17 апреля 1864 года итальянский герой поднимет бокал «за юную Россию, которая страдает и борется, за новую Россию, которая, раз одолев Россию царскую, будет, очевидно, в своем развитии иметь огромное значение в судьбах мира!»
Ответ Герцена: «Тост ваш дойдет до наших друзей, дойдет до каземат и рудников…»
Юный Дмитрий Менделеев, в политике отнюдь не революционер, молодой Менделеев в восторге: «Где был когда-нибудь такой человек, как Гарибальди?… Он всех и каждого очаровывает, заставляет бросить личные цели для общих, его красноречие просто, как и он сам, – моряк, генерал не по чину, а по природе, правитель, оратор… Он не берет ни почестей, ни денег. Счастлива страна, которая может назвать, может производить таких людей!»
Тимирязев же предлагает, может быть, лучшее объяснение, отчего к генералу в красной рубашке так тянутся ученые, особенно естественники: «Дарвин и Гарибальди… оба вели борьбу за свободу, один – мыслью, другой – жизнью!»
Тургенев в ту пору шутил, что боится ехать в Италию. «Потом вернешься в Россию и вдруг закричишь «Viva Garibaldi» « или «Abasso» (Долой!) кого-нибудь другого, и глядь, с трех сторон розги хлещут по спине»[12].
Тургенев необычайно тонко описал политические реалии России того времени. Там, в русской столице вокруг Гарибальди происходят вещи комические и трагикомические. С одной стороны, дело идет к свободе крестьян русских – значит, не страшны разговоры о свободе итальянской, к тому же нация, патриотизм – эти сюжеты ведь поощряются и российской властью! Наконец, Австрия, один из главных врагов итальянской независимости, в это время отнюдь не друг русской короне.
Поэтому о Гарибальди писать разрешено, но одновременно не очень… Ведь все-таки революция, все-таки неаполитанского короля сбросили с престола. Самый выгодный товар в книжных лавках – это портреты Гарибальди; но редактору газеты, поместившему такой портрет, тут же объявлен выговор; изображение генерала кое-где изъято, но… не совсем запрещено. Действительно, как бороться с портретами, когда в Одессе, скажем, они буквально в каждом доме, когда не удается справиться даже с изображениями друга Гарибальди, «государственного преступника» и изгнанника – Герцена (один чиновник, уличенный в том, что в его квартире над столом висит большой портрет Герцена, отвечал, что повесил «из ненависти», чтобы иметь возможность постоянно «плевать и проклинать негодяя»).
Власть напугана и будто слышит то, что говорит и думает немалое число людей: «Гарибальди – это мы!»
Гарибальди любят русские люди того времени довольно различных взглядов. Н.И. Пирогов, великий хирург и сверх того крупный чиновник министерства просвещения, мгновенно откликается на приглашение осмотреть, как он выразился, «знаменитую рану» Гарибальди. Как раз совет русского врача – не торопиться с извлечением пули – оказался верным (советский ученый Владимир Невлер отыскал в архиве теплые строки благодарности, которые Гарибальди адресовал своему исцелителю). Автор работы думает, что это было, прежде всего, связано с личными качествами Гарибальди – бойца, но притом рыцаря, революционера – но всегда чистого, благородного, вождя – но без корысти. Сергей Степняк писал: «Ярлык, на лицевой стороне которого написано «герой», имеет свою изнанку, на которой всегда почти написано «изверг». Такими были все цезари, наполеоны — большие, средние, малые и малейшие, — героизм их заключался в том, что, не щадя ни себя, ни других (больше, впрочем, других!), они добивались личного возвышения. Гарибальди для себя лично никогда ничего не добивался, нет! Даря царства, оставался беден, уж как последний из своих волонтеров[13]».
Стоит ли удивляться, что среди ли добровольцев в отрядах генерала краснорубашечника было множество русских. К ним относятся Лев Мечников, Анна Толиверова-Якоби, Герман Лопатин, Андрей Красовский, Владимир Ковалевский… Не забудем упомянуть и Николая Берга – автора первых русских корреспонденции о действиях Гарибальди (позже ему досталось от начальства за чрезмерное восхваление «красного генерала»).
Русское правительство официально выразило соболезнование по поводу смерти Джузеппе Гарибальди.
Интерес к Гарибальди и его жизненному пути не утихал и после его смерти. Некоторые книги, итальянские или про Италию, какие вызывали сравнительно недолгий интерес римской, миланской публики, на многие десятилетия делались книгами любимыми, настольными у тысяч москвичей, петербуржцев, одесситов, кавказцев. Сам Гарибальди или рассказы о нем за 47 лет, с 1861 по 1908 год, были изданы в России 539 раз: иногда эти сочинения назывались просто и строго – «Из воспоминаний», а иногда так: «Кровавые приключения грозного атамана разбойников, или Разбитая любовь прекрасной итальянки».
