли прибегать к химическому анализу и давать химические формулы этих веществ или можно применить обычный критерий и просто попробовать их? Какие качества коннотируются словом собака? В этом и во многих других подобных случаях мы без колебаний употребляем нарицательные имена. Но мы были бы в большом затруднении, если бы кто-нибудь спросил, какое значение мы вкладываем в то или иное название и почему мы применяем его в данном случае. Собаку мы определяем то по одному, то по другому признаку или по целому ряду признаков; и если мы применяем слово собака к данному животному – это значит, что животное обладает всеми остальными чертами, которые в совокупности составляют природу собаки[22].