- Кредитив у меня в Париже! - отвечала с досадой Софи и потом вдруг обернулась к Бакланову. - Дайте мне денег! - сказала она.
Тот, растерявшись и всем этим очень недовольный, вынул портмоне.
- Давайте все, сколько есть! - проговорила Софи и потом, повернувшись, сейчас же начала ставить.
В два приема портмоне Бакланова был пуст.
Софи по крайней мере часа три сидела около стола; глаза ее неустанно бегали за золотом: ей очень было жаль тех денег, которые она проиграла, и ужасно хотелось выиграть те, которые она видела перед собой.
На другой день, еще часов в одиннадцать, Никтополионов зашел за ней, увел ее под руку в Salle de Conversation, записывал для нее проигравшие на рулетке номера и учил, на которые ставить.
Бакланова более всего беспокоило то, где Софи брала денег, но обер-кельнер объяснил ему это.
- Monsieur! - окликнул он его раз, когда тот проходил мимо его будки. - Дама эта - ваша родственница?
- Да! - отвечал Бакланов, заранее предчувствуя что-то недоброе.
- Вам известно, что она заложила у хозяина все свои брильянты за пятнадцать тысяч франков?
Бакланов пожал плечами.
- Ее дело! - сказал он с улыбкою.
- О, здесь это часто бывает! - произнес обер-кельнер.
Вечером, впрочем, когда Софи, утомленная и усталая, возвратилась в свой номер, Бакланов решился постучаться к ней в комнату. Она отворила ему несовсем поспешно и несовсем с удовольствием.
- Вы все играете? - начал он.
- Да.
- Выиграли?
- Проиграла.
- Зачем вы это, Софи, делаете?
- Я не на ваши деньги играю, а на свои.
- На чьи бы то ни было, все-таки это безумство и наконец неприлично.
- Моя вся жизнь была неприличие и безумство, - отвечала Софи, вынимая из косы гребенку и закладывая волосы за ухо, видимо, приготовляясь спать.
Бакланов принужден был уйти.
Так прошел еще день, два, три... Чтобы спасти себя от невыносимой скуки, Бакланов однажды утром решился съездить, на осле верхом, на одну из соседних гор, на которой, говорили ему, были развалины. Местность, чрез которую он проезжал, была восхитительна, но на душе у него было скверно. При подъеме на самую гору он увидел, что навстречу ему спускается другой господин, который, поровнявшись с Баклановым, сейчас же повернул своего осла рядом с ним.
- Господин Бакланов! - проговорил тот.
Бакланов узнал в нем старшего Галкина.
- Вы тоже оставили Росиию? - начал молодой человек.
- Да, - отвечал Бакаланов, погоняя осла.
- Это невозможно там оставаться!.. Чорт знает что такое происходит!.. - продолжал Галкин.
Бакланов молчал.
- Вы знаете, меня не пускали совсем за границу! - проговорил он с гордым видом.
"Тебя бы не только надо пускать, а выгнать из каждой страны!" - подумал Бакланов.
- Кого еще я здесь встретил? - заговорил молодой человек уже с хохотом и видя, что прежний разговор не занимает его спутника. - Madame Леневу!.. Помните, которая жила с отцом... Она вдруг меня спрашивает об нем; видно, опять желает обирать его!..
- А батюшка ваш здесь? - спросил Бакланов.
- Да, но он еще не выезжает... Мы всего здесь три дня... Госпожа эта ужасная мерзавка!.. Она столько у него перебрала.
Бакланов наконец не выдержал.
- Послушайте, вы еще мальчишка и позволяете себе подобным образом говорить о женщине.
Галкин сконфузился.
- Женщина женщине рознь!.. - пробормотал он.
- Нет, не рознь! - воскликнул Бакланов: - она моя родственница, понимаете ли вы это?..
Галкин совсем растерялся.
- Я не знал этого!.. - сказал он.
- Ну, так я заставлю вас знать! - кричал Бакланов: - и сейчас же вас, с вашим ослом, отправлю в эту пропасть! - прибавил он, показывая на крутейший обрыв, мимо которого они проезжали, и вслед затем, в самом деле, начал толкать Галкинова осла в спину, в зад, чтобы он подошел к обрыву.
- Перестаньте, Бакланов, перестаньте! - кричал во все это время молодой еврей.
Бакланов разбил себе ногу, руку, но ничего не сделал с ослом.
- Эмансипаторы тоже женские! - заключил он бешеным голосом.
Но Галкин успел уже в это время повернуть осла и уехать под гору.
- Вы ужаснейший чудак! - говорил он, обертываясь к Бакланову, которого главным образом в эти минуты взбесило то, что Софи проигрывала и, пожалуй, опять продаст себя Галкину.
Возвратившись с своей прогулки, он решился еще раз, и уже в последний, иметь с ней объяснение.
К удивлению своему, он на этот раз застал ее дома и, грубо отворив дверь, вошел к ней в номер.
Софи, с изнуренным и истощенным лицом, стояла около своего дорожного сундука и укладывала в нем.
Бакланов начал прямо:
- Вам, вероятно, приятно здесь, но я никак не мог этого сказать про себя, а потому я уезжаю.
- Я сама уезжаю, - отвечала она ему спокойно.
- Куда же это?
- В Париж.
- Но ведь мы, кажется, предполагали с вами ехать сначала в Швейцарию, подышать чистым воздухом.
- Поедемте в Швейцарию, для меня все равно, - отвечала Софи, садясь уже на стул.
Бакланов опять ожил от радости.
- У меня только денег нет; я должна спешить, - прибавила она.
- Да деньги у меня есть, возьмите на путешествие.
