- Книги, оленьи рога, старинные гравюры. И даже камин, - проговорила Галя и, пробежав темными глазами по комнате, очень длительно поглядела на Княжко и Никитина. - Чей-то нарушенный русскими уют... Представляю, как они могут нас бояться и ненавидеть. Лейтенант Никитин, вы сами здесь расположили свой взвод?
- Именно, - сказал Никитин. - Пустой дом. Хозяев нет.
- А лейтенант Княжко в соседнем доме? Вы рядом?
- Вероятно, - сухо ответил Княжко. - Вероятно, мой взвод в соседнем доме.
- Огневые взвода располагаются рядом, чтобы вы знали, Галочка! - пророкотал весело Гранатуров, взяв выкинутую Межениным на стол карту. - Еще одну. Так... Еще на счастье. Да, судьба - котелок, жизнь - балалайка, перебор! Вот кому везет во всех смыслах, сержант, так это тебе! Пять сотен враз проиграл! Дьявол ты везучий! Попробуй-ка, везет ли лейтенанту Княжко!
- Не отрицаю, по слухам, мама меня в лапоточках родила. - Меженин, довольный удачливым началом, подправил выросшую кучку денег в банке, снова защелкал картами. - Говорят, раньше эксплуататоры женщин в карты проигрывали и выигрывали. На сколько идете, товарищ лейтенант? Вам без всяких-яких полное очко подкатит - тройка, семерка, туз... Не пойдете втемную? - спросил он Княжко и вскинул ресницы, жестковато-ласковым взглядом обвел Галю, откинувшуюся на диване; суконная юбка цвета хаки стягивала ее сжатые колени, поблескивали сапожки. - Вот ежели бы вы, Галочка, жили в те времена и вас проиграли, чтоб вы сделали, интересуюсь?
- Втемную - нет. - Княжко еще не раскрыл выложенные на скатерть карты, как лицо его будто заострилось от короткого Галиного смеха, от грудного звука ее голоса:
- Остроумно шутите, Меженин! Но отвечаю вам без шуток. Вы средневековый феодал сорок пятого года. Если бы вы меня выиграли, не дай бог, я положила бы под подушку остро наточенный кинжал.
- И, значит, убили бы, не пожалели?
- Не задумалась бы. Ни на секунду.
- Проглоти, сержант, и улыбайся. Ясно? - восхищенно вскричал Гранатуров и здоровой правой рукой выдернул из ножен на ремне трофейный, зеркального блеска кортик, повертел им в воздухе. - Не подарить ли, Галя? На всякий случай!..
- Семнадцать, - бесстрастно сказал Княжко и открыл свои карты. - Что у вас, Меженин?
- Девятнадцать, товарищ лейтенант, - ответил, дунув на карты, Меженин и ухмыльнулся. - Ваша бита! Без всякого шулерства, чин чинарем. Эх, а вот в любви не везет...
- Прочти-ка, Княжко, что за слова на лезвии, - и Гранатуров бросил кортик на пачку рейхсмарок перед Княжко. - Ты один у нас по-немецки стругаешь. Слова - будь здоров! Прочти всем!
- Blut und Ehre, - хмурясь, прочитал Княжко вычеканенные слова на лезвии и перевел: - Блют - кровь, Эре - честь.
Меженин ловкой перетасовкой опытного игрока выгибал, выравнивал, подготавливая в ладони скользкую атласную колоду, с ухмылкой догадался:
- В общем, кинжальчик удачу означает. Вроде нашего - "Или грудь в крестах, или голова в кустах". Вы - как, товарищ лейтенант? Сыграете на удачу? Втемную?
- Сдавайте карты, - сказал Никитин. - Мне все равно. На весь банк, что ли.
- Философ ты, Меженин, дальше ехать некуда! - Гранатуров щегольским движением вложил кортик в ножны. - Эту штуковину, друзья мои, в Берлине взял, в штабе летной школы гитлерюгенда на Шпрее. Правильно - кровь и честь. Сильно сказано. Оттого и Галочке предлагал. Налить пива, Княжко?
- Нет. Не налить.
- Прости, забыл - ты у нас не пьешь и не куришь. Аскет. Танковая броня. Железобетон!
Он нашел на столе раскупоренную бутылку, черные, жгучие глаза его с вопрошающим интересом окинули Галю с головы до узких хромовых сапожек, сложенных крестиком, спросил, улыбаясь:
- Вам не скучно с нами, Галочка?
Она уже не оказывала никому внимания, как бы отсутствующе сидела в уголке старинного кабинетного дивана, подперев кулачком щеку, другой рукой листала на коленях тяжелую от коленкорового переплета книгу, снежной белизны ее лоб наклонен, темнели строго слитые брови, какое-то новое, задумчивое и сдержанное напряжение было в ее лице.
- Галочка, - нежно зарокотал Гранатуров и гигантским корпусом перегнулся к ней. - Ну чего вы там в книгу хмуритесь? Поговорите с нами, бокал пивка выпейте, и все нормально будет. Если вас тут кто стесняет, так вы ноль внимания - вам все разрешено, вы как-никак, а офицер, Галочка!
Но едва он проговорил это, перекидывая усмешливый взгляд на Княжко, как тот брезгливо поморщился и, суховатый, перетянутый по чуть выпуклой груди портупеей, с тщательно зачесанными на косой пробор светлыми волосами, сказал холодным гоном неудовольствия:
- Нельзя ли без навязчивости, товарищ старший лейтенант?
- Чего злишься, лейтенант, да неужели я тебя обидел? Иди Галю обидел? - фальшиво изумился Гранатуров. - Вот тебе - и виноват без вины оказался!
