Порой виноваты здесь сами ученые, а позиция СМИ, которые всегда нацелены на сенсацию, дабы заинтересовать читателя. Фактически именно СМИ способствуют «попсизации» науки. Это было в той или иной степени всегда, особенно когда речь шла об адаптации научных открытий к научно-популярным журналам. Дело в том, что ученые выдвигают гипотезы, для проверки которых иногда требуются годы и годы. Часто эти гипотезы еще неподтвержденными попадают в СМИ как последнее слово науки. Увеличение объема информации из мира науки, ограничение времени на разъяснение проблемы, особенно по ТВ, привели к тому, что «научное сообщение резко трансформируется – оно начинает жить по законам журналистики, а не научной публикации. И если эти две ипостаси еще можно хоть как-то совместить в солидной научно-популярной статье... то в короткой, на две странички заметке это сделать практически невозможно. Попробуйте-ка пересказать за две минуты что-нибудь вроде “Влияние спектра метахиразы на мультипликативную w-хромосому у регуляризованной Pochericia Coli“»[23][23].
Если поп-культура активно проявляется в науках, то вполне естественно поискать ее и в философии, которая еще в большей степени отдалена от системы строгих доказательств и обоснований.
В рамках современной культуры наиболее значительные изменения претерпевает текст, завершенность которого выступает существенным признаком классической локальной культуры; критика и даже разрушение завершенного текста связывается с философией деконструктивизма и постмодернизма[24][24].
Центральным стержнем здесь выступает критическое отношение к научному мышлению, а в более широком контексте – к рациональному мышлению в целом. Причем критика эта основана не на методическом показе слабостей рационального подхода к анализу некоторых проблем, а на противопоставлении ему интерпретационных методов. В философии это часто реализуется как своеобразная игра, основанная на многозначности понятий. Не случайно исходным философским материалом у представителей данных направлений являются прежде всего концепции, содержащие критику классического рационализма и трактовок с данной позиции человеческой культуры как некоего рационально объяснимого процесса становления человеческого самосознания.
В результате происходит абсолютизация методов деконструктивного разрушения рациональной метафизики, причем деконструкция сама по себе становится в центр философской рефлексии. Поскольку рационализм в философии был реализован в системе утверждений, которая воспринимается читателем как текст, построенный по определенным законам, то подвергается сомнению сам факт, что рациональная интерпретация мира выступает как наиболее верная и даже единственная. Предлагается иное «языковое» прочтение философских проблем, основанное на возможности бесконечного расшатывания устоявшихся – прежде всего языковых – стереотипов и поиска новых смыслов и значений, которые могут содержаться не только во всей системе текста как некоторой смысловой целостности, но и в отдельных словах и выражениях.
Но нас волнует не столько сущность данных философских направлений, сколько причина их привлекательности и распространенности, что само по себе есть признак современной стадии развития человеческой культуры.
Постмодернизм привлекателен и моден. Он отвечает всем критериям попсовой культуры. Это и опора на массовое сознание (для чего вовсе не обязательно тексты читать, достаточно о них слышать), это оперирование неотработанной системой понятий, каждое из которых требует массы уточнений, это своеобразная «раскрутка» в СМИ, сопровождающаяся описанием скандалов, связанных с именами философов. Таким образом, постмодернизм вполне адекватен современному состоянию культуры, описанному нами выше. Это типичный пример альтернативной концепции, характерной для современной стадии культуры. И это не единственный пример подобного рода. Почти так же скандально развивался экзистенциализм, особенно в его французском варианте.
Но в постмодернизме есть одна особенность, прямо связанная с развитием систем коммуникации. Неожиданно новая глобальная коммуникационная система, такая, как Интернет, оказывается почти полной реализацией его устремлений. В Интернете упраздняется автор и авторство – это любимое положение постмодернизма. Тексты бесконечно могут подвергаться интерпретации на уровне языковых игр. Каждый участвующий в этой глобальной игре может «соскользнуть в несерьезность и иронию, столь полно соответствующие атмосфере постмодерна... Интернет – это впервые возникший механизм, в котором заложена принципиальная возможность хотя и спорадической, но по масштабу глобальной замены общения и сообщества с ответственно диалогической структурой – общением и сообществом, где такая структура факультативна и произвольно избирательна»[25][25]. Более того, в Интернете возникают машины по созданию текстов, причем текстов неповторяемых, которые часто очень трудно отличить от публикуемых традиционным методом.
