Ну не нравились ему хорошо одетые, воспитанные и упитанные русские, похожие на людей, "какие в полдень заполняют тротуары Пятой авеню"! Его сочувствие - на стороне "обносившихся солдат, измазанных рабочих и крестьян". Он не сомневался, что "русская революция есть одно из величайших событий в истории человечества, а возвышение большевиков - явление мирового значения", и не скрывал своего восхищения Лениным.
Ленин в предисловии к первому американскому изданию написал, что "желал бы видеть эту книгу распространённой в миллионах экземпляров".
И тут мы сталкиваемся с загадкой: почему "10 дней, которые потрясли мир" не популяризировали в СССР?
Имя "замечательного сына американского народа" и "представителя прогрессивного человечества" было известно каждому школьнику. А саму книгу редко кто держал в руках. Ее не запрещали, но издавали сравнительно небольшими тиражами, и в основном в годы хрущевской оттепели.
Одна из причин очевидна: в книге нет ни слова о Сталине. Не заметил Рид в ноябре 17-го такого выдающегося революционера, да и все тут! Зато Троцкий говорит и действует чуть ли не на каждой странице.
Но после XX съезда отсутствие упоминаний о Сталине должно было быть плюсом. Что касается Троцкого - в Советском Союзе для подобных случаев существовала практика написания к полезным, но не вполне укладывавшимся в канон произведениям длинных предисловий. Можно было разъяснить, что во время революции Троцкий ловко маскировался, или что Рид, будучи иностранцем, чего-нибудь "не увидел" и "не понял".
Рид щедро давал высказаться не только большевикам, но и их противникам. Керенский и Карелин, Чернов и Чхеидзе говорят у него от первого лица.
Рид был коммунистом, но, кроме того, человеком, рожденным в свободной стране, и занимался журналистикой, а не пропагандой. Он не скрывал своих симпатий и антипатий, но твердо придерживался древнеримского правила: выслушаны должны быть обе стороны.
Советская литература объясняла кратко: все партии, кроме большевистской, дискредитировали себя в глазах народа, и были сброшены в мусорную корзину истории. Так зачем цитировать их вождей? Кому интересен голос из мусорной корзины?
Из "10 дней, которые потрясли мир" очевидно, что самым первым деянием большевиков была атака на свободу печати.
Вот как описывает Рид ситуацию при Временном правительстве:
"В каждом городе каждая политическая партия выпускала свою газету, а иногда и несколько газет. Тысячи организаций печатали сотни тысяч политических брошюр, затопляя ими окопы и деревни, заводы и городские улицы. Ежедневно отправлялись во все уголки страны тонны, грузовики, поезда литературы. Россия поглощала печатный материал с такой же ненасытностью, с какой сухой песок впитывает воду.
Россию затоплял поток живого слова. В течение целых месяцев каждый перекресток постоянно был публичной трибуной. В Петрограде постоянно заседали три-четыре съезда сразу. Попытки ограничить время ораторов проваливались решительно на всех митингах, и каждый имел полную возможность выразить все чувства и мысли, какие только у него были. Так бурлил этот поток возвышенных и горячих мыслей, и было ясно, что Россия уже никогда не сможет снова онеметь".
Тут Рид ошибся.
"В пять часов утра 9 ноября в типографию городского самоуправления явились красногвардейцы, конфисковали тысячи экземпляров думского воззвания-протеста и закрыли официальный орган думы. Все буржуазные газеты были сброшены с печатных машин".
На следующее утро Рид наблюдал, как солдат с винтовкой пытался отнять у мальчишки-газетчика пачку эсеровского "Солдатского голоса", но за того вступилась "шумная толпа хорошо одетых людей". Ничего, недолго им шуметь осталось!
16 ноября вопрос о свободе печати был поставлен на сессии ЦИК. Не только эсеры и меньшевики, но и некоторые большевики отказывались понимать, что происходит. Ведь много лет свобода печати была одним из главных требований всех революционеров!
С большим трудом прошла резолюция большевистского ЦК, первый пункт которой гласил: "Закрытие буржуазных газет... являлось необходимой мерой для установления нового режима в области печати, при котором капиталисты - собственники типографий и бумаги - не могли бы становиться самодержавными фабрикантами общественного мнения".
Знакомые слова: надо только заменить "типографии и бумагу" на "телеканалы".
В резолюции еще говорилось, что, как только будет наведен порядок, политические партии и общественные организации получат равный доступ к "типографиям и бумаге". Троцкий уверял, что ограничения вводятся на недолгий переходный период.
Записки очевидца то и дело приходят в противоречие с официальной советской историей. Например, оказывается, что против большевиков выступали не только богачи, но и "крестьяне с бородами", и "телефонистки в стоптанных ботинках". Рид находил этому объяснение: крестьяне отсталые, телефонисткам по-женски симпатичнее бравые юнкера, чем неотесанные солдаты - но до ретуширования действительности не опускался.
