Неронов прямо ссылается на примеры Христа, апостолов и преподобных, обозначая прецеденты - образцы своего поведения. Явное или скрытое уподобление святого другим святым и Христу традиционно для агиографии. Но неожиданно, что такое сопоставление, пусть и имеющее ограниченный характер, вложено в уста лица, о котором ведется повествование, а не принадлежит агиографу: тем самым если и не происходит впадение говорящего в грех гордыни, то, по крайней мере, и не выражается смирение Неронова. Показательно и то, что Неронов ссылается одновременно и на пример Христа, и на пример апостолов, и на пример преподобных, а также святителей и преподобных («отцов»). В агиографической традиции Христос как принявший смерть на кресте рассматривался как образец и прообраз для мучеников, апостолы – как прообраз для миссионеров, преподобные следовали ангельскому прообразу[viii]. Неронов одновременно ссылается на несколько образцов, чинов святости. И действительно, в «Записке…» Неронов скрыто уподоблен и Христу как мученик, и апостолам как поборник и проповедник истинной веры, и преподобным – как праведный и благочестивый инок.
Скитания Неронова, очевидно, рассматриваются составителем «Записки…» как реализация речений из Нагорной проповеди: «Блаженны изгнанные за правду; ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас» (Мф. 5: 10-12). В сопоставлении с речениями из Нагорной проповеди и «слезность» Неронова и других учителей старообрядчества воспринимается как соответствие речению из той же проповеди: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся» (Мф. 5: 4), а не просто как житийный топос смирения и/или как психологическая характеристика.
Соотнесенность поборника «старой веры» с Христом или апостолами присутствует и в других памятниках раннестарообрядческой книжности. Особенно отчетлива она у Аввакума, прежде всего в его «Житии», и проявляется, в частности, в цитатах из Евангелия, влагаемых в уста составителя «Жития» и его гонителей[ix].
В «Записке…» соотнесенность Неронова с Христом и апостолами не заявлена столь радикально и откровенно, как у Аввакума. В частности, в отличие от Аввакумова «Жития», полного аллюзий на эпизоды осуждения Христа на распятие[x], в «Записке…» есть лишь одна явная аллюзия такого рода: Неронов, несправедливо подозревая боярина Ртищева в доносительстве патриарху Никону, «свирѣпо к нему рекъ: “Июдо, предавай! <…>”» (с. 348).
Зато в «Записке…» очень много отсылок к житийной топике. Житийный топос – уподобление ангелу: «яко Божия ангела держаху» Ивана его приверженцы, не боясь гнева Никона (с. 341). Это «общее место» преподобнической агиографии восходит к переводному «Житию Саввы Освященного», составленному Кириллом Скифопольским; из русских агиографов его первым применил Нестор в «Житии Феодосия Печерского»[xi].
О примерах из житий святого Афанасия Александрийского и Афанасия Афонского напоминает старцу Григорию в видении Христос, веля старцу служить литургию: «И паки Господь рече: “Афанасий жидовских при мори дѣтей крести, еще младенец, а моя благодать ему споспѣшествовала; а Афанасий Афонский, младенец же, от дѣтей игуменом поставленъ, и самъ прочихъ дѣтей в попы и дияконы поставляше, и с ними служаше» (с. 349-350). Очевидно, составителя «Записки…» столь занимал поиск житийных прообразов, что он подбирал даже не очень уместные примеры: детские игры, в которых Авраамия (будущего святого Афанасия Афонского) избирали игуменом, в его житии свидетельствуют не об уже полученном благодатном даре игумена, а о будущем призвании святого[xii].
Видения, явленные Неронову, также соотносят «Записку…» с житиями святых. Нетрадиционные для большинства агиографических текстов черты в этих видениях – апокалиптические коннотации («Исусъ Христосъ, во священнѣй одежди, препояанъ по чреслѣхъ, - какъ во Апакалепсисѣ, въ явлении Иоанна Богослова пишетъ, - и окрестъ его юноши свѣтлы, бѣлая носяще, множество, и со страхомъ тому предстояше» [C. 349]), грандиозный характер видений и их «вещественность» (Сын Божий за непослушание велит «юношам свѣтлым» бить Неронова «дубцами» [C. 350]).
Апокалиптические мотивы сближают видения из «Записки…» с визионерскими мотивами в других раннестарообрядческих текстах; грандиозность видений вообще характерна для визионерства XVII в.; «вещественность»[xiii], материальность сакрального и, в частности, видений, - черта, вообще отличительная для культуры XVII столетия. Наиболее выразительно она проявилась, кажется, в «Житии» инока Епифания[xiv].
Наконец весьма интересна такая особенность «Записки…», не находящая, кажется, безусловных аналогий в других памятниках раннестарообрядческой книжности, как оппозиция русского и церковнославянского языков, приобретающая семантический оценочный характер. В противоположность Неронову, обличающему Никона на книжном церковнославянском языке, патриарх дважды отвечает по-русски, причем в обоих случаях ответы демонстрируют несостоятельность его позиции (в первом случае явную, признаваемую, во втором – не признаваемую и проявляющуюся в раздражении и брани).
