«Может, ты привык, отец мой, чтобы кто-нибудь почесал на ночь пятки? Покойник мой без этого никак не засыпал» – Наверно, только покойник способен заснуть при щекотке пяток. И как вообще покойник может заснуть? И почему она вспоминает о муже как о живом, но называет его покойником?
У самого Чичикова «глаза липнули, как будто их кто-нибудь вымазал медом». Перед сном он снимает при Фетинье всю как верхнюю так и нижнюю одежду («скинул с себя совершенно все»), и та отправляется ее чистить – «как делывали покойнику барину» – действительно, подобное отсутствие стыдливости естественно лишь при омовении и обряжении покойника.
Та же «Фетинья, как видно, была мастерица взбивать перины. Когда, подставивши стул, взобрался он на постель, она опустилась под ним почти до самого пола, и перья, вытесненные им из пределов, разлетелись во все углы комнаты». Получается, что наш герой провалился на несколько метров и почти буквально реализовал метафору: Пусть земля тебе будет пухом!
Когда он просыпается, его лицо, как у мертвого, оказывается все засижено мухами. «Проснулся на другой лень он уже довольно поздним утром. Солнце сквозь окно блистало ему прямо в глаза, и мухи, которые вчера спали спокойно на стенах и на потолке, все обратились к нему: одна села ему на губу, другая на ухо, третья норовила как бы усесться на самый глаз, ту же, которая имела неосторожность подсесть близко к носовой ноздре, он потянул впросонках в самый нос, что заставило его крепко чихнуть, - обстоятельство, бывшее причиною его пробуждения». Проснувшись, он обнаруживает, окно комнаты «было очень близко от земли», так что его приветствует «подошедший в это время к окну индейский петух», произнося, «вероятно "желаю здравствовать", на что Чичиков сказал ему дурака» (как будто ему уже поздно желать здравствовать). «Свинья с семейством очутилась тут же; тут же, разгребая кучу сора, съела она мимоходом цыпленка и, не замечая этого, продолжала уписывать арбузные корки своим порядком» (не так ли и сама Коробочка уничтожила мимоходом все планы Чичикова и чуть было не его всего?).
При свете дня Чичиков видит вдалеке на огороде водруженных «чучел на длинных шестах, с растопыренными руками; на одном из них надет был чепец самой хозяйки». Поскольку чучела откровенно смахивают на мертвецов, то чепец хозяйки на одном из них дорисовывает весьма мрачную картину (с самой хозяйкой в качестве мертвеца), которая неожиданно по-новому встает перед читателем во время зашедшего в тупик торга:
«– А может, в хозяйстве-то как-нибудь под случай понадобятся... – возразила старуха, да и не кончила речи, открыта рот и смотрела на него почти со страхом, желая знать, что он на это скажет.
– Мертвые в хозяйстве! Эк куда хватили! Воробьев разве пугать по ночам в вашем огороде, что ли? <...> Да, впрочем, ведь кости и могилы, всё вам остается: перевод только на бумаге. Ну, так что же? Как же? отвечайте, по крайней мере!»
Чичиков говорит начистоту и с отчетливым цинизмом. Итак, если днем птиц в огороде пугает чучело в чепце самой хозяйки, то ночью этим могут заняться принадлежащие ей мертвецы. Чичиков торгует мертвецов у хозяйки кладбища (что в символическом плане соответствует повелительнице/страже царства мертвых), и его бесовский трюк состоит в том, что он хочет скрыть, нивелировать дьявольскую суть происходящего, совершая сделку «только на бумаге» и за бумагу (ассигнации). Так проясняется природа всего его замысла, а заодно и специфика «виртуальной» демоничности нового капиталистического века.
Все отмеченные нами детали, взятые по отдельности и разбросанные среди прочих, проникнуты задорным комизмом и живописуют непритязательную простоту сельской жизни, но, собранные в один пучок, «жгутся» и позволяют прозреть за собой «двойное дно». В аллегорической ряду помещиков Коробочка явно означает смерть (я отнюдь не хочу сказать, что это единственное возможное истолкование образа. Кроме того, образы и мотивы смерти в первом томе причудливо многообразны, прослеживаются на всевозможных поэтических уровнях и не исчерпываются смысловым полем одного персонажа). Вспомним о ее решающей роли в крушении замыслов Чичикова: она, как сказочная баба-яга, (страж царства мертвых по изысканиям В.Я. Проппа[15]), сторожит своих мертвецов, долго не хочет отдавать их Чичикову, а в конце концов забирает всех уже приобретенных им «на бумаге» мертвых себе назад, восстанавливая грань миров, которую герой хотел нарушить. Таким образом, речь идет не о всамделишней, а о символической смерти героя. Погружение его «душой и телом» в «предмет» сделки приводит его в самом деле в мир мертвецов, но он хочет только достать там ключи к богатству. Несколько позже со смертью сравнивает Коробочку приятная дама, рассказывая, как старуха приехала к протопопше «перепуганная и бледная, как смерть».
