Честность, искренность, точность, непритворность, душевность, сердечность, натуральность, неподдельность - эти и другие свойства журналистики одновременно являются значимыми и для этической характеристики медиапродукта, и для определения его эстетического, формосодержательного качества.
И если в настоящей поэзии единство формы и содержания абсолютно, то в масс-медиа случается и так, что с формой не всё ещё ладится, а вот сама позиция, направление работы - честное, искреннее, открытое главным этическим началам журналистики. Иными словами, при всем кровном родстве этического и эстетического приоритет в журналистском деле часто отдается все-таки началам нравственного порядка. Хотя, если говорить о совершенных журналистских текстах, то, конечно же, желанным условием для них всегда было и остается внутреннее единство этих начал.
С другой стороны, откровенный цинизм и относительно высокая техника журналистского мастерства вроде бы, на первый взгляд, и уживаются (ослепляющее обаяние талантливой наглости и подлости?!), но сосуществование это для подготовленной и развитой аудитории, способной на самостоятельные, свободные критические рефлексии, далеко не мирное.
Отточенная техника журналистской работы цинизмом своим раздражает особенно сильно, как правило, вызывая у смышленого и дотошного читателя, слушателя, зрителя исключительно отрицательные реакции и властно достигая эффекта, прямо противоположного намерениям способного журналиста.
Для одаренного, но недобросовестного сотрудника СМИ итог в этих случаях малоутешительный: «кто есть кто» в журналистике безусловно затмевает «как это у него здорово всё сделано». Частотными становятся пренебрежительно-экспрессивные и беспощадные оценки примерно такой направленности: «Ну что он несёт, что мелет, постыдился бы: а ещё журналистом хорошим слывёт!», «Вот гад, красно говорит и не покраснеет!», «Ты посмотри только на него: как вдохновенно врёт и не подавится!»; «Холуйство так и прёт из этого типа; а ведь совсем ещё недавно надежды подавал!» и т.п.
Талантливому журналисту вероятный его адресат в большей мере не прощает сер-вилизма, нагловатой демагогической изво-ротливости, всеядности и т.д. К подёнщику отношение в подобных же ситуациях иное. Оно изначально и откровенно пренебрежительное: что с него взять?! другого от него и ждать нечего!! имя им легион!
Очередную информационную кампанию - игру в одни ворота с хорошо предсказуемым и заранее спланированным «хитроумным» результатом, игру, в которой участву-ют невзрачные журналисты средней руки, промышляющие ходовой «неправдой», вероятный получатель медиапродукции воспринимает с привычным и усталым раздражением. Но когда к этому занятию подключаются мастера высокого класса, для последних в глазах думающей и понимающей аудитории подобные сеансы связи становятся в высшей степени саморазоблачительными.
Иногда говорят: журналистскую этическую глухоту и недобросовестность способна лечить система надзоров и запретов (наблюдательные советы, общественные комитеты, государственные цензурные институты...). В общественном и индивидуальном сознании была и остается почти неколебимой вера в «крепкую руку», в некий мифический «порядок», без которого, дескать, не дано вольно жить...
В октябре-ноябре 2004 г. силами студентов-журналистов Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского был проведен опрос читателей, зрителей, слушателей разного возраста, пола, социального статуса. Предлагалось ответить на 3 вопроса:
1. Каков, на Ваш взгляд, объем понятия «цензура»?
2. Нужна ли цензура современным российским СМИ? (да; нет, не знаю).
3. Если «да», то - для чего? Если «нет», то - почему?
В опросе участвовало свыше 300 респондентов (людей разного пола, возраста, в основном - с высшим образованием). Каковы результаты?
Более половины отвечавших уверены: цензура - это прежде всего «контроль над СМИ, ограничения в подаче информации, ущемление прав журналистов и публики».
Часто встречались и здравые ответы-рассуждения такого рода: «Одна из самых главных ценностей в нашем обществе - свобода слова»: «Вреда от свободы слова много меньше, чем от государственной цензуры»; «Защиту потребителей обеспечивают законы рынка и саморегулирование СМИ»; «Цензура как метод государственных ограничений неприемлем в становящейся демократии»; «Гораздо более эффективной является система самоконтроля СМИ»; «Есть много случаев, когда цензура необходима: например, если без необходимой корректности освещаются межнациональные отношения и конфликты»...
Но немало (примерно 48%) оказалось и тех, кто убежден, что цензура - это не что иное, как запрет на безнравственность и непристойность (в частности, на нецензурную лексику) в СМИ.