Наконец, в Интернете реализуется гипертекст, т.е. «представление информации как связанной сети гнезд, в которых читатели свободны прокладывать путь нелинейным образом. Он допускает возможность множественности авторов, размывание функций автора и читателя, расширенные работы с нечеткими границами и множественность путей чтения»[26][26]. Человек может участвовать в создании текста с любого момента. Он может не следовать канве автора, а предлагать бесчисленное множество вариантов реализации изначального сюжета. Если в классическом тексте сюжет задан раз и навсегда самим автором и именно автор «укладывает» Анну Каренину на рельсы, то в гипертексте можно развивать совсем иную сюжетную линию или даже несколько сюжетных линий. «Понятно, что в бумажной книге это заведомо не сработает: книга уже сшита, страницы поменять местами невозможно, а нормальный человек, захваченный чтением, не станет, как в инструкции к пылесосу, послушно идти на указанную страницу, а будет читать тот вариант продолжения, который следует непосредственно за развилкой, т.е. физически расположен ближе»[27][27]. Таким образом, перед нами совсем иной вид не просто текста, но и возможностей для творчества.
Популярность (поэтому и приставка «поп») постмодернизма заключается в том, что он оказался на стыке тектонических сдвигов, происходящих в человеческой культуре, и, как это ни парадоксально, может стать тем мостиком, который будет нас связывать со старой традиционной культурой.
Если ранее мы могли лишь образно говорить о семиотическом пространстве, в рамках которого размещаются все философские концепции, а философия представляет собою вневременной диалог всех мыслителей, то сегодня виртуальное пространство Интернета может дополнить этот диалог почти реальным участием. В нем (диалоге) нет понятия истории как чего-то прошедшего и нет понятия будущего как чего-то наступающего. Здесь царство одновременности, в котором все мыслители и реального прошлого, и настоящего становятся современниками, ведут между собой диалог, взаимоотрицая и взаимодополняя друг друга.
Понятно, что в этой ситуации проблема философской интерпретации выступает на первый план безотносительно к автору той или иной идеи. Нам, философам, следует задуматься над этой проблемой, поскольку сегодня действительно происходит смерть или умерщвление автора в глобальном масштабе. Именно это и было прочувствовано постмодернизмом, за что мы его можем лишь благодарить. Постмодернизм обратил наше внимание на языковое творчество как таковое, показав, что нет пределов интерпретации текста и что философ во многом и выступает как наиболее свободный интерпретатор.
Философия вновь реализовала свою сущность как «душа культуры», но уже современной культуры, которая базируется на неизмеримо более широком коммуникационном пространстве с одновременной фрагментизацией восприятия культуры отдельным человеком. Это умонастроение эпохи, когда человек устал читать толстые тексты, будь то образцы литературы или философии: он, во-первых, объективно не имеет для этого времени, которое заполнено фрагментами новообразованных культурных феноменов, и, во-вторых, стал более свободен в собственном мыслеизъявлении, что позволяет ему строить собственные схемы объяснения тех или иных феноменов, а не накладывать предлагаемые ему схемы, которые к тому же нужно еще как-то освоить.
В этом плане феномен «мыльных опер», просматриваемых абсолютным большинством современных людей, многие из которых прекрасно осознают художественную ценность данных творений (с позиции соотнесения опять же с классическими образцами), вполне объясним. Человек не имеет возможности и времени держать в голове некую структуру (идею автора, как это было в классике), которая разворачивается посредством сконструированной другим человеком фабулы, развивающей эту «глубокую» идею. Человеку проще заглянуть в телевизор, как в окно, зафиксировав сиюминутный событийный момент, не утруждая себя вопросами о сущности происходящих событий. Наблюдение вместо рассуждения – вот одна из установок подобной культуры. Причем особенность восприятия такова, что человек в любой момент может выйти из воспринимаемой системы без последующего ощущения неоконченности, как это могло бы быть в случае прерывания чтения классического романа, и вновь с любого места войти в нее.