Вот Мышкин принимает позу оперного солиста и принимается читать свое письмо к Аглае. Но первые же строчки перерастают в вой… Принимая условия пети же, мужчины носятся стаей вокруг Настасьи Филипповны, как загнанные псы, высунув языки и тяжело дыша. А сто тысяч, которые приносит с собой Рогожин, кажутся обернутыми в одеяльце и перевязанными веревкой кирпичами. Тяжела ведь не только шапка Мономаха… А в самом начале Мышкина выносят на сцену два швейцарских пограничника на носилках: нет, не вылечили, не вылечили, признается князь при знакомстве в поезде с Парфеном Рогожиным. Правда, с носилок два пограничника-санитара полубольного Мышкина мгновенно и сбрасывают на землю, еще, надо понимать, на нейтральную, поскольку не раз, а два или даже три указывают Мышкину направление – вам туда. Туда…
Настасья Филипповна кажется совсем девчонкой, но молодая актриса справляется с трудностями роли. Тоже чудо: глядя на сложносочиненные спектакли Някрошюса, порой кажется, будто бы качество актера для него – не на первом, даже не на втором месте. И всякий раз убеждаешься в том, что актеры у него – первоклассные. Не все, но – многие.
Так вышло, что «Идиот» Някрошюса я смотрел, имея за плечами почти неделю «с Достоевским». В Великом Новгороде и Старой Руссе в начале ноября, как раз в канун дня рождения писателя, проходит традиционный фестиваль камерных спектаклей по произведениям Достоевского.
Все, кажется, благоволит: в Старой Руссе писатель провел несколько счастливых лет, здесь был прихожанином местной церкви, причем и дом писателя, и храм чудом сохранились в годы войны, не пощадившей Старую Руссу. Как обычно, показания рассказчиков разнятся: одни говорят о четырех сохранившихся после бомбежки домах, другие – о шести.
Нынешний, тринадцатый по счету, фестиваль имеет международный статус, но слетевшие в последнюю минуту спектакли из Словении и Азербайджана фестиваль международного «соучастия» лишили. Остались только наши – из Москвы привезли спектакль Нового драматического театра «Настасья Филипповна» и дипломный спектакль учеников Олега Кудряшова «Униженные и оскорбленные», было сразу три вариации «Белых ночей», «Бесы» Нового Художественного театра из Челябинска.
Очень сложно было понять, как происходит отбор: получалось, будто бы будущие члены жюри сперва рекомендуют спектакли как эксперты, затем приезжают и уже выбирают лучшие роли и спектакли.
Больше расстроило другое: имея в городе мемориальный музей с традиционно влюбленными в своего героя служителями, курорт – всероссийскую здравницу, заполненную отдыхающими и в нынешний несезон, имея школу-одиннадцатилетку, фестиваль довольствуется публикой по преимуществу приезжей. Актеры из Молодежного театра Улан-Удэ смотрят, как ту же повесть «Белые ночи» играет театр из Вологды. Затем происходит смена составов.
К слову, вологодский спектакль был по-настоящему интересен: мне и прежде казалось странным такое вот резкое несовпадение отношения к женщине в «Белых ночах» и, скажем, клубки противоречивых отношений в «Идиоте». В спектакле камерного драмтеатра из Вологды «Классика.ru» сентиментальные ночи с Настенькой дополнены монологами из «Воительницы» Лескова и – письмами из «Онегина». Возникает объем, по существу, если можно так сказать, достоевский. «Настасья Филипповна» в постановке Вячеслава Долгачева основана на оригинальной идее Анджея Вайды, предложившего двум героям «Идиота» вспоминать о Настасье Филипповне без нее, после нее – в последнюю ночь. Вольная импровизация двух хороших актеров основана на свободном «плавании» по роману Достоевского, так что, как говорят, иногда спектакль кончается уже через 50 минут, в нашем случае шел два часа, даже как будто чуть дольше.
Но вот вопрос: нужен ли фестиваль, который не очень нужен городу. То есть, наверное, приятно где-то в отчетах написать, что у нас, в Старой Руссе, проходят не только научные чтения, но еще и ежегодный фестиваль при поддержке Министерства культуры. Но как быть со зрителями? Зрителям, выходит, он не особо и нужен. Школьники носятся стайками по своим делам, пробегая мимо местного культурного центра… Актеры сосредоточенно готовятся к своим спектаклям. И, как пел Вертинский, я не знаю, зачем и кому это нужно.
Если председатель жюри – Тараторкин, как не воспользоваться его визитом и не послушать, как он играл Достоевского? Надо обязательно организовать встречу с ним в школе, чтобы и там узнали что-то новое и интересное. Если приезжает Долгачев, значит, надо обязательно назначить мастер-класс – Долгачев может рассказать, как работал на Бродвее. И т.д. Тогда фестиваль будет нужен. Во всяком случае – нужнее.
