К встрече с этим человеком я готовился, спрашивал всех подряд: — Венедиктова знаете? Мне отвечали: — Хамло трамвайное. Ты слышал , как он с людьми в эфире разговаривает? — А чего же ты его слушаешь? — Так больше некого.
Все очень быстро, в темпе радио. Гостевая. Чай зеленый? С чаем надо бежать по красной ковровой дорожке, подхватывая на ходу куски сахара. Мимо, пришпиленные к доске объявлений, проносятся телеграммы от президента Медведева и премьера Путина в адрес «уважаемого Алексея Алексеевича» по случаю Дня народного единства. Засушенной пуповиной мелькает вырезка из газеты от 23 августа 1990 года: «Вчера начала передачи новая радиостанция “Эхо Москвы”».
Проплывают ВИП-гости радиостанции, увековеченные фотоснимками на стенах. Клинтон со своей не попавшей в кадр ядерной кнопкой; ироничный взгляд Геращенко — он-то про мировой кризис все еще тогда знал; черная ленточка Янковского, царствие ему небесное. Одновременно иконостас и охотничьи трофеи.
И повсюду портреты главреда: фотографии, шаржи, масло. Кожаная плетка под одним из них — не то казацкая, не то для утех.
«Культ личности у вас какой-то», — бросаю я встреченному на бегу товарищу, сотруднику «Эха». «Хорошо, что не культя», — догоняет меня эхо его голоса.
Досье
Алексей Алексеевич Венедиктов. Он же Веник. Он же господин Трубач (прозван так в неформальной среде за умение играть на валторне). Имеет обширную коллекцию кузнечиков и бабочек, орден Почетного легиона, а также замашки альфа-самца. Причем его внешний вид с этими замашками совершено не сочетается. Сексист. Местами воинствующий. Особенно когда разговор заходит о харассменте. Девушек-ведущих из эховской программы «Утренний разворот» называет «деффки» — на манер рунетовских падонков.
Раньше курил трубку. Бросил, когда пошел работать в школу. Трубку, вспоминает, раскуривать надо было долго — перемены не хватало. Год «болел». Держал трубку в нагрудном кармане. Нюхал ее.
Он получает в рог
Алексей Алексеевич, давайте сразу начнем с хамства. Есть перед глазами собирательный образ вашего слушателя?
Конечно нет. Нас слушают индивидуалисты…
Феномен радийного голоса срабатывает моментально: кажется, что приступил к нотации близкий родственник. Не обязательно любимый. Может быть, даже вызывающий неприязнь.
…И я пытаюсь разговаривать с человеком тем языком, каким он разговаривает со мной. Если он мне в эфире хамит, то получает в рог, немедленно и публично. Если он думает, что я не умею разговаривать на этом языке, то зря он так думает — еще лучше него умею…
Алексей Венедиктов и опальный олигарх Владимир Гусинский. «Эхо Москвы» считается оппозиционной радиостанцией. Правда, недоброжелатели говорят, что оппозиционность эта «напускная», «придворная»
Самое первое впечатление — склочник. Причем впечатление настолько мощное, что думаешь, а не стоит ли во избежание судебных разбирательств уже сейчас, на этом самом месте, прекратить писать текст.
…Почему я должен вести себя так, как на радиостанции «Свобода»?! Им звонят: «Вы козлы!» Они: «Спасибо, мы приняли вашу точку зрения». Извините, у меня так не будет никогда!
Умеет же человек ставить голосом восклицательные знаки!
У «Эха», по существу, нет конкурентов. Почему?
Потому что мы профессиональное, но банальное радио. А все хотят быть небанальными. Не надо изобретать велосипед. Не надо колесо прикручивать на голову. И нельзя ехать, все время оборачиваясь на человека, который сделал этот вело… Упадешь. Обязат…
Главред говорит стремительно, в темпе радио. Сглатывая окончания слов. Пренебрегая суффиксами. Как глокая куздра, его мысль бежит впереди речи. Общее впечатление спешки рождает страх, что сейчас ему позвонят, позовут, продудят джинглом — и он убежит, и интервью прервется, не начавшись. Одним словом, дух Фигаро витает в кондиционированном воздухе.
Алексей Венедиктов умеет находить общий язык с самыми разными людьми. За это одни считают его приспособленцем, другие — суперпрофи. Третьи считают, что язык этот — хамский. Но слушать больше некого
Можно менее метафорично?
Начнем с того, что у нас есть репутация. В Госдепе даже шутка такая ходит: «Когда в Москву раньше приезжал гослидер, у него было три точки для посещения: Кремль, Мавзолей, Большой театр. Теперь Мавзолей заменило “Эхо Москвы”». Далее. Мы никогда и ни с кем не ведем информационные войны. Это стало просто каким-то бичом для электронных СМИ.
Уж прямо-таки и войны?
Слушайте, вот происходят события 2008 года в Грузии. Но мы что — слышали разве на каком-то радио интервью президента Грузии? Нет. А взять интервью у Саакашвили — это же раз плюнуть.
В смысле — как нечего делать?
Я ездил в Прагу, на саммит, где было сорок президентов и премьер-министров. В том числе Саакашвили. Я к нему подошел и сказал:
«Михаил Николаевич, 10 минут». Он ответил: «Пожалуйста». Или мы что — слышали интервью президента Украины или президента Молдовы? Президента Латвии? Извините, я за этот месяц сделал всех этих четырех президентов…
Впервые появляется ощущение, что крадешь время у важного человека. Оно затем будет появляться не раз. Венедиктов демонстрирует это на уровне флюидов и лобных морщин.
…Спрашивается, ребята, а кто вам мешает? Задавайте любые вопросы. Наглые. Кричите, брызгайте слюной, если помогает. Но нельзя не приглашать. Это же смешно и глупо. Это непрофессионально. Велосипед с колесом на голове.
Так это вашу голову я видел в новостях про саммит, в толпе журналистов? Я еще подумал: «Как похож на Венедиктова, но вряд ли он — это же корреспондентская работа».
Легко, легко. Представьте, президенты идут через общий вход. Камеры, фотографы, пишущие. Проходит совещание, объявляют пресс-конференцию, все отправляются туда. А я иду на выход. И там я оказываюсь единственным журналистом. Я беру интервью у Соланы. Ко мне подходит президент Азербайджана Ильхам Алиев. Потом — президент Армении Серж Саркисян, вице-премьер правительства Молдовы. Сами подходят. Понимаете? Просто надо работать, а не в интернете сидеть. Наша слава — в банальности. И на фоне нашего профессионального подхода возникает ощущение, что у нас нет конкурентов. Но это не так. За последние два года в ФМ-диапазоне, слава богу, возникло девять конкурентов.
Не сочтите за лесть, но я не соглашусь.
Надо льстить, я это понял интуитивно и сразу. Можно даже не дозировать. Это как раз тот случай, когда кашу маслом не испортишь.
Хорошо, скажем так: появилось девять станций с возможностями и форматом конкурентов. Ну а что они хотят, в самом деле! Что я — буду за них придумывать? Я вообще не люблю конкуренцию.
Клинтон попал ему по косточке
Вообще-то я хотел поговорить с вами не столько о хамстве, сколько о радиоэфире как пространстве влияния. Просто у хамства такое свойство — всегда лезет без очереди.
Если я скажу, что мы не думаем о влиянии, это будет неверно…
Местоимения «я» и «мы» играют важнейшую роль в речевой стихии Венедиктова. Но есть люди, которые произносят «мы», а все равно слышится «я». Венедиктов — из таких.
…Но я вас уверяю, что мы это делаем не целенаправленно. Каким образом мы влияем?..
Он постоянно в воздухе ставит вопросы, как уколы больному. Видимо, влияние педагогической практики: все-таки двадцать лет преподавал в средней школе.
…Часто ситуация кажется тебе очевидной, как, например, та — с франкоукраденной девочкой Лизой Андре. Но как только ты начинаешь копать, тут же у проблемы появляется объем. Наша задача — показать не только слушателям, но и тем людям, которые принимают решения: «Вас дурят, там есть второй пласт, третий». Мы усложняем решение проблемы. Это и есть влияние.
Доверие к людям, которых вы приглашаете в эфир, — это сложная материя?
Простая. Люди сюда приходят, чтобы обратиться через меня к своим слушателям, болельщикам, избирателям. У них есть особый интерес. Я об этом знаю и делаю на это поправку.
Есть такие, кого вы не пригласите ни при каких условиях?
Фашисты. И все, пожалуй. На «Эхо» приходит масса неприятных лично мне людей, с которыми я бы не сел вместе… Никуда бы не сел.
Есть какие-то приемчики, чтобы подавить антипатию?
Ну, какие тут приемчики… Допустим, вы хирург, вам привозят раненого бандита. Тут нет вопроса об антипатии. Перед вами безжизненное тело, из которого надо извлечь пулю. Здесь — та же история. К вам приходит человек, вам лично неприятный, но представляющий общественный интерес. Из него надо извлечь информацию. Извольте работать. Или покидайте профессию.
Были собеседники, перед которыми вы терялись?
Перед Майей Плисецкой. Перед Галиной Вишневской. Есть такой тип женщин — я их про себя называю: царицы. Ты забываешь профессию и становишься обожателем.
А кто произвел наибольшее впечатление как личность?
Анатолий Чубайс — замечательный собеседник. Борис Акунин. Лия Ахеджакова — тоже. Никита Михалков. Он тебя все время переговаривает. И к нему надо готовиться особенно тщательно. Любой глава государства — замечательный собеседник. Выиграть у них невозможно: они профессиональные демагоги. Но в греческом смысле этого слова: демагог — умеющий разговаривать с народом через голову. Поэтому каждый сам по себе довольно интересен. Билл Клинтон, к примеру.
Это вы про растиражированную историю с ядерной кнопкой?
И с кнопкой. И с дракой под столом ногами.
Расскажите.
Сидим мы, значит, в студии. Я по-английски не понимаю, он — по-русски. Я задаю первый вопрос — про ПРО. А только что прошла пресс-конференция, и он так уныло отвечает, длинно-длинно. Я понимаю, что не должен был задавать такой банальный вопрос. А поскольку рядом стоят камеры, то не могу ему показать, что надо закругляться. Тогда я под столом бью его ногой. Он быстро все понимает, сворачивает в одну фразу. А минут через десять уже я задаю вопрос — медленно, чтобы успели перевести, — и получаю ответный удар. Клинтон попал мне по косточке. И я хромал потом с месячишко. У него крепкие такие ботинки были — из крокодиловой кожи. А у меня — сандалии. Лето же.