Творчество Клюева грани 1910-1920-х гг. отмечено крайней противоречивостью. Коммунист-хлыстовец, старовер и гностик - это, конечно, фигурант Серебряного века. В стихотворениях Клюева начала 1920-х гг. есть и чисто авангардистские выпады: «В потир отольются металлов пласты, Чтоб солнца вкусили народы-Христы. О демоны-братья, отпейте и вы Громовых сердец, поцелуйной молвы!» («Песнь Солнценосца», 1917) [1. С. 363]. В одном четверостишии рядом и «народы-Христы», и «демоны-братья». Поэт-пророк зовёт силы всех миров к всеобщему примирению. Образ чертога брачного, где низкие энергии преображаются, имеет гностические истоки, как и мотив преодоления ада и всеобщего примирения («Огненная грамота», 1919). Земной мир гностики понимали как результат отпадения от полноты (Плеромы), ошибки несовершенного Демиурга (ремесленника). В мире Клюева нет символа вечной женственности - жены и невесты, но образ вселенской матери, возможно, восходит к гностическим источникам.
Во время Гражданской войны хлыстовская «евхаристия шаманов» отдавала жутковатым шутовством. Эта одержимость помешала поэту сразу разглядеть, кто такие большевики, он стал испытывать «грозового Ленина». Важно уловить момент перелома, это середина 1920-х гг. До этого момента сочинения Клюева бестрагедийны. Затем укрупняется мотив тёмного перерождения родины: на месте потаённой Руси предстала отталкивающая «Рассея-тёща». «Песнь о великой матери» (1931-1933 гг.) представила картину торжества адских сил: «Безбожие свиной хребёт О звёзды утренние чешет, И в зыбуны косматый леший Народ развенчанный ведёт» [1. С. 779] - это вселенски значимое событие. Итоговые произведения Клюева воплощают апокалиптическую картину, осознание тяжкого обрыва русской истории: «К нам вести горькие пришли, что больше нет родной земли» [1. С. 773].
Пафос стихотворений Клюева 1930-х гг. - покаяние. Богооставленность понята как наказание за прельщенья: «Плачь, русская земля, на свете Злосчастней нет твоих сынов, И адамантовый засов У врат лечебницы небесной Для них задвинут в срок безвестный…» (незаконченный цикл «Разруха», 1934) [1, 629]. Финалом «Песни о великой матери», главной поэмы Клюева, можно считать видение шествия русских святых: небесные заступники возвращаются на иконы. «Погорельщина» также завершается мотивом преображения, спасения.
В последнем из дошедших до нас стихотворений «Есть две страны…» (1937) создан образ чаши-песни - преобразование мотива священного сосуда. В начале это глиняный кувшин, далее сосуд райской радости, затем - окончательное осознание - сосуд, сохраняемый до дня всеобщего преображения.
И первой песенкой моей,
Где брачной чашею лилея,
Была: «Люблю тебя, Рассея,
Страна грачиных озимей!»
[1. С. 632]
Ангел вторит, благословляя языческий Овсень, значит, творчество направляла божественная воля: «И ангел вторил: “Буди, буди! Благословен родной овсень! Его, как розаны в сосуде, Блюдет Христос на оный день!”» [1. С. 632]. Лейтмотив избранничества преображается, отделяется от величального пафоса и наполняется трагическим: это избранничество на страдание. Остаётся и другой лейтмотив лирики Клюева - прикосновение к тайному знанию, но теперь речь идёт о тайне божественного замысла. Лирический герой в ситуации национальной катастрофы читает знаки судьбы. Силы ада вышли из тьмы и попирают родину, но душа у земледельческой страны христианская, тайну её хранит Христос до дня разрешения всех бед и противоречий. Даже тёмная Рассея - «страна грачиных озимей».
Николай Клюев - литератор третьей фазы жизни национальной культуры (по К. Леонтьеву) - фазы всесмешения и религиозных химер. Эпоха неогностицизма в России была преддверием социальной катастрофы. Одни строили проекты очищения мира, другие мечтали в корне перестроить человека. Переход поэта от гностической ереси к религиозному традиционализму - недостаточно изученная тема. Этому перелому до сих пор не придают должного значения: так действует гипнотическое притяжение мифемы «Серебряный век». «В художнике, как в лицедее, гнездятся тысячи личин» - это девиз эпохи жизнетворчества. Порой кажется, что Клюев собрал все модные ереси Серебряного века. Многие новейшие статьи о нём дышат полусознательной апологией сектантства и гностицизма. В христианском понимании, путь Клюева - освобождение от хлыстовской одержимости, от гностического проекта исправления мира. Звание религиозного поэта вполне заслужено им, но рассуждения на эту тему ведутся без должного понимания. Взятый в целом, путь Клюева учит не бесконечному погружению в игру, а пониманию истоков нашей трагедии, осмыслению ослепляющего русского опыта.
Список литературы
1. Клюев Н. Сердце Единорога: Стихотворения и поэмы. СПб.: Изд-во Христиан. гум. ин-та, 1999.
2. Клюев Н. Словесное древо: Проза. СПб.: Росток, 2003.
3. Михайлов А.И. Поэтический космос Николая Клюева // Вытегорский вестник. Клюевские чтения в Вытегре. 1994. № 1.
4. Семёнова С. Русская поэзия и проза 1920-1930-х гг.: Поэтика - Видение мира - Философия. М.: ИМЛИ, 2001.
5. Мельников П.И. (Печерский А.) Собрание. сочинений: в 8 т. М.: Худож. лит., 1976. Т. 8.
6. Ремизов А. Собрание сочинений: в 10 т. М.: Рус. книга, 2000. Т. 8.