Сила робкого дыхания
На Новой сцене МХТ им. А.П.Чехова играют "Дворянское гнездо" с верой в трепет первого поцелуя
2009-11-16 / Ольга Галахова
Режиссер Марина Брусникина выбрала на этот раз для постановки на Новой сцене МХТ не современную, а классическую прозу. Причем остановила свой выбор на литературе, которая во многом противоположна той, что осваивалась ею в том же МХТ.
Прав у человека, зараженного комплексами, процессами распада, разрушительной рефлексии и бунта подсознания, на современной сцене, в современной литературе куда больше, чем у цельной личности, взыскующей любви. Проза Тургенева, вызванная к жизни театром, есть если не укор, то напоминание нынешнему времени о том, что потребность в подлинных чувствах, возвышающих личность силой переживания, страдания, никуда не только не исчезла, не выветрилась в эпоху вседозволенности.
Под флагом новой голой правды о голом человеке, разрушений табу на самом деле утверждается в правах что-то другое. Современное искусство, зачастую лишая прав на интимное, потаенное, обедняет, упрощает духовный строй личности. Человек превращается в пациента клиники неврозов, в больного, которым управляет сила основного инстинкта.
Нужна ли такая, медицинская, правда? Безусловно. Но если только так мы будем смотреть на современного человека, то возникнет новая неправда.
Постановка «Дворянского гнезда» в связи с этим, несмотря на заявленную скромную камерность, есть нечто большее, чем просто удачный спектакль с состоявшимися актерскими работами. Тут если не отвоевывается право, то с мягкой женской настойчивостью ставится спектакль о людях, которые, приходя в мир, жаждут гармонии, цельного сосуществования. Даже когда этого не случается и мир должен был бы для них развалиться, они не повергаются в хаос инстинкта, а принимают невзгоды со стоическим достоинством перед безрадостными обстоятельствами жизни.
Тургеневскую девушку Лизу Калитину играет еще студентка Школы-студии МХАТ Яна Гладких, а Федора Ивановича Лаврецкого – уже сверхпопулярный актер Дмитрий Дюжев. В кино бы сказали, что в случае назначения на роль совсем юной актрисы Брусникина не только не ошиблась – попадание оказалось стопроцентным.
И дело не только в том, что начинающая актриса почти не использует грима, поскольку внешние данные не требуют подкраски и подмалевки, и не только в том, что Марина Брусникина безошибочно почувствовала в строе личности Яны Гладких способность откликнуться на тургеневский идеал, столь чуждый, казалось бы, нашему времени. Вместе режиссер и актриса смогли сделать убедительным и достоверным жизнь этого идеала на сцене. Вот где вспоминаешь о подлинной мхатовской интонации, поскольку роль дышит вниманием к тексту, к психологической подробности и нюансам. Как, к примеру, сыграть стыдливую скромность, смущение и трепет первого поцелуя, вообще сам первый поцелуй у Тургенева? Сыграть, чтобы не впасть в карикатуру, сыграть достоверно, чтобы современный зал поверил этим ушедшим с нашей сцены хрупким и нежным переживаниям?
И ведь играют, когда в ночном саду двух влюбленных тянет друг к другу сила большая, чем внушенные правила долга и воспитания. Сыграны именно оттенки душевного трепета, колебаний, неуверенности, робкого страха перед этим самым первым поцелуем Лизы Калитиной. Правда, солирует в сценическом дуэте пока студентка, а не звезда Дмитрий Дюжев. Не проходит бесследно для сцены, особенно для таких спектаклей, требующих от актера особой настройки души, участие в ток-шоу, телепроектах и всякого рода иных глянцевых искушениях массмедиа. Робким студентом кажется как раз Дюжев, а не начинающая Гладких. Ему, так много сыгравшему к своим тридцати, эта роль дается отчасти, поскольку в игре актера самым слабым звеном кажется неуверенность именно в том, что называется внутренней жизнью персонажа. Сцены же, требующие открытого темперамента, даются ему пока куда лучше – к примеру, горячие объяснения с вернувшейся на родину женой, убийственная ирония и презрение к ней.
Этот спектакль силен прежде всего женскими актерскими работами Наталии Егоровой (Марья Дмитриевна Калитина), Нины Гуляевой (Марфа Тимофеевна Пестова), Дарьи Мороз (Варвара). Всех их режиссер подает как прежде всего талантливых и ярких, красивых по-своему. Все они действительно – из дворянского гнезда, в котором невозможна жизнь без музыки, вокальных дуэтов, постоянно звучащих в спектакле. У каждой из них свое легкое дыхание.
Нельзя не заметить и блистательной игры Дмитрия Назарова в роли немца, учителя музыки Лемма. С этой ролью в спектакль входит еще одна важная тема: чувство подлинного, которое разделяет тургеневских персонажей. Есть те, кто безошибочно чувствует настоящее, а есть те, кто имитирует бытие, будь то способность услышать музыку или уметь полюбить.