А чего стоит такая деталь: в Смольном до переворота уже появилась отдельная столовая для членов ЦИК, где отпускали хлеб с маслом и "неограниченное количество стаканов чая"?
Еще один нежелательный момент: выясняется, что главной и, по сути, единственной силой октябрьского переворота был петроградский гарнизон.
Рид пишет о каких-то "пролетариях", но, как только доходит до картинок из жизни, рабочих питерских заводов там не оказывается. Митингуют и берут власть исключительно люди в серых шинелях.
"10 дней, которые потрясли мир", изображают не народную революцию, а военный путч, только устроенный не генералами, а взбунтовавшимися солдатами.
В 1917 году любая тыловая часть автоматически становилась "революционной".
Впрочем, вправе ли мы осуждать дедов и прадедов за нежелание оказаться в окопной мясорубке? Если они и виноваты в чем-то, так в легковерии.
Книга «Десять дней, которые потрясли мир» была совершенно необычным явлением в американской литературе и открывала новую страницу в ее истории. «Десять дней…» раскрывает действительность в революционном развитии в полном смысле слова. В этом прежде всего проявляется новаторство Рида, успешно воплотившего в образах сущность и дух, динамику, и пафос, народность и гуманизм величайшего события Октябрьской революции. Перед глазами читателя проходит процесс рождения нового мира, сопровождающийся агонией старого, насквозь прогнившего строя. Риду удалось сочетать документальность и точность в изложении событий с подлинной поэтичностью и художественностью.
Это было результатом и высокого писательского таланта и глубокого понимания происходящих событий. Однако в книге Рида имеются отдельные неточности и ошибки; он не располагает всеми сведениями о титанической деятельности русских большевиков во главе с В. И. Лениным в подполье, об их борьбе.
Для повествования Рида характерен поразительный динамизм. Ощущение движения, быстрой смены событий, стремительного и неудержимого их развития создается не только чередованием картин и эпизодов, но и всем построением книги. Из Смольного — центра, организующего революцию, повествование переносит нас в Городскую Думу — сосредоточение темных сил реакции. Подлинно поэтично передается пафос и высокий революционный накал, царящие в Смольном. Саркастически, с оттенком иронии и презрения обрисовываются контрреволюционные деятели Думы. Важное место в поэтическом восприятии революции занимают массовые сцены, раскрывающие революционную энергию русского трудового народа — рабочих и солдат. Джон Рид целиком приводит оглашенное В. И. Лениным «Обращение к народам и правительствам всех воюющих стран». В этом сказывается еще одна особенность книги: Рид смело включает в ее ткань документы, давая читателю возможность лучше разобраться в происходящих событиях. Эту же цель преследуют и многочисленные авторские отступления.
Г. Д. Уэллс
Осенью 1920 года Г. Д. Уэллс после пребывания в Советской России и по возвращении в Англию выпустил книгу «Россия во мгле», в которой рассказал о своих впечатлениях. Наверное, еще ни одна книга до этого не вызывала столько шума на Западе, а также негодования среди белогвардейской эмиграции.
В этой книге я вижу Россию после гражданской войны — голодную, разорённую. Уэллс не скрывает, что войну эту навязывают молодой республике с Запада, натравливая на нее «белых» и «коричневых» авантюристов. На неопытное еще советское правительство свалились непосильные задачи. Причем Уэллсу предстала картина уже не в худшем виде — уже усмирен бандитизм и возвращены едва не потерянные окраины. В книге убедительно показано, что революции 1917 года были не убийством, а эвтаназией умирающего.
Посмеиваясь над коммунистами, Уэллс тем не менее, безошибочно видит в них единственную силу, способную спасти положение. Он высмеивает Маркса, морщится от фанатиков-активистов, но Ленин и его команда производят большое положительное впечатление. Он ожидает увидеть безумных фанатиков — а видит неглупых людей, осознающих, что управляют тонущим кораблем и пытающихся хоть как-то дотянуть до берега. Монархисты и «западники» не поверят собственным глазам, читая это; они обвинят Уэллса во лжи и предвзятости. Но стал бы лживый и предвзятый апологет коммунистов писать о разрухе и распаде России и беспомощности коммунистической доктрины? Это ложка дёгтя уже для «красных» читателей.
Неоднозначное мнение сложилось о книге. С одной стороны, вроде бы все верно описывает автор (мое субъективное мнение, конечно -я в то время не жил): и полнейшую разруху в управлении государством, в народно-хозяйственной сфере, и страшный голод в Питере и Москве. Но на подсознательном уровне чувствуется скрытая фальшь.