- Хорошо!..
Через несколько минут Бакланов решился ее спросить о главном:
- А что, Софи, вы много проиграли?
- Много, - отвечала она с улыбкой: - тысяч сорок франков проиграла.
- Сорок тысяч! Зачем же вы это делали?
- Так, от скуки... скучно... - отвечала Софи.
- Много ли же теперь у вас осталось от всего капитала?
- Немного уж! - отвечала Софи опять с улыбкой и затем, выслав Бакланова от себя, занялась своим туалетом, и к обеду вышла блистающая красотой и нарядом.
5.. Восхождение на гору Риги.
По Цугскому озеру к Арту шел пароход.
На нем ехали наши путешественники. Тут они уже входили в настоящие швейцарские горы, которые, сдавляя взор то зеленеющими, то обрывистыми и почти голыми скалами, окружали их со всех сторон. Неба чистого, голубого, блистающего полуденным солнцем, был виден только клочок. На нижних склонах гор были рассыпаны деревеньки, а на верхних - изредка мелькали пастушьи хижины. Все это как будто бы было на театре, а не в жизни и не на земле.
Бакланов беспрестанно повертывался из стороны в сторону.
- Нет, тут жить нельзя, - говорил он. - это слишком все как-то искусственно... Жизнь человеческая должна проходить обыкновеннее.
- Что в нашей-то обыкновенной жизни! Наскучила уж она! - возразила Софи.
- Посмотри, - прибавил он: - ты видишь дым около этой горы? Это облака.
- Это гора Риги! - объяснил им стоявший около них господин, в плоховатом пальто, но с чрезвычайно добродушною физиономией.
- Риги... Мы туда и поедем? - переспросил Бакланов.
- Туда, на самый верх; его еще не видать в облаках.
- Софи! Мы будем в этих облаках! - воскликнул Бакланов.
Но Софи в это время была занята другим. Она уже несколько минут не спускала глаз с того самого молодого англичанина, который подал ей перчатки в Бадене и который решительно теперь ехал по следам их: куда они брали билеты, туда и он.
Софи, конечно, на мгновение, но придала такое выражение глазам, что в значении ее взгляда не оставалось никакого сомнения; англичанин при этом слегка улыбнулся и потупился.
- Madame! - обратился к Софи господин в поношенном пальто (это был их проводник): - угодно вам пешком или на лошади ехать на гору?
- А как страшнее? - спросила она его.
- Некоторые дамы боятся верхом, а другие нет.
- Ну, так я поеду верхом и на самой сердитой лошади! Смотрите, такую мне и дайте!
- Вы получите коня, достойного вас! - сказал ей вежливый швейцарец.
Софи говорила громко и при том опять взглянула на англичанина.
Тот опять улыбнулся своею хорошею улыбкой.
Всего этого Бакланов или не видал, или не хотел видеть, и только, уж вслушавшись в последние слова Софи, проговорил:
- Что за глупости ехать в гору на сердитой лошади!
- Я так хочу, и в ледники еще пойду, - отвечала Софи.
Бакланов пожал плечами. Они, как выехали из Бадена, все ссорились.
В Арту проводник провел их в гостиницу.
Англичанин тоже пришел туда.
Софи переменила туалет и вышла в черном с длиннейшим шлейфом платье и шляпке a la Гарибальди.
Бакланов все это время был на улице и смотрел, чтобы в самом деле не привели бешеных лошадей.
- О, нет! У нас таких нет! - успокаивал его проводник.
Софи стояла перед зеркалом и начала поправлять свои волосы, которые, по густоте своей, никак не укладывались под шляпку.
- Как идет к вам этот наряд! - осмелился наконец обратиться к ней с первыми еще словами англичанин, и при этом весь вспыхнул.
- Вы находите? - спросила Софи.
- Да, - проговорил англичанин.
- Вы едете на Риги? - спросила его Софи.
- Д-да! - протянул еще раз англичанин. - А вы потом куда поедете? - прибавил он уже робко.
- В Париж.
- И я! - сказал англичанин.
- О, это хорошо! - воскликнула Софи и, молодцевато похлопывая себя хлыстом по платью, пошла навстречу Бакланову.
- Все готово, - сказал тот.
- Allons! - обратилась Софи к англичанину.
Тот пошел.
Софи, как только усадили ее, сейчас же начала свою лошадь бить хлыстом и поскакала.
- Софи! Софи! - кричал Бакланов, едва поспевая за ней.
Англичанин ехал от них в некотором отдалении около своего проводника, который нес ему плед, подзорную трубу и стулья в палках.
- Monsieur! - воскликнула вдруг Софи, обертываясь к нему: - угодно вам ехать со мною рядом?..
Англичанин подъехал к ней.
Бакланов нарочно стал отставать, чтобы не подать виду, что ему неприятно.
- Поскачемте! Кто из нас кого перескачет! - сказала Софи: - дайте руку; вот этак виднее, кто у кого впереди!.. - прибавила она, протягивая свою ручку. Англичанин, совсем сконфуженный, взял ее.
- Тише, тише, Софи! - закричал опять Бакланов, поскакав.
Проводники тоже бежали.
- Так, messieurs, нельзя! Нельзя! - говорили они.
- Так ездить на чужих лошадях нельзя! - передавал их слова Бакланов Софи.
- Я им заплачу! - отвечала та и вскоре потом, вместе с англичанином, совсем скрылась из глаз Бакланова и проводников, которые нашли их уже около маленькой гостиницы, где Софи преспокойно сидела и пила пиво.
- Что это, Софи: и пиво наконец пить! - воскликнул Бакланов, не могший удержать своей досады.