- Хоть по крайности закажите музыкантам сыграть полечку. Пусть барышни потанцуют, - попросила ворчливо Люба.
Это было ему с руки. Под музыку, среди толкотни танцев, было гораздо удобнее решиться встать, увести из залы одну из девиц, чем сделать это среди общего молчания и чопорной неподвижности.
- А сколько это стоит? - спросил он осторожно.
- Кадриль - полтинник, а такие танцы - тридцать копеек. Так можно?
- Ну что ж... пожалуйста... Мне не жаль...-согласился он, притворяясь щедрым.-Кому здесь сказать?
- А вон, музыкантам.
- Отчего же... я с удовольствием... Господин музыкант, пожалуйста, что-нибудь из легких танцев, - сказал он, кладя серебро на фортепиано.
- Что прикажете? - спросил Исай Саввнч, пряча деньги в карман. - Вальс, польку, польку-мазурку?
- Ну... что-нибудь такое...
- Вальс, вальс! - закричала с своего места Вера, большая любительница танцевать.
- Нет, польку!.. Вальс!.. Венгерку!.. Вальс! - потребовали другие.
- Пускай играют польку,-решила капризным тоном Люба.-Исай Саввич, сыграйте, пожалуйста, полечку. Это мой муж, и он для меня заказывает, - прибавила она, обнимая за шею педагога. - Правда, папочка?
Но он высвободился из-под ее руки, втянув в себя голову, как черепаха, и она без всякой обиды пошла танцевать с Нюрой. Кружились и еще три пары. В танцах все девицы старались держать талию как можно прямее, а голову как можно неподвижнее, с полным безучастием на лицах, что составляло одно из условий хорошего тона заведения. Под шумок учитель подошел к Маньке Маленькой.
- Пойдемте? - сказал он, подставляя руку калачиком.
- Поедемте, - ответила она смеясь.
Она привела его в свою комнату, убранную со всей кокетливостью спальни публичного дома средней руки:
комод, покрытый вязаной скатертью, и на нем зеркало, букет бумажных цветов, несколько пустых бонбоньерок, пудреница, выцветшая фотографическая карточка белобрысого молодого человека с гордо-изумленным лицом, несколько визитных карточек; над кроватью, покрытой пикейным розовым одеялом, вдоль стены прибит ковер с изображением турецкого султана, нежащегося в своем гареме, с кальяном во рту; на стенах еще несколько фотографий франтоватых мужчин лакейского и актерского типа; розовый фонарь, свешивающийся на цепочках с потолка; круглый стол под ковровой скатертью три венских стула, эмалированный таз и такой же кувшин в углу на табуретке, за кроватью.
- Угости, милочка, лафитом с лимонадом, - попросила, по заведенному обычаю, Манька Маленькая, расстегивая корсаж.
- Потом, - сурово ответил педагог.- Это от Тебя самой будет зависеть. И потом: какой же здесь у вас может быть лафит? Бурда какая-нибудь.
- У нас хороший лафит, -обидчиво возразила девушка. - Два рубля бутылка. Но если ты такой скупой, купи хоть пива. Хорошо?
- Ну, пива, это можно.
- А мне лимонаду и апельсинов. Да?
- Лимонаду бутылку - да, а апельсинов - нет. Потом, может быть; я тебя даже и шампанским угощу, все от тебя будет зависеть. Если постараешься.
- Так я спрошу, папашка, четыре бутылки пива и две лимонаду? Да? И для меня хоть плиточку шоколаду. Хорошо? Да?
- Две бутылки пива, бутылку лимонаду и больше ничего. Я не люблю, когда со мной торгуются. Если надо, я сам потребую.
-- А можно мне одну подругу пригласить?
- Нет уж, пожалуйста, без всяких подруг. Манька высунулась из двери в коридор и крикнула звонко:
- Экономочка! Две бутылки пива и для меня бутылку лимонаду.
Пришел Симеон с подносом и стал с привычной быстротой откупоривать бутылки. Следом за ним пришла экономка Зося.
- Ну вот, как хорошо устроились. С законным браком! - поздравила она.
- Папаша, угости экономочку пивом, - попросила Манька. - Кушайте, экономочка.
- Ну, в таком случае за ваше здоровье, господин. .Что-то лицо мне ваше точно знакомо?
Немец, пил пиво, обсасывая и облизывая усы, и нетерпеливо ожидал, когда уйдет экономка. Но она, поставив свой стакан и поблагодарив, сказала:
- Позвольте, господин, получить с вас деньги. За пиво, сколько следует, и за время. Это и для вас лучше и для нас удобнее.
Требование денег покоробило учителя, потому что совершенно разрушало сентиментальную часть его намерений. Он рассердился:
- Что это, в самом деле, за хамство! Кажется, я бежать не собираюсь отсюда. И потом разве вы не умеете разбирать людей? Видите, что к вам пришел человек порядочный, в форме, а не какой-нибудь босяк. Что за назойливость такая!
Экономка немного сдалась.
- Да вы не обижайтесь, господин. Конечно, за визит вы сами барышне отдадите. Я думаю, не обидите, она у нас девочка славная. А уж за пиво и лимонад потрудитесь заплатить. Мне тоже хозяйке надо отчет отдавать. Две бутылки пива, по пятидесяти-рубль и лимонад тридцать - рубль тридцать.
- Господи, бутылка пива пятьдесят копеек! - возмутился немец.-Да я в любой портерной достану его за двенадцать копеек.
- Ну и идите в портерную, если там дешевле, - обиделась Зося.-А если вы пришли в приличное заведение, то это уже казенная цена - полтинник. Мы ничего лишнего не берем. Вот так-то лучше. Двадцать копеек вам сдачи?
