Исторические события в романе Толстого «Война и Мир»
Теперь нам нужно только знать, что мы имеем перед собой громадную композицию, изображающую состояние умов и нравов в передовом сословии «новой России», передающую в главных чертах великие события, потрясшие тогдашний европейский мир, рисующую физиономии русских и иностранных государственных людей той эпохи и связанную с частными, домашними делами двух-трех аристократических наших семей, которые высылают на это позорище несколько членов из своей среды!
Ничто не дает такого подобия действительности и ничто так не заменяет собою понимания ее, как эти сопоставления, особенно если ими распоряжается и пользуется необыкновенный талант, как именно здесь случилось. Благодаря им читателю кажется, будто Дух времени, Открытие и определение которого стоит таких трудов исследователям исторических эпох, воплощается на страницах романа, как индийский Вишну, легко и свободно, бесчисленное количество раз.
…Ничего не может быть проще множества событий, описанных в «Войне и мире». Все случаи обыкновенной семейной жизни, разговоры между братом и сестрой, между матерью и дочерью, разлука и свидание родных, охота, святки, мазурка, игра в карты и пр. — все это с такою же любовью возведено в перл создания, как и Бородинская битва. Простые предметы занимают в «Войне и мире» так же много места, как, например, в «Евгении Онегине» бессмертное описание жизни Лариных, зимы, весны, поездки в Москву и т. п.
Правда, рядом с этим гр. Л. Н. Толстой выводит на сцену великие события и лица огромного исторического значения. Но никак нельзя сказать, чтобы именно этим был возбужден общий интерес читателей. Какие бы огромные и важные события ни происходили на сцене, — будет ли это Кремль, захлебнувшийся народом вследствие приезда государя, или свидание двух императоров, или страшная битва с громом пушек и тысячами умирающих, — ничто не отвлекает поэта, а вместе с ним и читателя от пристального вгля-дывания во внутренний мир отдельных лиц. Художника как будто вовсе не занимает событие, а занимает только то, как действует при этом событии человеческая душа, — что она чувствует и вносит в событие.
Можно… сказать, что высшая точка зрения, на которую поднимается автор, есть религиозный взгляд на мир. Когда князь Андрей, неверующий, как и его отец, тяжело и больно испытал все превратности жизни и, смертельно раненный, увидел своего врага Анатоля Курагина, он вдруг почувствовал, что ему открывается новый взгляд на жизнь.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам, да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и Которой я не понимал; Вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив…»
И не одному князю Андрею, но и многим лицам «Войны и мира» открывается в различной степени это высокое понимание жизни, например, многострадальной и многолюбящей княжне Марье, Пьеру после измены жены, Наташе после ее измены жениху и пр. С удивительною ясностью и силою поэт показывает, как религиозный взгляд составляет всегдашнее прибежище души, измученной жизнью, единственную точку опоры для мысли, пораженной изменчивостью всех человеческих благ. Душа, отрекающаяся от мира, становится выше мира и обнаруживает новую красоту — всепрощение и любовь.
…Рассмотренное нами сочинение (написанное, по определению некоторых критиков, автором «суеверным и ребячливым фаталистом») имеет в наших глазах еще большее значение в приложении к решению многих практических вопросов, которые время от времени могут повторяться и даже несомненно повторяются со свойственною им роковою неотразимостью. Они где-то зарождаются, восстают и текут, влеча за колесами двигающей их колесницы своих Кутузовых и Болконских, Верещагиных и Растопчиных, Васек Денисовых и понизовых дам, не хотящих «кланяться французу». Если зорче осмотримся и обсчитаем весь ворох своей коробьи повернее, то увидим, что все эти бойцы и выжидатели, все эти верующие и неверные, одухотворяющиеся и лягушествующие, выскочки и хороняки — все они опять живы и с нами опять…
Толстой умиляется простым русским человеком, потому что простой русский человек отрицает всякое знание. Да и зачем ему знание, говорит гр. Толстой, если он чувствует правду жизни непосредственно и поступает правильно без размышления. И где эта правда, кто ее знает? Отрицая знание, граф, однако, понимает, что создает этим торричеллиеву пустоту, и потому наполняет ее тем, что бог положил ему на душу, что он прочитал в окружающей его деревенской природе, что навеяла на него славянофильская Москва.
Это отступление в глубь степей Азии, чтобы спасти лоскутки разорванных юношеских верований в лучшее, но неудавшееся будущее, может иметь значение как факт личной житейской неудачи, как факт личного опыта. Но почему же вы думаете, что опытная мудрость отставшего Каратаева должна служить уроком для идущей вперед армии? Назовите свой роман автобиографией — мы будем понимать и его, и автора; но если автор хочет провозгласить торжественно новое слово, хочет открыть миру новую мудрость, которой научила его обманувшая жизнь, — мы с правом войска, идущего вперед, не поверим пророку, приглашающему нас идти в Палестину чрез степи Азии, когда нам дорога совсем не туда.
Толстой глубоко убежден, что не только в России, но и повсюду — в Европе, Азии, Америке, люди, как неразумные звери, не знают, зачем они живут и в чем заключается человеческое счастье, к которому каждый инстинктивно стремится. Ну, для чего вы живете, читатель? Прочитайте «Войну и мир», вникните в глубь философии гр. Толстого — и вы почувствуете себя в положении человека, которого из полусветлой комнаты заперли в чулан. Если вы знали прежде мало, то по прочтении романа гр. Толстого вы ощутите в голове такую смутность понятий, что у вас опустятся руки и последняя почва исчезнет из-под ваших ног.