·упрощенные, искаженные варианты языка — они отражают особенности отдельных профессий или слоев общества, условия жизни и труда их рядовых представителей (скажем, моряков, шоферов, спортсменов и т.д.; крестьян, мещан и т.п.; представителей преступного мира); областной диалект, возрастной (подростковый) или сословный жаргоны (арго, сленг, «феня») облегают общение в соответствующих группах людей, служат их «визитной карточкой», но эти же особенности речи недопустимы для человека, получившего образование и занятого на квалифицированной работе.
Вместе с тем, сознательное нарушение устоявшихся норм устной речи в быту оживляет его, привносит в повседневную жизнь необходимую дозу юмора, игры, доверия. Так возникают черты своего рода семейного языка — запомнившиеся шутки, цитаты (из любимых фильмов, литературных произведений, спектаклей), яркие словечки (в том числе выдуманные, неправильные), т.п. знаки интимного, доверительного общения самых близких людей. Посторонним такой микрогрупповой, внутрисемейный диалект просто непонятен, при чужих людях его обычно не используют.
Речь — это язык в действии, в процессе вербализированного мышления или общения.
Виды речи: внешняя (звуковая); внутренняя (скрытая, отчасти редуцированная); письменная (формализованная с помощью искусст-венных языков и технических устройств).
Функции языка и речи:
· интеллектуально-познавательная (для сбора и обработки информации о мире и субъекте речи);
· коммуникативная (для общения между людьми, согласования их намерений и поступков);
· экспрессивная (для выражения чувств, регуляции эмоционального напряжения, его снижения или повышения);
· мнемическая (для сохранения информации в памяти или на письме);
· этнокультурная (сплочения народа, выражения его культурных ценностей и достижений, оформления индивидуального самосознания).
Параязык осуществляет передачу и обработку информации на невербальной основе (мимики и жестов, телодвижений; одежды, интерьера, как-то иначе и нарочно материализованных символов, вроде знаков дорожного движения; даже молчание, пауза при речевом общении решает важные языковые задачи).
Примером этого рода передачи информации может служить так называемое «предметное письмо», живописанное Р. Киплингом в рассказе «За чертой»: «В пакете Триджего обнаружил половинку сломанного стеклянного браслета, кроваво-красный цветок, щепотку соломенной трухи и одиннадцать орешков кардамона. Пакет был своего рода письмом, но не бестактным и компрометирующим, а тонким и зашифрованным любовным посланием. ... Во всей Индии сломанный браслет означает вдову индуса, потому что после смерти мужа браслеты на её запястьях положено разбивать. Цветок значит и «хочу», и «приди», и «напиши», и «опасность» — смотря по тому, что ещё вложено в пакет. Один орешек кардамона означает «ревность», но если в послании однородных предметов несколько они теряют свой первоначальный смысл и просто указывают на время. Триджего догадался – предметные письма невозможно понять, не обладая интуицией... Значит, послание гласило: «Вдова хочет, чтобы ты к одиннадцати часам пришёл в овраг, где солома».
О значении молчания в общении людей стихотворение Владимира Корнилова:
Будь мужчиной и молчи.
Будь, хоть нелегко.
Горя словом не мельчи,
Хоть и велико.
Ткнись в подушку головой
И молчи, пока
Безнадёжная любовь,
Как трава, горька.
Грозных молний не мечи,
Пей невкусный чай.
Будь мужчиной и молчи,
Тютчева читай.
Хотя мышление не тождественно языку (поскольку важная его часть может осуществляться на уровне бессознательной интуиции, невербально), но обойтись без хотя бы частичной вербализации интеллект человека не может. Естественные и искусственные языки материализуют процесс и результаты познания; с их же помощью выражаются переживания; осуществляется живое общение людей; передается, хранится и используется информация в обществе.
Будучи прежде всего, как уже говорилось, знаковой системой, язык изучается и моделируется такой научной дисциплиной, как семиотика (греч. semа — знак) — общая теория знаковых систем. Эта наука выясняет принципы отношений между значением и смыслом элементов языка. С точки зрения семиотики, объяснить любое слово можно двумя разными способами. Во-первых, — указать на тот предмет или событие, который (которое) оно обозначает. Скажем, определяя слово «карандаш», показать таковой. Так мы укажем на его значение. Это будет экстенсиональное определение. Во-вторых, можно раскрыть смысл этого же термина словесно (Согласно словарю русского языка, «от тюрских слов «кара» — «черный» и «таш» — «камень»; тонкая палочка графита или сухой краски в деревянной или пластиковой оболочке для письма, рисования, черчения»). Это будет интенсиональное определение. Экстенсия здесь называется также денотацией, а интенсия — коннотацией. Все наши слова (термины) обретают смысл в составе языка либо при помощи денотации, либо при помощи коннотации.