- Да, непременно сдачи, - твердо подчеркнул учитель. - И прошу вас, чтобы больше никто не входил.
- Нет, нет, нет, что вы, - засуетилась около, двери Зося. - Располагайтесь, как вам будет угодно, в полное свое удовольствие. Приятного вам аппетита.
Манька заперла за нею дверь на крючок и села немцу на одно колено, обняв его голой рукой.
- Ты давно здесь? - спросил он, прихлебывая пиво. Он чувствовал смутно, что то подражание любви, которое сейчас должно произойти, требует какого-то душевного сближения, более интимного знакомства, и поэтому, несмотря на свое нетерпение, начал обычный
разговор, который ведется почти всеми мужчинами наедине с проститутками и который заставляет их лгать почти механически, лгать без огорчения, увлечения или злобы, по одному престарому трафарету.
- Недавно, всего третий месяц.
- А сколько тебе лет?
- Шестнадцать,-соврала Маленькая Манька, убавив себе пять лет.
- О, такая молоденькая! - удивился немец и стал, нагнувшись и кряхтя, снимать сапоги. - Как же ты сюда попала?
- А меня один офицер лишил невинности там... у себя на родине. А мамаша у меня ужас какая строгая. Если бы она узнала, она бы меня собственными руками задушила. Ну вот я и убежала из дому и поступила сюда...
- А офицера-то ты любила, который первый-то?
- Коли не любила бы, то не пошла бы к нему. Он, подлец, жениться обещал, а потом добился, чего ему нужно, и бросил.
- Что же, тебе стыдно было в первый раз?
- - Конечно, что стыдно... Ты как, папашка, любишь со.светом или без света? Я фонарь немножко притушу. Хорошо?
- А что же, ты здесь не скучаешь? Как тебя зовут?
- Маней. Понятно, что скучаю. Какая наша жизнь! Немец поцеловал ее крепко в губы и опять спросил:
- А мужчин ты любишь? Бывают мужчины, которые тебе приятны? Доставляют удовольствие?
- Как не бывать, - засмеялась Манька. - Я особенно люблю вот таких, как ты, симпатичных, толстеньких.
- Любишь? А? Отчего любишь?
- Да уж так люблю. Вы тоже симпатичный. Немец соображал несколько секунд, задумчиво отхлебывая пиво. Потом сказал то, что почти каждый мужчина говорит проститутке в эти минуты, предшествующие случайному обладанию ее телом:
- Ты знаешь, Марихен, ты мне тоже очень нравишься. Я бы охотно взял тебя на содержание.
- Вы женат,-возразила она, притрагиваясь к его кольцу.
- Да, но, понимаешь, я не живу с женой, она нездорова, не может исполнять супружеских обязанностей.
- Бедная' Если бы она узнала, куда ты, папашка, ходишь, она бы, наверно, плакала.
- Оставим это. Так знаешь, Мари, я себе все время ищу вот такую девочку, как ты, такую скромную -и хорошенькую. Я человек состоятельный, я бы тебе нашел квартиру со столом, с отоплением, с освещением. И на булавки сорок рублей в месяц. Ты бы пошла?
- Отчего не пойти, пошла бы. Он поцеловал ее взасос, но тайное опасение быстро проскользнуло в его трусливом сердце.
- А ты здорова? - спросил он враждебным, вздрагивающим голосом.
- Ну да, здорова. У нас каждую субботу докторский осмотр.
Через пять минут она ушла от него, пряча на ходу в чулок заработанные деньги, на которые, как на первый почин, она предварительно поплевала, по суеверному обычаю. Ни о содержании, ни о симпатичности не было больше речи. Немец остался недоволен холодностью Маньки и велел позвать к себе экономку.
- Экономочка, вас мой муж к себе требует! - сказала Маня, войдя в залу и поправляя волосы перед зеркалом.
Зося ушла, потом вернулась и вызвала в коридор Пашу. Потом вернулась в залу уже одна.
- Ты что это, Манька Маленькая, не угодила своему кавалеру?.- спросила она со смехом. - Жалуется на тебя: "Это, говорит, не женщина, а бревно какое-то деревянное, кусок леду". Я ему Пашку послала.
- Э, противный какой! - сморщилась Манька и отплюнулась.-Лезет с разговорами. Спрашивает: ты чувствуешь, когда я тебя целую? Чувствуешь приятное волнение? Старый пес. На содержание, говорит, возьму.
- Все они это говорят,-заметила равнодушно Зоя.
Но Женя, которая с утра была в злом настроении, вдруг вспыхнула.
- Ах он, хам этакий, хамло несчастное! - воскликнула она, покраснев и энергично упершись руками в бока.-Да я бы взяла его, поганца старого, за ухо, да подвела бы к зеркалу и показала бы ему его гнусную морду. Что? Хорош? А как ты еще будешь лучше, когда у тебя слюни изо рта потекут, и глаза перекосишь, и начнешь ты захлебываться и хрипеть, и сопеть прямо женщине в лицо. И ты хочешь за свой проклятый рубль, чтобы я перед тобой в лепешку растрепалась и чтобы от твоей мерзкой любви у меня глаза на лоб полезли? Да по морде бы его, подлеца, по морде! До крови!
- О, Женя! Перестань же! Пфуй! - остановила ее возмущенная ее грубым тоном щепетильная Эмма Эдуардовна.
- Не перестану! - резко оборвала она. Но сама замолчала и гневно отошла прочь с раздувающимися ноздрями и с огнем в потемневших красивых глазах.