Софи все это время сидела в экипаже.
Наконец Бакланов ее высадил, и они, в сопровождении Прасковьи со свечой, вошли в дом. Оборванные в зале обои висели огромными лопастями. Зимние рамы были еще не выставлены, и к ним пропасть наприставало околевших мух. Круглое, в золотой раме, зеркало, как было в похороны Биби завешено черным флером, так и оставалось; отовсюду пахнуло уже не ладаном и воском, а какою-то могилой и сыростью.
Путники наши прошли в гостиную. Там, в углу, стояло старое кресло майора, точно будто бы сейчас только сняли его с них.
Прасковья поставила свечку на стол.
- Самовар прикажете-с? - спросила она.
- Да! - отвечала Софи.
Добрушка эта убежала ставить самовар.
Бакланов и Софи сели друг против друга. Обоим было грустно. Перед обоими проходила их прежняя молодость: сколько было надежд, в какой богатой перспективе открывалась тогда будущая жизнь, и что ж в итоге?
- Вон, у этого комода, помните? - сказала с грустною улыбкой Софи, показывая глазами на простеночное трюмо: - я в первый раз вас поцеловала.
- