За два месяца до того, Лавров отметил «политическую роль» «Хизбаллы» в ливанской политике, и высказался за представительство этой организации в местных структурах власти. Одновременно спикер дипломатического ведомства Александр Яковенко подчеркнул, что «Хизбалла» «является влиятельной силой, представленной в ливанском парламенте, участвующей в политической, экономической и социальной жизни страны». На этом фоне, вследствие захвата израильских солдат боевиками ХАМАСа и «Хизбаллы», непосредственно на территории Израиля, в июне и июле 2006 г., российская дипломатия оказалась в весьма затруднительном положении. Во-первых, эти события продемонстрировали, что ни ХАМАС, ни «Хизбалла» не намерены «трансформироваться» и признавать Еврейское государство или отказываться от насильственных методов. Во-вторых, России теперь было необходимо доказать, что ее контакты с этими организациями прошли не напрасно, и она способна оказать на них хоть какое-то влияние.
В виду того, что новый кризис на Ближнем Востоке был спровоцирован акциями ХАМАСа и «Хизбаллы», Москва, в первую очередь, попыталась оправдать свои связи с этими организациями. 16 июля Владимир Путин заявил, что не жалеет о приглашении представителей ХАМАСа в Россию. «Договариваться нужно не с теми, кто приятен как партнеры по переговорам, а с теми, кто может влиять на ситуацию» – констатировал он. Далее, 20 июля министр иностранных дел Сергей Лавров подчеркнул, что обе эти организации неоднородны и подразделяются на «умеренные» и «радикальные» элементы. В случае с «Хизбаллой», по его словам, «радикалы» устроили похищение израильских военнослужащих, в то время как «умеренные» деятели «выступают за интеграцию в ливанскую политическую жизнь». Как следует из заявления Лаврова, именно «умеренные элементы» являются подходящими партнерами для переговоров. Позже он добавил, что «любые договоренности должны быть согласованы со всеми основными силами в Ливане, включая «Хизбаллу»». Еще через неделю начальник Управления по борьбе с международным терроризмом Федеральной службы безопасности Юрий Сапунов объяснил в интервью Российской Газете, почему ХАМАС и «Хизбалла» не включены в российский список террористических организаций. Главная причина заключается в том, что они не замечены в террористической деятельности на территории России. Вместе с тем, Сапунов признал, что «эти организации используют террористические методы». Параллельно, Москва попыталась обеспечить легитимацию своим связям с ХАМАСом и «Хизбаллой», утверждая, что контакты с ними способствуют миротворческим усилиям российской дипломатии, а соответственно, скорейшему урегулированию конфликта. Впервые об этом заявил Сергей Лавров еще 3 июля, вскоре после захвата израильского военнослужащего боевиками ХАМАСа. То же самое он повторил и 16 июля, уже после начала ливанского кризиса. За день до того, его коллега из оборонного ведомства Сергей Иванов также сообщил, что «Россия использует свои контакты с ХАМАСом в целях снижения напряженности на Ближнем Востоке». Вместе с тем, переговоры о прекращении огня в Ливане, а также контакты, нацеленные на обмен пленными между израильтянами и палестинцами, свидетельствуют, что Москве не удалось хотя бы символично задействовать свои связи с местными исламистскими движениями. Отношения с ними не способствовали реальному повышению российского влияния в зоне конфликта. Зато диалог с Москвой был эффективно использован «Хизбаллой», и особенно ХАМАСом, для укрепления собственного имиджа на региональном и внутриполитическом уровне.
В начале ливанского кризиса, 16 июля Путин подчеркнул, что «у Москвы есть обратная связь со всеми сторонами конфликта, причем это можно даже назвать доверительными отношениями». Из его слов следовало, что Кремль претендует на «уникальное положение» в разрешении нового ближневосточного кризиса.
Немало российских, арабских и европейских экспертов склонялись к мнению, что Москва может реально ускорить завершение войны, используя свои отношения с Израилем, Ираном и Сирией. Особые надежды на Россию возлагали представители суннитской, друзской и христианской общин Ливана, помимо своей воли, вовлеченные в конфликт между «сионизмом и шиитским фундаментализмом». 3-4 августа Москву посетил лидер ливанского парламентского большинства Саад аль-Харири. На встречах с российскими руководителями он не только просил их «оказать давление на Израиль, с тем, чтобы он прекратил огонь», но и подверг самой резкой критике вмешательство Сирии и Ирана во внутренние дела Ливана. Из интервью аль-Харири, опубликованных в российской печати, стало понятно, что он ожидает от Москвы оказания воздействия не только на Тель-Авив, но также на Дамаск и Тегеран.