- Насколько я понимаю, - продолжал Княжко непроницаемо, - младший лейтенант медицинской службы никому в батарее не подчинена и может поступать, как ей заблагорассудится. И ваши советы по меньшей мере лично мне кажутся смешными.
- Ай, лейтенант! Ай, Княжко, люблю я все-таки тебя, и сам не знаю за что! - нарочито захохотал Гранатуров. - Ей-богу, люблю, мы с тобой когда-нибудь на "ты" перейдем? Или ты выкать хочешь?
Лицо Княжко было по-прежнему бесстрастным.
- Я не могу ответить вам полной взаимностью, товарищ старший лейтенант. Мне удобнее обращаться к старшим по званию соответственно уставу.
"Нет, Княжко не забыл и не простил ему то старое, что было между ними, - подумал Никитин, рискованно набирая втемную четвертую карту. - Нет, он в чем-то непримиримее и решительнее комбата. И это знает Гранатуров и не хочет с ним ссоры в присутствии Гали".
- Конечно, проиграл, черт его дери! - сказал Никитин и положил деньги в кучу купюр на столе. - Вам действительно везет, Меженин.
- В лапотках, в лапотках я родился, товарищ лейтенант, не на городских коврах воспитывался!
- Лапотки - это похвально. Что ж, попробуем еще раз, как без лапотков повезет, - вдруг упрямо проговорил Княжко. - Только учтите - без темной. Сдавайте карту, сержант.
- Вы обратили внимание на библиотеку? - вроде бы некстати спросила Галя, отрывая неулыбающиеся глаза от книги. - Кто, интересно, здесь жил? Куда они убежали? Наверно, сидели за столом по вечерам под этой лампой мужчины в колпаках, женщины в халатах, читали эти старинные книги. Никак не могу представить, что они думали о войне, о Гитлере, о нас, русских... И бросили все - убежали.
- Совершенно пустой дом, - подтвердил Никитин.
- Пустой... - Она обвела взглядом купол запыленного абажура, просвеченного керосиновой лампой, картины в толстых рамах по стенам, кожаные потертые кресла, задернутые на окнах красные бархатные шторы, камин с бронзовыми миниатюрными фигурками нагих женщин, сказала:
- И даже остались древние весталки, покровительницы домашнего очага. Помните, Никитин? Я их запомнила по школе, когда изучали историю Рима. Вам не бывает, Никитин, почему-то грустно в покинутом чужом доме? Грустно и странно.
- А чего грустно? Нормально! - успокоил Меженин и дунул на карту, колдовски щелкнул ею себя по носу. - Вот и вразрез пошло. Тройка!.. Фу-фу, намечается, едрена-матрена!..
- Весталок я плохо помню, - ответил Никитин и, слушая ее медленный глубокий голос, подумал, что она говорила это не ему, не Гранатурову, не Меженину, а лейтенанту Княжко, что она, вероятно, готова была сидеть вот так в одной комнате с ним, если бы даже он в течение всего вечера ни разу не обратился к ней, - или это только воображалось ему?..
- После войны замуж выйдете, еще такой роскошный уют заведете - закачаешься! - подмигнул Гранатуров. - Хотел бы я к вам тогда заехать, посмотреть на вас.
- Да?
- Не прогнали бы? Одним глазом посмотреть...
- Долго придется ждать. Очень долго, товарищ старший лейтенант.
- Почему долго? У вас и тут, Галочка, поклонников - штабелями. Мизинчиком стоит пошевелить - и к ногам вашим по-пластунски поползут.
Она усмехнулась, рассеянно полистала книгу на коленях.
- Я разборчивая невеста, Гранатуров. Вы никак не можете поверить, что есть и такие ненормальные бабы.
- Ох, Галочка, мужчины тоже под ногами не валяются!
- Я с трудом терплю мужчин. Уж очень они мне надоели за войну.
- Кого же вы любите? Женщин? За женщин замуж не выходят. Запрещено!
- А какое кому дело, кого я люблю и выйду ли я замуж? Боже, как интересно! Вам это очень нужно знать?
- Какая милая пустопорожняя болтовня! - проговорил Княжко, как бы по вялой инерции раскрывая сданные Межениным карты, но губы его властно подсеклись, что бывало заметно в приступе сдерживаемой злости, и он договорил: - Лучше скажите, товарищ комбат, что нового в штабе полка? До медсанбата, по-моему, доходит больше слухов, чем до огневиков.
- Нового? - Гранатуров правой рукой откупорил пивную бутылку, позвенел бокалом о горлышко, чокаясь с бутылкой. - Галочка, за вас! Что нового? Пока полное спокойствие, други мои. Бои на западе. Да еще мелочь и ерунда - какие-то группки разбитых под Берлином частей в лесах кое-где бродят. Как видно, плена, сволочи, побаиваются, а деваться-то фрицам некуда.
- Вот это математический расчет! На два очка обчесали меня! Накатило вам, и вы, выходит, в лапоточках тоже родились? А?
- В тулупе, Меженин, в тулупе, - сухо сказал Княжко. - И, помню, в валенках по коврам ходил.
- Лейтенанту Княжко во всем везет, первый в полку счастливчик! - подхватил, зарокотал Гранатуров, поправляя левую забинтованную кисть на марлевой перевязи, врезавшейся в погон. - Верно, Галочка? Живи он сто лет назад, быть бы ему гусаром. Скатерть белая залита вином... Так поется в песне? И командовал бы он гусарским полком, а не меня замещал.
- Нам пора, товарищ старший лейтенант, - сказала Галя и решительно захлопнула книгу, поставила ее на полку. - Я, как врач, должна напомнить - вы пока на лечебном положении.
- Галочка, золотце! - запротестовал Гранатуров. - В медсанбат? От прекрасного пива к храпунам в палате? Сил моих нет, душу вымотали, перестреляю я их как-нибудь, не выдержу!