Но - и этой второй идее историческая школа придает наиболь шее значение - экономическая теория и сформулированные ею экономические законы имеют совершенно относительную цен ность. Вот истина, которая до сих пор не признавалась. Законы фи зики или химии, с которыми классики охотно сравнивают эконо мические законы, с необходимостью реализуются всегда и повсю ду. Не то происходит с экономическими законами. Книс особенно настаивал на этому пункте. «Подобно условиям экономической жизни, - говорит он, - и экономическая теория, каковы бы ни бы ли ее формы и содержание, ее аргументы и выводы, есть продукт исторического развития ... она заимствует основу своей аргумента ции у исторической жизни и должна придать своим выводам ха рактер исторического решения; точно так же "общие законы" эко номии - не что иное, как историческое объяснение и последова тельное обнаружение истины; на каждом этапе они представляют ся обобщением истин, ставших известными до известного пункта развития; их нельзя признать окончательными ни в смысле их ко личества, ни в смысле формулировки».
В этом месте, довольно, впрочем, темном и расплывчатом, как вообще весь язык Книса, выражается та верная идея, которую дру гие экономисты сформулировали более определенным образом, а именно, что экономические законы являются и временными, и ус ловными. Временными в том смысле, что ход истории, выдвигая новые факты, которые не обнимаются существующими теориями, постоянно заставляет экономиста изменять формулы, которыми он довольствовался до тех пор. Условными в том смысле, что эко номические законы оправдываются в действительности лишь при том условии, если не наступают некоторые другие обстоятельства, которые нарушают их действие; так что история, модифицируя эти обстоятельства, может на время устранить или прикрыть след ствия, которые обыкновенно вытекали из известных причин. Было бы, может быть, небесполезно напомнить об этом, по крайней мере, тем экономистам, которые представляли свою теорию чем-то вро де окончательного откровения или предполагали основать на ней абсолютно непогрешимые предсказания.
Но Книс сильно преувеличивает, думая, что таким образом оп ределенный релятивизм экономических законов ставит резкое раз личие между ними и другими научными законами. Физические и химические теории, как это правильно подметил Маршалл, тоже модифицируются в зависимости от того, как новые факты делают негодными старые формулы. Они тоже временны. Они в то же время и условны в том смысле, что они оправдываются лишь при отсутствии противодействующих причин, способных модифици ровать условия опыта. Естественные законы суть простые краткие формулы, которыми выражаются констати руемые между феноменами взаимоотношения; и между различ ными, созданными таким образом человеческим умом "законами" различия выражаются только в большей или меньшей степени констатированной между явлениями зависимости.
Если физические или химические законы по своей прочности и достоверности выше сформулированных доныне экономических законов, то это просто потому, что условия, в которых они приме няются, реализуются в несравненно большем масштабе, и в то же время потому, что, поскольку действие их измеримо, они могут быть посредством дедукции сведены к общим законам математи ки.
Книс не только преувеличивал последствия релятивизма эконо мических законов, но и был неправ в тот момент, когда он писал, адресуя своим предшественникам упрек в непризнании их. Стюарт Милль, ко торый к этому моменту уже издал свои "Основания политической экономии", в своей опубликованной в 1842 году "Логике", многочис ленные издания которой повторялись до 1853 года, в момент, когда писал Книс, точно определяет характер экономических законов: "Они, - говорит он, - основаны на предположении определенной совокупности обстоятельств и объясняют, как данная причина дей ствовала бы среди этих обстоятельств при условии, если бы не бы ло никаких других обстоятельств, стоящих в связи с данными. Ес ли предположенные обстоятельства - точная копия обстоятельств с данного существующего общества, то выводы будут правильны для него при условии, если действие этих обстоятельств не моди фицируется другими, не принятыми в расчет". Поэтому социоло гия, ветвью которой является, по его мнению, политическая эко номия, "не может быть знанием положительных предвидений, а только знанием тенденций". Нельзя, пожалуй, яснее выразить всю "относительную" (релятивную) ценность экономических законов.
Как бы ни было, а современные экономисты считали критику экономистов-историков достаточно обоснованной, чтобы зани маться поисками более точных определений во избежание подо бных упреков.
