Историки, публицисты оказались во власти «очарования Ермоловым» и продолжают видеть в «проконсуле» человека, у которого украли победу. Только в последнее время намечаются попытки нового взгляда на личность А.П. Ермолова и его деятельность на Кавказе, свободного от мифов и клише [54].
Но, несмотря на это, господствующим в современной историографии, остается взгляд на А.П. Ермолова, как на деятеля, «составившего четкий план усмирения горцев, который, в конце концов, через десятки лет был реализован и привел к победе» [55].
Любопытно, что автор одной из новейших монографий [56] на соответствующую тематику, воспроизводя «легенду о Ермолове» напрямую ссылается на русскую литературу о Кавказе, породившую эту легенду, как на исторический источник.
Кавказ и Россия в русских литературных произведениях, создававшихся под влиянием романтизма, противопоставлены по нескольким направлениям. Мода на экзотику привела к распространению в России взгляда на Кавказ как на «загадочный Восток». Этому способствовали литературные произведения, которые иногда создавались как подражания «Восточным повестям» Дж. Байрона. Кавказ противопоставлялся России и как обитель «духа свободы». Необходимо отметить и характерное акцентирование внимания на географических различиях России и Кавказа. Многие особенности природы Кавказа, как и особенности психологии и общественных отношений горцев в парадигме романтизма получили гиперболизированный вид. Романтизм привнес в русскую литературу о Кавказе героизацию насилия. Объектами восхваления становились новые имперские конкистадоры, наводившие ужас на местное население.
«Романтический этап» развития темы Кавказа в русской литературе способствовал популяризации края и его жителей. Русские писатели во многом возбудили интерес к Кавказу со стороны русского общества и первых «историков-летописцев Кавказской войны». А.Л. Зиссерман свою книгу «Двадцать пять лет на Кавказе (1842-1867)» [57] начинает такими словами: «Мне было 17 лет, когда, живя в одном из губернских городов, я в первый раз прочитал некоторые сочинения Марлинского. Не стану распространяться об энтузиазме, с каким я восхищался Аммалат-беком, Мулла-Нуром и другими очерками Кавказа; довольно сказать, что чтение это родило во мне мысль бросить все и лететь на Кавказ, в эту обетованную землю, её грозной природой, воинственными обитателями, чудными женщинами [58], поэтическим небом, высокими, вечно покрытыми снегом горами и прочими прелестями…» [59].
В мемуарах чиновника российской администрации В.А. Дзюбенко, служившего на Кавказе, можно прочитать следующее: «У меня с 15 лет начала кружиться голова от различных рассказов о Грузии и о преимуществах тамошней службы» [60]. Установить число людей отправившихся служить на Кавказ не по необходимости и не исключительно по долгу службы, а стремясь осуществить мечты своего детства [61] затруднительно, но совершенно очевидно, что таковых было немало.
В уже упомянутой работе О. Джерсилда «литературой ориентализма» названа русская литературная традиция «от Пушкина до Толстого». Однако тема Кавказа в русской литературе эволюционировала, менялись и методы художественного выражения. После первых поэтических опытов на «восточные сюжеты» от канонов романтизма постепенно отходят А.С. Пушкин и М.Ю. Лермонтов. Для писателей наступило время рефлексии над своими более ранними произведениями. Так, например, в «Путешествии в Арзрум» А.С. Пушкин описал свои впечатления от чтения своего «Кавказского пленника»: «Все это слабо, молодо, неполно; но многое угадано и выражено верно» [62].
Своеобразным знаком перехода к преобладанию реализма, является форма изложения двух наиболее крупных и значимых прозаических произведений: «Путешествия в Арзрум» А.С. Пушкина и «Героя нашего времени» М.Ю. Лермонтова. Первое из указанных - записки автора, который в 1829 г. находился в действующей армии. Формой второго произведения были избраны отчасти журнальные (дневниковые) записи главного героя, отчасти – воспоминания о главном герое лиц, бывших с ним знакомыми. Такая нарочитая документальность - очевидный признак победы реалистических тенденций над «роскошью романтического воображения». Любопытно, что новизну, появившихся произведений почувствовали и отметили литературные критики того времени. Так, В.Г. Белинский писал о «Бэле»: «Вот такие рассказы о Кавказе, о диких горцах и отношениях к ним наших войск мы готовы читать, потому что такие рассказы знакомят с предметом, а не клевещут на него. Чтение прекрасной повести г. Лермонтова многим может быть полезно еще и как противоядие чтению повестей г. Марлинского» [63]. Вероятно, В.Г. Белинский выражал не только свое мнение, но и настроения части читающей аудитории, для которой, согласно приведенной цитате необходимы были достоверные сведения о Кавказе. Думается, что критерий достоверности, избранный В.Г. Белинским для сравнения кавказских повестей А.А. Бестужева-Марлинского и «Бэлы» М.Ю. Лермонтова еще раз свидетельствует о значимости «кавказских историй» как источника информации.
