А. А. Фомин
В настоящее время очевидна важная роль, которую играют имена собственные в произведениях художественной литературы. За последние годы опубликовано немало работ, посвященных различным аспектам литературной ономастики. Однако интерес ученых к этой проблематике проявляется весьма неравномерно: большинство исследователей обращается прежде всего к литературной антропонимии, тогда как другие разряды собственных имен в художественном тексте редко становятся объектом анализа. Соответственно мало изучены и текстовые функции таких онимов. Так, за пределами внимания исследователей остается пока способность имен собственных выступать в качестве знаков художественного хронотопа. Теория хронотопа, разработанная М. М. Бахтиным 1 и вошедшая в арсенал современного литературоведения, к материалу литературной ономастики почти не применялась, хотя перспективность такого подхода не вызывает сомнений. Действительно, наряду со многими другими средствами, ономастика в тексте играет роль своеобразных координат, организующих время и пространство в произведении. Так как хронотопы "являются организационными центрами основных сюжетных событий романа" 2 , а сюжетные коллизии направлены на раскрытие концептуального содержания произведения, следует ожидать, что имена собственные, маркирующие хронотопы, окажутся прямо причастны к формированию концептуального плана текста.
В связи с этим обратимся к анализу ономастики одной новеллы А. Грина, которая показалась нам примечательной в данном отношении. Новеллу "Фанданго", впервые опубликованную в 1927 г., исследователи справедливо называют в ряду "произведений, представляющих вершинные достижения Грина в жанре рассказа" 3 .
Как известно, семантическая структура всякого сюжетного текста предполагает ряд необходимых и обязательных элементов. К ним Ю. М. Лотман относит 4 : 1) некоторое семантическое поле, разделенное на два взаимодополняющих подмножества; 2) границу между этими подмножествами, "которая в обычных условиях непроницаема, однако в данном случае…оказывается проницаемой для героя-действователя"; 3) самого героя-действователя. Персонажи в отношении границы отчетливо подразделяются на два типа: неподвижные, которые существуют в пределах одного из подпространств и не могут пересекать его границу, а также подвижные, имеющие право на переход из одного подпространства в другое. Переход героев через семантическую границу обратим и может быть развернут "в две сюжетные цепочки противоположной направленности" 5 .
В анализируемом произведении Грина все перечисленные структурные элементы налицо. Сюжет новеллы основывается на пространственно-временных перемещениях героя. Главный герой, от лица которого ведется повествование, переносится из реального Петрограда в экзотический Зурбаган, а затем возвращается обратно, но с темпоральным смещением почти в полтора года. В тексте, таким образом, выделяются две области семантического пространства: петроградский мир и мир Зурбагана , причем для каждого из миров характерны свои пространственно-временные координаты и способы их задания. Граница между этими мирами детерминирована в пространственном отношении; при переходе Петроград - Зурбаган ей является плоскость картины неизвестного автора с изображением комнаты в одном из домов Зурбагана (герой проходит сквозь плоскость картины), а при обратном переходе - "дверь с синим стеклом", ведущая в подъезд дома, где живет герой. Сам повествователь, как и ряд других персонажей (прежде всего Бам-Гран, побывавший в Петрограде и принимающий Каура в Зурбагане), представляет собой пример "подвижных" героев, пересекающих границу того и другого мира. В соответствии с движением сюжета общая схема хронотопа данного текста выглядит так: Петроград (1921 год) - Зурбаган (? год) - Петроград (1923 год). Петроградский мир предполагает формирование двух хронотопов - исходного и финального; зурбаганский мир реализует собственный хронотоп, который может быть назван промежуточным (по порядку его развертывания в повествовании), или "условным" (по характеру его задания).
Анализируя ономастические средства создания хронотопа текста, следует прежде всего обратиться к ономастической лексике тех разрядов, которые непосредственно "отвечают" за пространственную и временную привязку действия. Текстовыми средствами координации действия относительно времени и места, как известно, служат топонимы и хрононимы. Однако хрононимы отсутствуют в тексте, и темпоральная ориентация осуществляется с помощью лишь апеллятивной лексики. Локальная привязка действия осуществляется как ономастическими, так и апеллятивными единицами, которые взаимодействуют при выполнении этой задачи.
