К сожалению, переводчики на русский язык, наверное, не читали указания Х.Холланда, а потому не поняли, что при переводе произведений В.Шекспира важно точно передавать не только общий смысл его предложений, но и часто важно бережно обращаться с самими словами этих предложений. Например, слово "conceit - самомненье" еще встретится в цитате из пьесы "Комедия ошибок". И видя это, может быть, читатели лучше поймут смысл обоих цитат. Но вот почему англичане до сих пор не могут понять, что главное для В.Шекспира, и не только в сонете 26, не любовь, а "великий долг", пока остается неизвестно.
Главное же для Х.Холланда и издателей было предупредить будущих читателей, что понимание В.Шекспира на деле на деле выражается в понимании трагичности и его творчества, и его жизни, и, соответственно, при сохранении тех же условий жизни, трагичности положения самих читателей. То есть, от "свечи" В.Шекспира, о которой он, как оказалось бесполезно, говорил в первых словах Гауэра в "Перикле", можно зажечься, но об ее пламя можно и обжечься. Поэтому в обоих случаях последствия могут быть одинаковыми -- трагическими. И, скорее всего, именно потому, что в "Перикле" об опасности своего открытия В.Шекспир говорит наиболее откровенно, эту пьесу издатели не включили в первое фолио.
Следовательно, получается, рядом с В.Шекспиром все-таки были некие прототипы гамлетовского Горацио, пытавшиеся после смерти своего великого друга "поведать правду о нем неудовлетворенным". Вот только людей "с чутким сердцем, здравым умом и с непосредственным пониманием всего гениального" за века после выхода их издания, может быть, так и не нашлось.
Само собой разумеется, мысли рождаются здоровыми только тогда, когда не только ум здоров, но и душа чиста и отзывчива. Один выдающийся политик по этому поводу говорил: "Без человеческих эмоций никогда не было, нет и быть не может человеческого искания истины". И Фирдоуси написал в "Шах-наме": "Не найти с незрячей душою благого пути". Кстати, в следующей строке Фирдоуси написал: "Коль внемлющих нет -- бесполезны слова".
О том же, что творилось в его душе, В.Шекспир написал в сонете 66:
Измученный всем этим, смерть зову.
Как не устать от стольких трудных лет,
Когда везет пустому существу,
И самой чистой Вере веры нет,
И недостойным воздают почет,
И помыкают юной Красотой,
И Совершенство Скудостью слывет,
И Сила у Бессилья под пятой,
И рот Искусству зажимает Власть,
И Глупость надзирает за Умом,
И может Правда в простаки попасть,
И всюду Зло командует Добром.
Измученный, в могиле отдохну,
Но как любовь оставить мне одну.
Говоря проще, В.Шекспир усомнился в своем знании самого себя и жизни и понял, что ему еще надо учиться. В продолжении монолога короля Ричарда, с которого началась эта глава, В.Шекспир сетует на то, что эта учеба началась поздновато. Придет время, в "Макбете" (I, 7), он назовет школу, в которой он начал учиться "школой времен". Вот только в XVIII веке нашелся умник, который слово "школа" заменил словом "отмель", и именно это слово, с благословения других "шекспироведов", пошло кочевать по всем позднейшим изданиям "Макбета". Но в момент написания "Комедии ошибок" В.Шекспир еще не знает, чему он научится в этой школе, и каким он станет после ее окончания.
Таким образом В.Шекспир отметил начало нового периода в своем творчестве. И начался этот период с того, что он, как каждый нормальный гений, говоря словами А.Эйнштейна, "усомнился в аксиоме".
Вообще полезно увидеть, что у В.Шекспира ничто не проходит бесследно. Например, слова Арона в "Тите Андронике"-- "...на лице мою печать он носит" - обрели вторую жизнь в сонете 11. В словах Сатурнина из этой же пьесы про "мнимое безумье" уже скрываются семена будущего замысла "Гамлета". Позднее переходит в понимание то, что в "Генрихе VI" было только наблюдением:
Как перышко носится по ветру,
Туда-сюда, так и эта толпа.
(Часть 2.IV, 8, перевод Е.Бируковой)
И стихи Горация все-таки запечатлелись в памяти В.Шекспира. В пьесе "Много шума из ничего" он пересказывает стихотворение Горация прозой: "В наши дни, если человек при жизни не соорудит себе мавзолея, так о нем будут помнить, только пока колокола звонят, да вдова плачет" (V, 2, перевод Т.Щепкиной-Куперник). Правда, главных слов Горация В.Шекспир не воспроизводит в своих произведениях. Но во всех его произведениях видно осуществление завета Горация:
Sapere aude!
И.Кант пояснял эти слова так: "Несовершеннолетие есть неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого. Несовершеннолетие по собственной вине -- это такое, причина которого заключается не в недостаточности рассудка, а в недостатке решимости и мужества пользоваться им без руководства со стороны кого-то другого. Sapere aude! -- имей мужество пользоваться собственным умом! -- таков, следовательно, девиз Просвещения".