Сверх того, две книги завоевали Россию своим гарибальдийским духом.
Этель Лилиан Буль, дочь английского математика, окончившая высшую музыкальную школу в Берлине, как известно, с почетом вошла в русскую историю я литературу. Юной девушкой она подружилась с не раз уже упоминавшимся Сергеем Степняком-Кравчинским, а через него – со многими русскими революционерами конца XIX века. Позже она выходит замуж за бежавшего из Сибири польского революционера Войнича и становится госпожой Этель Лилиан Войнич. Под этим именем она выпускает – на английском – множество сочинений и переводов, больше всего с русского.
На тридцать третьем году жизни, в 1897 году, Э. Войнич создает самое известное свое сочинение – «Овод». Через год книга уже выходит в русском переводе, затем еще, еще, еще…
Книга имеет успех в США, Англии, но успех временный, с годами почти забытый. Не то в России; книжная палата СССР ведет статистику – «Овод» на русском, украинском, грузинском и других языках Советского Союза выдержал больше ста изданий. Общий тираж их свыше трех миллионов, плюс неоднократные инсценировки для кино, театра, оперы.
Вторым же русским «родственником», «наследником» Гарибальди был человек, погибший за 1878 лет до его рождения – Спартак.
Рафаэлло Джованьоли – автор этой книги, был гарибальдийцем. О «Спартаке» отзывался восторженно и сам Гарибальди. В своем письме от 26 июня 1870 года он пишет: «Я, получивший свободу раб, благодарю вас… за те моменты волнения, которые я переживал при чтении вашей книги»[14]. В 1880-1881 годах Степняк (все тот же Сергей Кравчинский) впервые переводит «Спартака» на русский язык. Вскоре потребовались новые издания – 1898-1899 годов, 1903, 1906, 1914. А после 1917 года – миллионы экземпляров на десятках языков!
В заключение, остановимся на одном курьезном факте того времени. В середине 19-го века своим героем Джузеппе Гарибальди выбрали… эмансипированные русские женщины.
В России, как и во всей Европе, появились красные рубашки-гарибальдийки с маленьким отложным воротником и широкими свободными рукавами с манжетами. Надевали их с однотонными юбками на кринолине. Русскую даму-эмансипе можно было узнать и по низко сдвинутой на лоб шляпке а-ля Гарибальди, напоминавшей мужскую ермолку. Обозреватель моды тех лет, Василий Кремень, иронизировал: «Кроме Гарибальди заграницей нет ничего особенно близко интересующего «Модный магазин». Правда, в Южной, Средней и Северной Америке, в Турции и Китае война: но до тех пор, пока отличившийся герой не попадёт на плечи наших дом хоть в виде фишю какого-нибудь, он не имеет права считаться иностранной знаменитостью[15]».
Джузеппе Гарибальди – один из главных героев итальянского Рисорджименто. Он представлял народную струю в объединении страны, которое шло под руководством либеральных сил во главе с Кавуром и под знаменем Пьемонт-Сардинской монархии Виктора Эммануила. Увидеть Италию единым, сильным, процветающим государством было главным его стремлением. Он готов был идти на компромисс с различными политическим силами, в том числе и с монархией, ради воплощения своей мечты об объединении Италии. При этом по своим политическим убеждениям оставался на протяжении всей жизни республиканцем, хотя и признавал возможность временного прихода к власти диктатора, который мог бы провести необходимые реформы в кратчайшие сроки, используя свои чрезвычайные полномочия, но затем, по его мнению, необходимость в диктатуре должна отпасть и должен быть установлен республиканский строй. В отличие от Мадзини, возглавлявшего революционное течение Рисорджименто, Гарибальди не призывал к социальной революции, а был сторонником компромиссов и реформ, идущих мирным путем.
В дореволюционной российской, советской и западной публицистике даются совершенно разные и противоречащие друг другу оценки деятельности Гарибальди. Пытаясь охарактеризовать политические воззрения Гарибальди, исследователи изображали его либо революционером, демократом и республиканцем, либо монархистом – послушным орудием в руках Кавура и короля Виктора Эммануила.
Гарибальди увлекаются многие известные люди дореволюционной России, такие как А.И. Герцен, Д.И. Менделеев, Л.И. Мечников, Н.И. Пирогов. При этом отношение официальных кругов того времени к Гарибальди было двояким – власти боялись свободолюбия Гарибальди и опасались, что оно перекинется и на Россию.
«Гарибальдийско-русские» связи являются интересной страницей в истории дореволюционной отечественной журналистики. На их примере можно понять характерные умонастроения самых разных слоев русского общества и в середине XIX столетия, и позже.
1. Герцен А.И. Полн. собр. соч.. т. VI. М., 1937.