Случай первый: Григорий говорит произносит пространную речь, начинающуюся: «Кая тебѣ честь, владыко святый, что всякому еси страшенъ и другъ другу грозя глаголют?» и заканчивающуюся: «Ваше убо святительское дѣло – Христово смирение подражати и его, пречестнаго владыки нашего, святую кротость». В ответ патриарх произносит лишь: «Не могу, батюшко, терпѣти» (с. 343).
Случай второй. В ответ на обличение Нероновым со ссылкой на святого Ефросина Псковского «четверения» аллилуйи Никон бранится: «Вор, де, блядин сынъ Ефросинъ!». Григорий же отвечает ему по-церковнославянски: «Какъ таковая дерзость и какъ хулу на святыхъ вѣщаешъ? Услышит Богъ и смиритъ тя!» (с. 349)
Подводя итог вышесказанному, можно охарактеризовать «Записку…» как памятник книжности, близкий к другим сочинениям раннестарообрядческой словесности и отражающий основные ее тенденции. Вместе с тем он менее оригинален, чем наиболее индивидуально отмеченные старообрядческие произведения, хотя и не лишен интересных особенностей.
Список литературы
[i] Демкова Н.С. «Записка о жизни Ивана Неронова». Комментарии // Памятники литературы Древней Руси: XVII век. Книга вторая. М., 1989. С. 634.
[ii] Материалы для истории раскола за первое время его существования. М., 1874. Т. 1. С. 134-166 (публикация Н.И. Субботина); Памятники литературы Древней Руси: XVII век. Книга вторая. С. 337-350 (публикация Н.С. Демковой).
[iii] Житие опубликовано в изд.: Материалы для истории раскола за первое время его существования. Т. 1. С. 243-305. Об этом памятнике см.: Понырко Н.В. Житие Иоанна (Григория) Неронова // Словарь книжников и книжности Древней Руси. СПб., 1992. Вып. 3 (XVII в.). Ч. 1. А – З. С. 359-361.
[iv] Памятники литературы Древней Руси: XVII век. Книга вторая. С. 337. В дальнейшем «Записка…» цитируется по этому изданию, страницы указываются в скобках в тексте статьи.
[v] Соотнесенность с этим житием значима для «Записки…»: Иван и его спутники плывут по Белому морю и пристают в конце концов именно к Соловецкому острову; здесь они поклоняются мощам преподобных Зосимы и Савватия. В этом контексте спасение Неронова и его духовных детей может быть истолковано как совершившееся по молитвам соловецких преподобных.
Описание бурь на море в «Житии и сказания о чудесах Зосимы и Савватия» менее детализировано и психологизировано. Ср.: «И прииде буря вѣтреняя велиа зѣло, и трусъ въ мори великъ, и волны морскыя оустремляющеся велии зѣло» (текст Первоначальной редакции «Жития…» по классификации С.В. Минеевой. — Минеева С.В. Рукописная традиция Жития преп. Зосимы и Савватия Соловецких (XVI — XVIII вв.). М., 2001. Т. 2. Тексты. С. 43, л. 286); «Внезапу же прииде буря велика на морѣ, мы же в нужи велицѣ сущи, обуреваеми от мно[ же]ства волн» (текст Первоначальной редакции. — Там же. С. 76, л. 307); «И внезапу дуну вѣтр яр от брѣга, азъ же вострѣпетахъ, еще же къ сему падучая вода <…>. И восташа волны, и начатъ быти зыбь велика, въ мегновении ока толь много отплыхъ, яко и брѣга не видѣти» (т.н. «Ранние чудеса» по классификации С.В. Минеевой. — Там же. С. 418, л. 116 об.—117); «Пловущимъ же имъ по морю <…> ста буря сильна, и воздвиже волнение велико на мори , претяше потоплениемъ» (т.н. «Новосотворенные чудеса» игумена Филиппа. I вариант. — Там же. С. 424, л. 203); «Внезапу приде буря велика на мори, и волны морския оустремляющеся велии зѣло <…>» (тот же текст. — Там же. С. 428, л. 213); «прииде на насъ буря вѣтреная велия <…>» («Новосотворенные чудеса» игумена Филиппа. II вариант. — Там же. С. 458, л. 254).
Единственное совпадение между описанием шторма в «Записке» и в ряде чудес Зосимы и Савватия — сравнение волн с горами, имеющее целью подчеркнуть их грандиозный размер, высоту: «по такихъ волнахъ, яко по сильныхъ горахъ» (т.н. «Ранние чудеса» по классификации С.В. Минеевой. — Там же. С. 419, л. 117); «воздвижеся морѣ от зѣльнаго вѣтра, подобно горамъ волны хожаху и лодию покрываху <…>. Единою же внезапу возвысившуся волна, аки гора сильная, возъярився страшно <…> … но тихо и кротк около лодии волны, подобны горамъ, восхожаху <…>» (т.н. «Новосотворенные чудеса» игумена Филиппа. I вариант. — Там же. С. 425, л. 204—204 об.).
[vi] Материалы для истории раскола за первое время его существования. Т. 1. С. 283-284.
[vii] Там же. С. 245, продолжение примеч. 2 со с. 243.
[viii] См. об этом: Руди Т.Р. Средневековая агиографическая топика (принцип imitatio и проблемы типологии // Литература, культура и фольклор славянских народов. XIII Международный съезд славистов: Доклады российской делегации / Отв. ред. Л.И. Сазонова. М., 2002. С. 40-47.