Впрочем, лучше послушать самого В.Шекспира в "Макбете":
...to beguile the time,
Look like the time.
Чтоб все ошиблись, смотри как все.
(I, 5 перевод М.Лозинского)
В.Шекспир понял также и то, что осталось в контексте цитат Н.Гоголя, А.Герцена и Ф.Бэкона. Задолго до И.Канта он понял, что неспособность понимать простые слова обусловлена именно незрелостью, несамостоятельностью ума. В "Юлии Цезаре" он сказал по этому поводу так:
Безмозглый человек, он ум питает
Отбросами чужими, подражаньем
И старые обноски с плеч чужих
Берет за образец...
Он лишь орудье.
(IV, 1, перевод М.Зенкевича)
И в "Гамлете" он пояснил: "...хитрая речь спит в глупом ухе". Конечно, имеет значение и то, на что В.Шекспир обратил внимание в "Короле Джоне":
Все не доверяют правде,
Что в платье непривычное одета.
(IV, 2, перевод Е.Бируковой)
В.Шекспир, носивший ливрею слуги лорда-камергера, а потом слуги короля, знал это не понаслышке. Но есть тут и еще одно обстоятельство, отмеченное Шекспиром в "Короле Лире":
Пустым -- все пусто: разум, доброта;
И вонь своя милее.
(IV, 2, перевод М.Кузьмина)[3]
Наверно, большинству людей известно, что большинство людей оправдывает свои поступки тем же, чем и Эдмунд в "Короле Лире" (V, 3): "...люди таковы, каково время". То есть известным с древнейших времен из многих источников и во многих редакциях положением: "Всему свое время".
Вот только большинство людей до сих пор не знают, что это положение нельзя класть в основу любых выводов, поскольку оно само является всего-навсего выводом из более общего положения. Вот почему всегда, в любое время так трудно переводить Шекспира. Но именно русская традиция, хоть и не сразу, а лишь спустя два столетия после первого знакомства с Бардом, показала всю искренность и гениальную простоту языка Шекспира. И наиболее ярко это проявилось в переводах трагедий и сонетов. Именно этому и посвящена наша работа.
Основная часть
1.2 Knowing of Shakespeare: first steps in Russia
Шекспир пришел в Россию одновременно с Данте - в пушкинские времена и с пушкинской помощью. Попытки обнаружить его влияния в XVIII веке - не более чем демонстрация лозунга "партия прикажет - выполним". Да, имя Шекспира мимоходом упоминают Сумароков, Колмаков, Плещеев, Радищев, Карамзин, Муравьев, Тимковский, но что это за влияния? -Мильтон и Шекеспир, хотя непросвещенный...
Или:
Шекспир, английский трагик и комик, в котором и очень худова и чрезвычайно хорошева очень много.
У Сумарокова и М. Н. Муравьева[4] - краткие перепевы вольтеровских поношений в адрес Шекспира: "величественный вздор", "Шекеспир неправильного вида", "беспрестанное смешение подлого с величественным", "неверное изображение древних нравов". Сумароковский Гамлет - жалкая копия, "перекроенная по французской мерке". "Шекспировские пьесы" императрицы Екатерины - еще более жалкая дилетантская поделка, невнятный бред...
Тому, насколько "многочисленны и многообразны" шекспировские источники в России XVIII века, есть одно любопытное свидетельство: сколько беглых упоминаний - столько разных написаний имени: Шакспир, Шекспер, Шекеспир, Шакеспир, Шакеспер, Сакеаспеар, Чекспер, Шакеспеар, Чексбир, Шакехспарь, Шхакеспир... Если это есть подтверждение многочисленности и многообразия, пусть будет так...
Пушкин, Пэшкин, Пшушпкин, Пушкен, Пушкэн, Пушкиин, Пушкеан, Пэшкиин, Пишкин, Пишкиин, Пишкеан...
Греми, ужасный гром, шумите, ветры, ныне,
Ваш изливайте гнев во мрачной сей пустыне...
Хотя первое упоминание имени Шекспира в русской печати датируется 1748 годом, чтобы понять случайность сумароковского цитирования, достаточно принять во внимание, что в XVIII веке "преизрядные" комедии приписывали в России двум авторам - Гамлету и Отелону... Даже в 1825 году рецензент "Шекспировских духов" Кюхельбекер просил "взять в соображение, как мало известен у нас Шекспир". Даже в 30-е годы, когда ссылки на Шекспира "вошли в моду". Гоголь иронизировал: ...рецензент, о какой бы пустейшей книге ни говорил, непременно начнет Шекспиром, которого он вовсе не читал. Но о Шекспире пошло в моду говорить, - итак, подавай нам Шекспира! Говорит он: "С сей точки начнем мы теперь разбирать открытую пред нами книгу. Посмотрим, как автор наш соответствовал Шекспиру", а между тем разбираемая книга чепуха, писанная вовсе без всяких притязаний на соперничество с Шекспиром, и сходствует разве только с духом и образом выражений самого рецензента.