Остается ответить на главный вопрос в рамках предложенной нами интерпретации. Почему же Коробочка помещена не в завершении путешествия Чичикова, а разбивает аллегорический ряд возрастов?
Если пренебречь мифологической трактовкой образа Коробочки, данной в примечании 14, ввиду фактографической недоступности ее Гоголю, то остаются несколько других объяснений. Во-первых, автор предупреждает читателя о возможности преждевременной смерти, которая грозит застать человека «неготовым» ежечасно, и этот страшный алогизм распространяется не только на композицию поэмы, но и на саму жизнь. Во-вторых, мы помним, что вообще все помещики предстают в идейной перспективе поэмы «мертвыми душами». Очевидно, что именно духовная смерть является для Гоголя наиболее экзистенциально серьезной проблемой, а вовсе не страх перед смертью физической. Омертветь душа, как показывает Гоголь, может на любом этапе становления, но все-таки вероятность укоренения в пошлости увеличивается с годами. Среди житейской обыденности, «тины мелочей», увиденной и описанной Гоголем в первом томе, она наступает предельно рано – сразу после детства. Вспомним, что уже начиная с Ноздрева (то есть с юности) все помещики увлечены деньгами и неспособны к любви, и именно с Ноздрева реальный возраст помещика соответствует обозначенному им жизненному этапу.
Итак, мы видим, что Гоголь оставил нам еще много загадок, но сделанные нами наблюдения уже позволяют представить путешествие Чичикова как масштабное исследование человеческой души. Земной путь, совершаемый героем и обозреваемый автором, выводит замысел «Мертвых душ» за пределы специфически российской проблематики и расширяет его до отображения всей христианской Ойкумены.
Список литературы
[1] См.: Вайскопф М. Сюжет Гоголя. М., 1993 – где подробно разбирается связь Гоголя с данной традицией и даются отсылки к Дж. Беньяну.
[2] Так Ю.В. Манн пишет: «Образ дороги — важнейший образ «Мертвых душ» <...> В сюжете поэмы — это и жизненный путь Чичикова («но при всем том трудна была его дорога…»), и дорога, пролегающая по необозримым русским просторам; последняя же оборачивается то дорогой, по которой спешит тройка Чичикова, то дорогой истории, по которой мчится Русь-тройка» – Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. Вариации к теме. — М., 1996. С. 260.
[3] Белый А. Мастерство Гоголя. М., 1996. С. 117.
[4] Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. С. 273
[5] Там же. С. 277-278.
[6] Ивинский Д. П. О композиции первого тома поэмы Н.В.Гоголя «Мертвые души». http://www.portal-slovo.ru/philology/37156.php.
[7] Хотя, с другой стороны, завсегдатаями губернского бомонда являются Манилов, Ноздрев и Собакевич, в то время как «невыездными» представлены Коробочка и Плюшкин, что несколько нарушает предложенную логику развития градации.
[8] Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. С. 279.
[9] Выделения в цитатах из Гоголя везде мои – А.К.
[10] Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. С. 255.
[11] Вайскопф М. Сюжет Гоголя. С. 372
[12] Там же. С. 373.
[13] См. Белый А. Мастерство Гоголя. С. 113-116.
[14] Если увлечься и продолжить ассоциативный ряд, то двух слуг и тройку коней можно сравнить с чувствами и телесными способностями героя. Характерно, что вместе с бричкой они составляют единственное его имущество после краха на таможне. В подтверждение аналогии можно вспомнить отмеченное Андреем Белым сходство Чичикова с чубарым конем, резкий телесный запах Петрушки и его чисто физиологическую способность чтения без разумения – все это говорит о представленности в слугах и конях низкой, телесной природы самого Чичикова. Характерно, что когда напивается «до ризоположения» Чичиков, его слуги тут же идут в трактир и следуют его примеру. В рассматриваемой третьей главе приятному, расслабленному состоянию Чичикова от выгодной сделки с Маниловым соответствует расслабленный хорошим «приемом» у дворовых людей Манилова Селифан и тройка, «которая чуть-чуть переступала ногами, ибо чувствовала приятное расслабление от поучительных речей»
[15] см. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. // Пропп В.Я. Морфология "волшебной" сказки. Исторические корни волшебной сказки. М., 1998. С. 153. Добавим, что Пропп доказывает прямую связь посещения героем сказок в лесу Яги, как начала путешествия в царство мертвых, с обрядом инициации, который означал символическую смерть посвящаемого и возрождение его в новом статусе. Коробочка живет, конечно, не в лесу, но «в порядочной глуши» и заезжает к ней Чичиков во «время темное, нехорошее», да еще в грозу. Тогда, с мифологической точки зрения, объясняется, почему визит к Коробочке попадает между визитами к Манилову и Ноздреву – обряд инициации с символической смертью как раз и знаменует переход посвящаемого от детства к юности. Поскольку обряд сопровождался побоями и нанесением телесных повреждений, симптоматично, что Чичиков запачкался при падении и намял себе бока. Однако мы отдаем себе отчет, что Гоголь вряд ли был знаком этнографическим и мифологическим смыслом народных сказок.