Со своей стороны основатели чистой экономии, метод которых самым определенным образом расходится с методом экономи стов-историков, приняли те же меры предосторожности. Они оп ределенно и смело основывают свои выводы на известном чис ле предварительных гипотез. "Чистая экономия, - говорит Вальрас, - должна позаимствовать у опыта типы обмена, предложения, спроса, капиталов, доходов, услуг производителей, продуктов. Из этих реальных типов она должна абстрактным путем вывести иде альные типы и размышлять по поводу этих последних, возвраща ясь к действительности только ради применения их". Например, чистая экономия будет изучать действия конкуренции не в той ее несовершенной форме, в какой она представляется нам в действи тельности, а в той, в какой она функционирует на гипотетическом рынке, где все договаривающиеся стороны, точно зная свои истин ные интересы, могут преследовать их вполне свободно и при свете полной гласности; с помощью концепций такого ограниченного поля зрения можно, как через увеличительное стекло, изучить следствия данной гипотезы, которых действительность никогда не представит нам в совершенно чистом виде.
2 Второй упрек, адресуемый экономистами-историками пер вым экономистам, - следующий: узость и недостаточность их пси хологии. По мнению Адама Смита, Сэя, Рикардо, человек руковод ствуется исключительно интересом. Они представляют его всецело поглощенным погоней за барышом. Но, говорят экономисты-исто рики, даже в экономической области интерес далеко не единствен ный двигатель человека. Здесь, как и в других областях, человек подчиняется самым разнообразным мотивам: честолюбию, стра сти к славе, жажде деятельности, чувству долга, милосердия, добро желательству, любви к ближнему или просто обычаю. "Представ лять человека, - говорит Книс, - движимым в своей экономической деятельности повсеместно и неизменно чисто эгоистически ми двигателями - значит отрицать во всяком предприятии налич ность всякого лучшего или более возвышенного мотива или утвер ждать, что у человека имеется целый ряд центров психической де ятельности, функционирующих независимо один от другого".
Никто не будет отрицать, что классики видели в личном инте ресе (а не в эгоизме, как говорит Книс, придавая этому выражению худший смысл) основное начало и объяснение экономических яв лений. Но экономисты-историки, по-видимому, ошибаются в этом случае, придавая своему наблюдению слишком большое значение. Стремясь охватить реальность во всей ее сложности, гоняясь боль ше за особенным и характерным, чем за общим и универсальным, экономисты-историки забыли, что политическая экономия как на ука рассматривает экономические явления, взятые в массе. Класси ческие экономисты старались изучать общее, а не индивидуальное. Вагнер полагал, что, оставляя в стороне отдельные исключения, которые в неко торых случаях могут быть вызваны личным предрасположением того или другого агента, в экономическом мире наиболее постоянным двигателем деятельности является именно эго истическое желание наживы или барыша. Он с большой прозорливостью изучал различные двигатели, направляющие человека в его экономической жизни, и сделал вывод, что из всех них "эгоистический" двигатель есть един ственный действительно прочный и постоянный. "Это обстоятель ство, - говорит он, - объясняет и оправдывает выбор этого двига теля в качестве исходного пункта дедуктивного метода в политиче ской экономии".
В таком случае можно частично согласиться с Книсом. Класси ческие экономисты не отрицали, как он говорит, а слишком пре небрегали теми изменениями, которые накладывали на эгоистиче ское поведение людей влияние других факторов. В этом они иног да заходили так далеко, что превращали, по-видимому, политиче скую экономию в простую, как говорит Гильдебранд, "естественную историю эгоизма".
В то время, когда Книс формулировал свои крити ческие замечания, они уже совершенно не имели никакого значе ния. В самом деле, Стюарт Милль в своей "Логике" уже более чем за десять лет до того привлек внимание к этому пункту. "Англий ский экономист, - говорил он, - подобно всем своим соотечест венникам не знает, что вполне допустимо, что люди, занимающие ся продажей товаров, заботятся больше о своих удобствах или о своем тщеславии, чем о барыше". Со своей стороны он утверждал, "что в жизни человека нет, может быть, ни одного действия, кото рое не было бы источником для какого-нибудь непосредственного или отдаленного импульса, не совпадающего с жаждой наживы".