Еще 17 июля министр иностранных дел Сергей Лавров подтвердил, что его страна прилагает усилия в данном направлении. В интервью британскому телеканалу Sky News, он заявил, что особые отношения России с Сирией и Ираном позволяют надеяться на включение этих стран в урегулирование конфликта между Израилем и Ливаном. Лавров также признал: «нас уже просят использовать это влияние, чтобы попытаться найти выход из ситуации». На этом основании он заключил, что «было небесполезно с нашей стороны поддерживать контакты со всеми этими силами, чтобы пытаться задействовать их в позитивном смысле». 20 июля, в интервью радиостанции Эхо Москвы, Лавров добавил, что «Сирия и Иран могут оказать давление на «Хизбаллу»». Далее он заявил, что «в пользу этого работают все те, кто имеет отношения с Сирией и Ираном». Было понятно, что, в первую очередь, министр имеет в виду именно Россию.
После телефонных переговоров Путина с иранским коллегой Ахмадинежадом 25 июля, в российских масс-медиа заметно возросли ожидания от посреднической миссии Кремля. Издание Независимая Газета отмечало по этому поводу: «Путин – единственный из лидеров ключевых держав, который может себе сейчас позволить переговоры с руководством Ирана. И эти переговоры могут оказаться небесплодными. Из всех сторон, так или иначе вовлеченных в ближневосточное противостояние, Россия имеет наибольшее влияние на Иран». Интернет-издание KM.ru констатировало в связи с беседой Путина и Ахмадинежада, что «Россия получает хорошие шансы усилить собственное влияние в мире, став посредником между мировым сообществом и странами, косвенно вовлеченными в вооруженный конфликт».
Лишь по окончании активной фазы ливанского кризиса 14 августа, стало очевидно, что посреднические достижения Москвы оказались призрачными. Выяснилось что, несмотря на отношения со всеми сторонами конфликта, Москва обладает небольшим влиянием в его урегулировании, нежели она имела в советский период. Как и в начале 1980-х гг., ее практический вклад сводился в основном к участию в дебатах в Совете Безопасности ООН.
Причина «бессилия» России заключается в том, что ключевые участники ближневосточного конфликта реально не прислушиваются к ее мнению в кризисных ситуациях. Израиль продолжает считаться преимущественно со своим главным стратегическим партнером и покровителем – Соединенными Штатами. Сирия, еще со времен Хафеза аль-Асада, рассматривает Москву, в первую очередь, как поставщика вооружений, а в вопросах ближневосточного урегулирования также предпочитает вести диалог с американцами. Иран готов практически взаимодействовать с Россией лишь на тех направлениях, где она пользуется реальным влиянием или где их интересы совпадают, как например, в Таджикистане и Афганистане. В других вопросах Тегеран с готовностью принимает любую помощь Москвы, но лишь на собственных условиях. О степени влияния России на руководство Исламской республики красноречиво свидетельствует безрезультатное участие Кремля в разрешении противоречий вокруг иранской ядерной программы. В ливанском кризисе, в контактах с американцами и европейцами, Москва выступала в качестве защитника Тегерана и Дамаска, категорически отвергая заявления об их причастности к действиям «Хизбаллы». Благодаря позиции Путина, подобные обвинения в адрес Ирана и Сирии не были включены в декларацию, принятую по итогам саммита G8 в Санкт-Петербурге. Однако взамен, ни Тегеран, ни Дамаск не приложили усилий для успешного исхода посреднической миссии Москвы в ливанском урегулировании.
В течение ливанского кризиса Россия выдвинула целый ряд инициатив, не связанных с Ираном и Сирией, которые также не принесли результата.
Первым из них стало требование о «незамедлительном прекращении огня», принципиально отличавшим позицию Москвы от подхода Вашингтона, Лондона и Берлина. Впервые это требование содержалось в заявлении российского министерства иностранных дел, опубликованном 20 июля. Впоследствии оно повторялось почти десять раз в выступлениях российских официальных лиц, в том числе президента Путина. Однако ни Израиль, ни «Хизбалла» не отреагировали на это требование, и боевые действия прекратились лишь 14 августа, после принятия соответствующей резолюции Советом Безопасности ООН.