Смекни!
smekni.com

Я к микрофону встал, как к образам О жизни и творчестве В.С.Высоцкого (стр. 5 из 7)

Возьмем, к примеру, «Песенку о слухах». Вроде бы очень просто: сатира на сплетников. Автор издевается над досу­жими выдумками «беззубых старух», доводит доморощен­ные фантазии до абсурда: тут и «две коньячные струи» по­являются, и хлеб «из рыбной чешуи», и прочие небывальщи­ны. Но среди этой явной чепухи мелькают и сообщения не совсем нелепые. За первым слоем - осуждением сплетен - таится второй план - мысль о социальных причинах слу­хов. Ведь отсутствие полной и широкой информации о на­шей жизни, особенно о её негативных сторонах, и приводи­ло к обилию слухов и сплетен. Люди предпочитали верить информации неофициальной, несмотря на все её издержки и нелепости. В условиях безгласности возникает некий порочный круг, когда уже ничему невозможно верить:

Ходят сплетни, что не будет больше слухов

абсолютно,

Ходят слухи, будто сплетни запретят!

Где же правда? В самой горькой авторской иронии, в двухголосом авторском слове, беспощадно, но точно фикси­рующем аномалии и официального, и неофициального со­знания. Высоцкий и сам отчетливо осознавал двуплановую при­роду своих произведений. Он говорил на концертах, что в песне для него важен «другой пласт», причем «обязательно серьезный». Неистощимое остроумие поэта никогда не ра­ботало на пустое развлекательство. Слушая его записи, мы убеждаемся, что «оживление в зале» возникало после строк и фраз не только очень смешных, но и очень острых, соци­ально нацеленных. И читая Высоцкого, мы видим, что эта острота нисколько не притупилась.

Но внутренняя серьезность никогда не переходила у Высоцкого в проповедь, в дидактически-занудное поучение. Он хорошо понимал, что на слушателя и на читателя сильнее действует не готовый ответ, а остро и энергично поставленный вопрос. Об этом, впрочем, прямо сказано в парадоксальном финале стихотворения «Мой Гамлет»:

А мы все ставим каверзный ответ

И не находим нужного вопроса.

Сам же Высоцкий постоянно находил сложнейшие воп­росы, подходя к знакомым явлениям с совершенно неожиданной стороны. Очень много у него песен, суть которых только вопросом и можно передать. Творчество Высоцкого - это не «учебник жизни», а своего рода задачник. Рас­смотрим несколько «задачек» из этой книги.

Как же все-таки стоит жить - отсиживаясь в надежном последнем ряду или пробираясь в первый ряд («Песня про первые ряды»)?

Действительно ли истинный поэт только тот, кто «кон­чил жизнь трагически»? А может быть, это миф, сочиненный кровожадной толпой, желающей «укоротить поэта» («О фа­тальных датах и цифрах»)?

«Я стою, как перед вечною загадкою,/Пред великою да сказочной страною...» В чем эта загадка и можно ли ее раз­гадать («Купола»)?

Можно ли принять логику «некоего чудака»: «Чистая Правда со временем восторжествует,- /Если проделает то же, что явная Ложь!»? Или все-таки Правда должна оста­ваться Правдой? Но не обречена ли она тогда на вечное бес­силие («Притча о Правде и Лжи»)?

И так далее, и так далее. А ответов в конце задачника нет - и быть не может. Просто тот, кто умеет над подобны­ми вопросами серьезно и глубоко размышлять, в сложной ситуации поступит единственно правильным образом. В со­брании Даля есть пословица, которая могла бы служить эпиграфом ко всему написанному Высоцким: «Думай двоя­ко, а делай одинако». Высоцкий отлично умел «думать двоя­ко», сопоставлять разные версии, влезать в чужую шкуру, чутко вникать в позицию собеседника - пусть неприемле­мую или даже абсурдную. И именно поэтому его собствен­ная позиция всегда была четкой и определенной. Высоц­кий неутомимо вел терпеливый диалог с современниками - и потому такую неоспоримую весомость приобрели его мо­нологические признания:

Но знаю я, что лживо, а что снято,-

Я понял это все-таки давно.

Мой путь один, всего один, ребята,-

Мне выбора, по счастью, не дано.

«Мой путь один...» Читаем Высоцкого — и видим линию этого пути. Вот ведь еще в чем значение и необходимость книжных изданий. И сборник, выстроенный в хронологи­ческой последовательности, спорит со схематическими представлениями о творческой биографии Высоцкого. Спорит даже с «самим» Булатом Окуджавой, которого Высоцкий называл «духовным отцом», точнее — с таким вот выска­зыванием Окуджавы о творческом пути его младшего това­рища: «Он начал с примитива, с однозначности, постепенно обогащая свое поэтическое и гражданское видение, дошел до высоких литературных образцов...» Вроде бы модель по-своему красивая: получается, что Высоцкий двигался «впе­ред и выше». Но - факты все же дают иную картину. «Од­нозначность» с самого начала была Высоцкому чужда. Не случайно, что еще до песен он сочинял пародии, а ведь это жанр двусмысленный, двуплановый по природе.

