Если не смотришь - пусть не болван ты,
Но уж, по крайности, богом убитый:
Ты же не знаешь, что ищут таланты,
Ты же не ведаешь, кто даровитый!
Давно инфлировавший оборот "мы ищем таланты" герой-простак понимает буквально, а часто повторяющееся в песне выражение "с ума сойти" тоже оборачивается своим прямым смыслом: простак сходит с ума:
Ну, а потом, на закрытой на даче,
Где, к сожалению, навязчивый сервис,
Я и в бреду все смотрел передачи,
Все заступался за Анжелу Дэвис.
Штампы воспринимаются экстравертом настолько некритически, что он манипулирует ими как свободными сочетаниями:
"А ну-ка, девушки!" "А ну-ка парням!"
Вручают премию в ОО-ООН!
Кстати, эти избыточные "О" в ООН проистекают все от того же восторженного приятия чуждой и непонятной культуры. Зияние гласных крайне нехарактерно для русского языка, но простак выражает полную готовность произносить неудобопроизносимое и даже добавляет на всякий случай лишние "О".
А теперь посмотрим, как выглядит эта речевая характеристика героя Высоцкого в контексте шестидесятых годов. В языке этого времени лингвисты зафиксировали новое явление - "паронимический взрыв" - массовую тягу к игре слов, к каламбурному сближению разных по значению, но близких по звучанию оборотов, а также к "обыгрыванию" пословиц и фразеологических единиц. Тогда же в лингвистических статьях появились термины "трансформация фразеологической единицы", "расщепление идиомы" и прочие, отражающие это каламбурное обыгрывание.
В этом отношении Высоцкий, казалось бы, ничем не выделялся. Не нужно быть наблюдательным человеком, чтобы заметить: едва ли не каждая строчка его стихов содержит каламбур, главным образом основанный на расщеплении устойчивых выражений. Однако мы как-то проглядели, что каламбуры Высоцкого всегда мотивированы языковой личностью говорящего. "Фразы" из нескончаемой нашей "юморины" не принадлежат никому, а фразы Высоцкого всегда произносятся от чьего-то имени. В случае "жертвы телевидения" эти каламбуры отражают драму языковой личности, не комедию, а именно драму столкновения определенного склада человека, обычно культурно, а иногда и умственно обделенного, с языком и культурой нового Вавилона. Экстраверт Высоцкого - нищий духом. Это своего рода "голый и небогатый человек" древнерусской литературы. Симпатии Высоцкого здесь, как и всегда, на стороне слабого. Вспомним, какой удельный вес занимает в его творчестве имитация речи душевнобольных, склонных все понимать в прямом смысле.
Так, герои известного стихотворения "Письмо в редакцию телевизионной передачи "Очевидное - невероятное" из сумасшедшего дома - с Канатчиковой дачи" понимают буквально выражение "съесть собаку", переосмысливают устойчивое выражение "удивительное рядом", неловко сближают в речи слова "дока" и "доктор". То же и в прозе: "Жизнь без сна" - редкий пример того, как выдуманный мрачным и не очень гуманным двадцатым веком "поток сознания" служит христианнейшим идеям добра, да еще и сам введен подоброму, с улыбкой.
Что объединяет языковое поведение умственно и культурно ущербных героев Высоцкого? Только ли ущербность? Языковая личность, изображаемая Высоцким, всегда отличается повышенной доверчивостью и простодушием. Обе эти черты очень русские, и не случайно каламбуры Высоцкого находили такой горячий отклик, а механические каламбуры "фраз" проскакивали мимо сознания.
Интроверт, назовем его "второе Я", - это герой, терзаемый внутренними противоречиями, раздвоением. Вторая половина его души - либо пороки, воплощенные в духе древнерусского двойничества в образах судьбы ("Чтоб вы сдохли, выпивая, две судьбы мои - Кривая и Нелегкая"), либо героическое, жертвенное начало ("тот, который во мне сидит"). В языке такого героя советские штампы обычно уступают место русским идиомам. Вместо доверчивого приятия ложной истины из мира псевдокультуры тут вдумчивое вслушивание в родную идиому, в которой заключены прописные истины. Часто это угроза, предупреждение. Так, в песне "Две судьбы" реализуется скрытый смысл выражения "плыть по течению". Но сокровищница народной мудрости на то и сокровищница. Прописные истины наставляют на путь. В прямых значениях слов, в пословицах, сказках заключен вечный смысл, о чем прямо говорит сам автор:
Чистоту, простоту мы у древних берем,
Саги, сказки - из прошлого тащим, -
Потому что добро остается добром -
В прошлом, будущем и настоящем!
Понятие "двойничество" аккумулирует многое в творческой манере Владимира Высоцкого, у которого судьба часто выступает в роли двойника героя. Образ судьбы-двойника активно разрабатывался в так называемой демократической сатире 17 в., и взятое в этом аспекте "двойничество" - яркое проявление связи Высоцкого с русской народно-смеховой культурой.
В поэтике Высоцкого двойничество играет особую роль, превращаясь в своеобразный творческий принцип, в основе которого лежит гуманная идея - сочувствие слабому при осуждении его слабостей, идея, восходящая к христианской мысли: осуди грех, но прости грешника. Не отталкивать людей как аморальных, асоциальных, чуждых и т.п., но, солидаризируясь с тем человечным, что они сохранили в себе, указать путь нравственного очищения. Такую возможность дает условное разделение души на два противоборствующих начала - двойничество. Эта позиция прекрасно выражена словами героя шуточного стихотворения Высоцкого "И вкусы, и запросы мои странны":
А суд идет, весь зал глядит мне в спину.
Вы, прокурор, вы, гражданин судья,
Поверьте, что не я разбил витрину,
А подлое мое второе "я".
Связь Высоцкого с русской демократической сатирой 17 в., и особенно с "двойнической" литературой этого периода, очевидна: это и тема судьбы, и тема пьянства, и тема "голого и небогатого человека", и особый смех, направленный против сильных мира сего (социальной несправедливости) и в то же время против слабостей самого "голого и небогатого", и характерное для русской смеховой культуры соединение смешного со страшным, и пародирование, сопряженное со смешением стилей. Но у нас есть уникальная возможность проследить, в чем же Высоцкий шел за традицией 17 в., а в чем пошел вразрез с этой традицией. Такую возможность дает уже названное стихотворение "Две судьбы", прямым и непосредственным образом связанное с древнерусской "Повестью о Горе и Злочастии".
В обоих произведениях главный герой, не названный по имени, первую часть своей жизни живет "по учению", а затем встречается со своей судьбой, которая представляет собой его персонифицированные пороки - пьянство и слабоволие. Губя героя, его злые гении вступают с ним в диалог, причем не только искушают его, но и объясняют ему причины его беды, "учат":
"Кто рули и весла бросит,
Тех Нелегкая заносит -
так уж водится!"
"А хто родителей своих на добро учение не слушает,
тех выучу я, Горе злочастное..."
В обоих произведениях фигурируют образы реки и лодки, символизирующие жизнь и человека в ней. В обоих произведениях герою после упорного преследования удается спастись.
Итак, злая судьба является в виде живого существа, причем воплощение в свою очередь раздваивается: в древнерусском памятнике это Горе и Злочастие, у Высоцкого - Нелегкая и Кривая. Это подчеркивает, как известно, идею двойничества. Однако в повести и в стихотворении раздвоение самого двойника носит принципиально разный характер и на уровне идеи, и на уровне изобразительно-выразительных средств.
В стихотворении Высоцкого Нелегкая и Кривая - самостоятельные персонажи с разделением ролей. Эти роли связаны с деформацией идиомы, в частности, с реализацией прямого смысла идиом: нелегкая заносит, а кривая вывозит. Точнее, в стихотворении кривая обещает вывезти, но движется по замкнутому кругу. Разница образов значима: Нелегкая карает ленивых, тех, "кто рули и весла бросит", Горе - непокорных, тех, "кто родителей не слушает". Горе наказывает за бунтарство, нарушение традиций, Нелегкая - за конформизм: герой Высоцкого в самом прямом смысле слова плывет по течению:
Жил безбедно и при деле,
Плыл, куда глаза глядели -
по течению.
Поэтому Нелегкая закономерно влечет за собой Кривую - неправильную, шальную надежду на спасение без усилий. В "Повести о Горе и Злочастии" также присутствует тема ложного спасения. Оно в том, что "нагому-босому шумить разбой". Истинным же образом молодец спасся лишь постригшись в монахи. А вот ложное спасение ленивого в том, он влезает на горб (в переносном смысле слова становится иждивенцем) отвратительной старухи - Кривой.
Став заложником Кривой и Нелегкой, герой стихотворения утрачивает свое "я". Это отражается в употреблении самого местоимения "я", очень значимого для двойнической темы у Высоцкого:
Я кричу, - не слышу крика,
Не вяжу от страха лыка,
вижу плохо я.
На ветру меня качает...
"Кто здесь?" Слышу - отвечает:
"Я Нелегкая!"
В начале строфы "я" - это сам герой, местоимение начинает стихотворную строку, конструкция активная. Далее "я" опускается, затем инвертируется, потом конструкция становится пассивной, потом "я" - это уже двойник. Любопытна и каламбурная рифма "плохо я - Нелегкая", где "я" словно растворяется в своем двойнике.
Непокорный герой повести спасся в монастыре, ленивый герой стихотворения - тем, что "греб до умопомраченья". Герой обретает самостоятельность, делает свой собственный выбор. Тема самостоятельного нравственного выбора чрезвычайно важна для Высоцкого. Другое его двойническое стихотворение ("Мой черный человек в костюме сером") заканчивается словами:
Мой путь один, всего один, ребята, -
Мне выбора, по счастью, не дано.
Так замыкается круг двойничества и герой обретает единство.