Исходным в новелле является хронотоп зимнего Петрограда . Он задан достаточно жестко и определенно: начало действия отнесено к декабрю 1921 г. 6 , события происходят на протяжении одного дня в послевоенном Петрограде, охваченном голодом, холодом и разрухой. Число декабря читателю неизвестно. Указывается исходная точка действия: пространственная - квартира, где проживает главный герой, и временная - около одиннадцати часов утра. Месяц и год названы как бы между прочим, ненароком. При описании скудости жизненного уклада героя, говоря о ветхости своей одежды и обуви, повествователь замечает: "Главнее же всего этого - мои одежда и обувь были совсем плохи. Старое летнее пальто, старая шляпа, сапоги с проношенными подошвами - лишь этим мог я противостоять декабрю и двадцати семи градусам" 7 . Год упоминает герой в беседе со знакомым (Терпуговым): "Что, вам одному, противу всех правил, разрешат такое дело, как "Мадрид"? Это в двадцать-то первом году?" Исходный хронотоп, как мы видим, формируется в дискурсе героя-повествователя, в зоне его речевой активности. Временная точка, завершающая пребывание героя в данном топосе, отмечена также приблизительно: она приходится на вечер того же декабрьского дня. На семь вечера назначена встреча героя с художником Броком по поводу покупки картины, но герой приходит либо несколько раньше указанного времени, либо, наоборот, опаздывает, не заставая того дома; во всяком случае на улице уже совершенно темно. Пространственной точкой, фиксирующей завершение петроградского топоса , является квартира Брока. В пределах этого мира герой проводит в общей сложности около восьми часов. Локальные перемещения героя укладываются в схему: квартира героя - улица - квартира Брока - улица - Дом ученых (КУБУ) - улица - чайная - улица - квартира Брока. Кроме начальной и заключительной временных точек действия, маркирована во временном отношении еще одна, относящаяся к пребыванию героя в Доме ученых. После ухода делегации Бам-Грана и обморока героя, очнувшись, персонаж замечает, что "на круглых стенных часах стрелки указывали полчаса пятого". Итак, временные и пространственные координаты совмещаются в трех локусах: 1) квартира героя (около одиннадцати часов утра) - начало действия; 2) Дом ученых (половина пятого дня) - кульминация действия в рамках петроградского топоса , связанная с конфликтом статистика Ершова и Бам-Грана; 3) квартира Брока (около семи вечера) - завершение прежнего и переход в новый топос. Нельзя не заметить, что все перечисленные локусы, в которых имеет место сопряжение временных и пространственных показателей, важны в сюжетном и концептуальном отношении. В одном из них (квартира героя) начинается действие и получает развитие идея двоемирия, определяющая семантическую структуру текста в целом. Во втором (Дом ученых) - происходит встреча героя и представителей зурбаганского топоса (делегация Бам-Грана), знаменующая материальное воплощение иного мира, его прорыв в петроградский хронотоп. В третьем (квартира Брока) - осуществляется переход героя из одного топоса в другой, когда резко меняется хронотоп действия и петроградский мир становится прошлым, а зурбаганский мир - реальным настоящим. Таким образом, знаки художественного хронотопа четко отмечают основные сюжетные узлы, организационные центры действия.
Как было уже сказано, имена собственные вносят важный вклад в формирование исходного хронотопа. Прежде всего эту функцию берут на себя топонимы. Названия города, где происходят события рассказа, нет в тексте, оно вводится имплицитно, через некоторые урбонимы, номинирующие внутригородские объекты. В частности, упоминается улица Миллионная и река Нева; эти два названия практически исчерпывают список топонимов исходного хронотопа. Автор ограничивается минимумом ономастических средств, необходимых для расшифровки места действия и соотнесения его с реально существующим географическим пространством. Имена собственные, которые используются в качестве такого минимума, чтобы быть в состоянии реализовать петроградский хронотоп, должны удовлетворять по крайней мере двум требованиям: во-первых, их референт должен существовать во внетекстовой реальности и, во-вторых, они должны обладать достаточной степенью известности. Оба топонима отвечают этим условиям. Миллионная является одной из центральных и наиболее известных улиц города, а ассоциативная связь Нева - Петербург (Петроград, Ленинград) стала уже автоматической (ср. хотя бы перифрастическое наименование город на Неве, превратившееся в своего рода клише). Известность указанных топонимов гарантирует правильную ориентацию читателя по пространственной координате и избавляет автора от необходимости уснащать текст именами других внутригородских объектов. В самом деле, прочие урбонимы Петрограда в новелле отсутствуют, писатель отказывается от номинации ономастическими знаками разнообразных объектов городского ландшафта - улиц, площадей, мостов и т. д.
Скупость в использовании топонимических средств для организации художественного пространства в рамках исходного хронотопа является, видимо, следствием двух общих установок поэтики писателя. Первая - тяготение к обобщенному изображению художественной детали. В. Ковский в связи с этим замечает: "Грин оперирует в описании как бы классами предметов, а не их видами… Он идет к изобразительности метафорически, достигая ее вне конкретного материала…" 8 . Вторая - устремленность его прозы не во внешний мир, а внутрь души человека. Автору важнее передать нюансы человеческой психики, чем зафиксировать точные координаты окружающей его действительности. Так как имена собственные - это знаки именно внешнего по отношению к индивиду мира, а его внутреннее "я" само по себе в силу своей цельности в них не нуждается, в тех литературных жанрах, где велика роль лирического начала, читатель, как правило, почти не встречает собственных имен (скажем, в лирическом стихотворении). Поэтому к минимализации ономастических средств, используемых в хронотопе, ведет лирико-поэтический строй прозы писателя. "Грину свойственно в высшей степени поэтическое, отличающееся всепроникающим лиризмом видение мира. "Познавательная часть", материальная спецификация описания такому видению противопоказаны" 9 .