Кавказ начинает терять свои эксклюзивные характеристики. Авторы все чаще сравнивают его с остальной империей. В пушкинском «Путешествии…» «азиатские строения и базар» Тифлиса напомнили писателю Кишинев [64]. Служба на Кавказе превращается из героического приключения в вынужденную ссылку или способ быстрого обзаведения чинами. У А.С. Пушкина: «Русские не считают себя здешними жителями. Военные, повинуясь долгу, живут в Грузии, потому что так им велено. Молодые титулярные советники приезжают сюда за чином асессорским, толико вожделенным. Те и другие смотрят на Грузию как на изгнание» [65]. В «Герое нашего времени» М.Ю. Лермонтова бывалый «кавказец» Максим Максимыч, говоря с Печориным о службе на Кавказе, произносит такие слова: «Вам будет немножко скучно... ну да мы с вами будем жить по-приятельски...» [66].
«Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова и «Путешествие в Арзрум» А.С. Пушкина это произведения, где акценты смещаются и Кавказ из удивительного, сказочного места превращается в место рутинной, скучной, вынужденной службы.
Кроме того, происходит и художественное переосмысление темы войны. «Анализируя стихотворение «Валерик», нельзя не увидеть, что в нем был выражен новый взгляд на Кавказскую войну и на войны вообще. М.Ю. Лермонтов первым вернулся к этой теме, и первым написал о “жалком человеке”, беспрестанно ведущем бессмысленные войны» [67].
Наиболее решительный разрыв с традицией романтизма произошел в кавказском творчестве Л.Н. Толстого. В некоторых своих произведениях Л.Н. Толстой открыто выступает с критикой литературных образцов, сложившихся под влиянием романтизма. Так, в «Набеге» Толстой описывает поручика Розенкранца следующим образом: «Это был один из наших молодых офицеров, удальцов - джигитов, образовавшихся по Марлинскому и Лермонтову. Эти люди смотрят на Кавказ не иначе, как сквозь призму героев нашего времени, Мулла-Нуров и т.п., и во всех своих действиях руководствуются не собственными наклонностями, а примером этих образцов» [68]. В повести «Казаки» он составил описание тех ожиданий и надежд, которые будоражили молодого русского офицера отправляющегося на Кавказ: «Воображение его теперь уже было в будущем, на Кавказе. Все мечты о будущем соединялись с образами Амалат-беков, черкешенок, гор, обрывов, страшных потоков и опасностей. Все это представляется смутно, неясно; но слава, заманивая, и смерть, угрожая, составляют интерес этого будущего» [69].
Кавказские повести и рассказы Л.Н. Толстого - прекрасные свидетельства того, как созданные романтиками образы Кавказа (зачастую мифологические) являлись основой индивидуального восприятия окружающего и манифестацией собственного положения в крае для некоторых русских офицеров и чиновников. Произведения А.А. Бестужева-Марлинского были хорошо известны Л.Н. Толстому, об этом свидетельствует переписка писателя с И.Ф. Шульгиным, хранящаяся в архиве музея Л.Н. Толстого [70].
В то же время, новый «реалистичный» этап русской литературы на кавказские сюжеты заимствовал у предыдущего этапа бинарную оппозицию Россия-Кавказ. В произведении Л.Н. Толстого «Казаки» эта оппозиция выражена не через дихотомию Восток-Запад или Север-Восток, а как инаковость, различное качество двух миров: искусственного (Российская империя) и естественного (пространство Кавказа).
Главный герой, русский дворянин Оленин, попадая на Кавказ, открывает глаза на своё существование в России, русском высшем обществе: «Надо видеть и понимать, что я каждый день вижу перед собой: вечные неприступные снега гор и величавую женщину в той первобытной красоте, в которой должна была выйти первая женщина из рук своего творца, и тогда ясно станет, кто себя губит, кто живет в правде или во лжи - вы или я. Коли бы вы знали, как мне мерзки и жалки вы в вашем обольщении!» [71].
Под влиянием реализма возрастало внимание авторов к этнографии края, переосмыслялось место, значение и смысл войны, писатели стремились изобразить человека в повседневных, бытовых ситуациях.