Так вот, из первой группы, хорошо ориентированной в действительном смысле обсуждаемого понятия, за введение цензуры выступило свыше 74% (!) опрошенных. И что самое главное и тревожное, среди ревнителей цензуры оказалось 2/3 молодых людей до 20 лет. Это старшие школьники и студенты-гуманитарии (!) начальных курсов вузов. Изредка встречались у юных и откровенные ответы-объяснения такого свойства: «Я выступаю за цензуру, потому что она способствует скорейшему достижению ''золотого века" - тоталитарного режима»... Самое большое число ратующих за цензурные ограничения в сфере СМИ недовольно «разгулом свободы», «продажностью журналистов», ничем не ограниченной возможностью «говорить и писать, что только в голову придет», «кому что ни лень» и т.п.
«Закрыть!», «запретить!», «убрать!», «заставить замолчать!»... Ясно одно: на двадцатом году с начала перестройки всё ещё очень медленно и нехотя упрочиваются у нас в общественном сознании разумные и взвешенные представления о цивилизованных отношениях СМИ и властей всех уровней.
Что касается цивилизованных отношений, то «это не когда я тебя головой о стенку бью, а когда я из кожи лезу, чтобы ты, пресса, поняла, какая я, власть, открытая по отношению к тебе, готовая к контактам, не считающая за труд потерять на тебя своё, власти, драгоценное время. Не потому, что я тебя так уж уважаю, тем более - люблю. Не люблю, не сомневайся. Но ты представляешь народ, общество, у тебя работа такая: понимать, что я делаю, и помогать увидеть гражданам, что я, власть, эффективная (при том, что не чрезмерно дорогая), заботливая, человечная. Достойная права заниматься делами страны и граждан и дальше, после следующих выборов» .
Особая сторона вопроса, связанная с профессиональной журналистской культурой, - корпоративное саморегулирование журналистики, роль правил, кодексов чести, которым добровольно подчиняют себя профессионалы, чтобы в социально ответственной работе следовать древнему как мир принципу «Не навреди!».
Известно, что уголовное законодательство (даже при самой изощрённой тонкости) часто оказывается ненадёжным регулятором взаимоотношений государственной власти, карательных структур, собственников СМИ, общества и журналистов. Бесстрастный, жёсткий закон и такая обострённо чувствительная, трепетная структура, как СМИ редко с достаточной мерой корректности сопрягаются друг с другом. Что же остаётся?
Остаётся всего-навсего один очень хрупкий механизм, слабо нам пока ведомый: свободное, добровольное подчинение журналиста этическим стандартам профессионального поведения, добровольное подчинение принятой в обществе (!) системе разрешения споров, противоречий, конфликтных ситуаций, связанных с работой СМИ. И основание для подобных «разрешений» - не уголовный, но этический кодекс, кодекс журналистской чести.
Желание следовать законам журналистского саморегулирования приводит во многих странах к созданию специальных общественных органов. Они включают в себя партнёров - журналистов, собственников, авторитетных граждан из разных слоев общества. Председателем такого органа становится уважаемый в местном сообществе человек сбалансированных мнений и взглядов, имеющий жизненный опыт достижения согласия. По понятным причинам нежелательно, чтобы он был действующим журналистом или политиком!
Разумеется, проблемы журналистской этики хрупки и деликатны. И трудно исполнимы.
Почти всякий скептик скажет, что всё-таки она вертится из последних сил - совесть человеческая, что существует на свете (пусть и непрерывно размываемое) различение границ между добром и злом. Куда сложнее - с признанием этих границ для каждого из нас в нашей же повседневности, особенно если речь идёт о самооценках. Приятнее гневно размышлять о сторонних нарушителях границ и о нашем отношении к аспидам-нарушителям.
Публицист и литературный и критик из «шестидесятников» Игорь Дедков запишет в дневнике 29 сентября 1993 года, в самый канун расстрела президентом российского парламента: «Слушаю радио и опять думаю: у власти - мелкие люди с мелкими чувствами и мыслями. И как легко журналистика перешла (уже давно переходила) на язык ненависти к «врагу» - официальная послушная холуйская журналистика!». И уже после кровавой драмы 3-4 октября новая запись: «Энтузиасты разрушения своим криком и грохотом, торжествующим визгом постарались заполнить все печатно-визуальное пространство». И как печальный итог размышлений: «А нужна ли нам четвертая власть - не чересчур ли много властей... Человек перед любой властью чувствует себя беззащитным. И четвертая - не исключение»10Слаб человек. «Слаб и подл», уточнит Иван Карамазов у Достоевского. Последнее упование - на суд чести, когда наручиитель этических норм отвечает собственным именем за свой труд и свои прегрешения перед коллегами по цеху, перед обществом. Исполнимое ли дело?