Важнейшие разделы семиотики:
·семантика — отношение слов и предложений ко внеязыковой реальности, т.е. учение о значении и смысле языковых выражений; с ее точки зрения языку задается вопрос «Что?» (именно выражают слова и предложения);
·синтаксис — структура знаковых систем, т.е. правила их образования и преобразования; иначе говоря, «Как?» (сочетаются слова и предложения друг с другом внутри данного языка);
·прагматика — отношение пользователей языка к его словам, т.е. тех индивидов и групп, которые применяют определенный язык для своих целей; говорят и слушают; «Кто?» они;
·стилистика занимается выразительностью, красотой языковых построений; «Насколько?» те гармоничны;
·риторика — трактует убедительность речи для аудитории, «Кому?» адресуется речевое высказывание.
Культура речи, устной и письменнойсостоит, прежде всего, в том, чтобы за ними следить, стараться избегать ошибок и искать правильную интонацию высказывания в каждой конкретной ситуации. Правильно построенная речь сочетает в себе тактичность, вежливость и выразительность, красочность. Не каждому дано говорить красно. Но всякий может не портить свою и чужие жизни лишними словами. Язык, по мудрым словам Талейрана, дан человеку для того, чтобы выражать одни мысли и скрывать другие.
Правда, порой выразительность речи конфликтует с её правдивостью. Не всегда надо обращать внимание на культуру речевого высказывания, гораздо важнее будет суть слов, стоящая за словами реальность. Вот сценка из замечательной сказки Кеннета Грэхема «Ветер в ивах», где действуют маленькие зверьки, похожие на нас: «Жаб подхватил дубинку поувесистее и начал ею размахивать, круша воображаемых врагов.
— Я проучу их врываться в чужие дома, — гремел он, — я их так проучу!
— Не говори так — «проучу врываться», Жабби, — поднял голову Крыс. — Это неграмотно.
— Что ты к нему цепляешься, — Вступился Барсук. — Подумаешь, неграмотно! Я, например, сам говорю точно так же, а что грамотно для меня, то грамотно и для вас, понял?
— Прошу прощения, — откликнулся Крыс, — мне просто казалось, что правильнее «Я отучу их врываться».
— А мы и не собираемся их отучать, — ответил Барсук. — Мы собираемся их именно проучить, и будь уверен, мы их проучим.
— Ну, пусть будет, как вы хотите, – сказал Крыс. — Мне всё равно.
Он сам уже немного запутался и потому сел в углу и бубнил себе под нос: «проучу, отучу, отучу, проучу», пока Барсук не приказал ему замолчать».
В другой известной сказке Карлсон, «лучший в мире укротитель домомучительниц», заявляет:
«— Я начну с того, что буду её низводить.
— Ты хочешь сказать «изводить?» — переспросил Малыш.
Такие глупые придирки Карлсон не мог стерпеть.
— Если бы я хотел сказать «изводить», я так бы и сказал. А «низводить», как ты мог понять по самому слову, — значит делать то же самое, только гораздо смешнее.
Малыш подумал и вынужден был признать, что Карсон прав. «Низводить» и в самом деле звучало куда более смешно.
— Я думаю, лучше всего начать с низведения плюшками, — сказал Карлсон...»
Сказочные персонажи воплощают собой детство со всеми его милыми и досадными недостатками, включая речевую путаницу, так или иначе неизбежную у ещё маленького человека. Дети, учась говорить, попутно творят свой собственный язык, пополняют семейный фольклор своими забавными высказываниями (См. об этом замечательную книгу К.И. Чуковского «От двух до пяти»).
По отношению людей к языку, которым они пользуются, филологи делят их на две группы. «Пуристы» (от лат. рurus — чистый) всегда обращают внимание на правильность своей и чужой речи и настойчиво добиваются ее грамматической правильности. Они обращают внимание на ошибки в речи и предлагают все их исправлять. Напротив, «нигилисты» (лат. nihil — ничто) говорят и слушают как придется, они не замечают ни мелких, ни грубых ошибок в своей и чужой речи. Надо признать, что по-своему правы и те, и другие. Пуристы заботятся о «здоровье» языка и конкретной «языковой личности», «языкового коллектива». Кто хочет или должен научиться говорить и писать правильнее, может этому поучиться. А нигилисты протестуют против своего рода «языкового расизма», который несправедливо унижает хороших людей только потому, что они говорят не слишком гладко. Помирить пуристов с нигилистами нетрудно. Обратим внимание, что ошибки обязаны исправлять пользователи профессионального языка, а в сфере просторечия по сути нет правых и виноватых. В приложении к этой лекции объясняется, почему даже «реальные пацаны» обязаны «фильтровать базар», если не хотят пострадать от языковых ошибок.
«Болезни» русского литературного языка.