Думается, «Роман о девочках» вносит окончательную ясность в вопрос об оценке «блатного» песенного цикла. А то ведь сколько было недоразумений по этому поводу! Шутя, играя, сблизил молодой Высоцкий свое местожитель­ство и свою среднюю школу в Большом Каретном переул­ке с находившимся неподалеку МУРом, а многие доверчи­вые слушатели тут же приписали автору криминальную биографию, всерьез полагая, что он теснейшими узами связан с преступным миром. Но и тогда, когда всем стало допод­линно известно, что Высоцкий не сидел в Таганской тюрь­ме, а в Магадан ездил «сам собой», «не по этапу», - и тогда на него легла какая-то тень: стали его упрекать в идеали­зации уголовников и их морали и так далее. Казалось бы, явное недомыслие. Ведь путать Высоцкого с его криминаль­ными героями - всё равно, что ненавидеть артиста, извест­ного по ролям отрицательных персонажей, или, как это сде­лал когда-то в Америке один простодушный зритель, стре­лять в исполнителя роли Отелло, душащего на сцене Дез­демону.

Но, оказывается, принимать близко к сердцу судьбы сво­их героев, пропускать через себя их боль небезопасно: на автора ложится ответственность за героев. И, тем не ме­нее, Высоцкий не бросил свою раннюю тематику, а вновь вернулся к ней, стремясь проникнуть в психологию воров и проституток, разобраться в социальных причинах преступ­ности. Даже не помышляя о возможности публикации своего романа, Высоцкий занялся исследованием проблем, о которых наша публицистика и проза смогли заговорить вслух совсем недавно. Мы доходим до многоточия, на ко­тором обрывается написанная часть романа, - и совсем не чувствуем временной дистанции: кажется, что это сочинялось сегодня...

И в песнях, и в романе Высоцкий, ничуть не обеляя своих персонажей, уловил важную общественно-историческую причину преступных деяний - утрату людьми веры в справедливость, в закон:

Сколько веры и лесу повалено...

Это из глубоко трагичной песни «Банька по-белому». А в «Романе о девочках» появляется зловещая и весьма типичная фигура палача сталинских времен Максима Гри­горьевича. Бесчеловечность, возведенная в ранг политики, стала тяжелой болезнью, которую лечить предстоит ещё долго.

В общем, раннее и позднее творчество Высоцкого до­вольно прочно связаны и своею болевой чувствительностью в равной мере обращены к нашей современности. Недаром и сам поэт (можно, впрочем, сказать: и прозаик) в пору зрелости сказал: «Когда говорят, что мои ранние песни были на злобу дня, а теперь будто бы я пишу песни-обобщения, по-моему, это неправда: это невозможно определить, есть обобщение или его нет,- пусть критики разбираются. Потом, со временем, все это видоизменилось, обросло, как снежный ком, приняло другие формы и очертания. И песни немножечко усложнились, круг тем стал шире...»

Да, энергия обобщенности была присуща произведениям Высоцкого с самого начала, с годами она только накапливалась и возрастала. И постоянно поддерживали друг друга слово и сюжет, поэтическое и прозаическое начало. Читаем Высоцкого — и наша мысль, наши чувства вовлекаются в активнейшую работу по освоению его развернутых сюжетных метафор, сочетающих лирическую выразительность с повествовательной протяжённостью.

Читаем Высоцкого — и вместе с ним то скользим по планете, которую окутал вечный гололед, то оказываемся втиснутыми в символическую подводную лодку, из которой несётся наш общий крик: «Спасите наши души!»

Читаем Высоцкого — и вместе с ним проходим - который раз - «по канату, натянутому, как нерв». И где здесь граница между его книгой и нашей жизнью?

Владимир Семенович Высоцкий вошел в русское советское ис­кусство как многогранно одаренная личность. Большой поэт современности, выдающийся артист, яркий киноактер, самобытный исполнитель автор­ских песен.

В телевизионном интервью, рассказывая о своих песнях, Вы­соцкий говорил: «Вы спросили, кем я себя больше считаю — поэтом, композитором, актером? Вот я не могу вам впрямую ответить на этот вопрос, может быть, все вместе будет называться каким-то одним словом, и тогда я скажу: «Я себя считаю вот этим-то». Этого слова пока нет... Я думаю, сочетание тех жанров и элементов искусства, которыми я занимаюсь и пытаюсь сделать из них син­тез... может, это - какой-то новый вид искусства. Не было же магнитофона в XIX веке, была только бумага, потом появились магнитофоны и видеомагнитофоны... значит, может появиться но­вый вид искусства - для меня».

Действительно, современное развитие радиотехники помогло раскрыться самобытному таланту Владимира Высоцкого — синтезу поэтического слова, музыки, артистизма, необыкновенной модуляции голоса - и сделало его достоянием миллионов людей.

Принципы создания произведений.

Поэтическое наследие Владимира Высоцкого условно можно раз­делить на две составные части. Это: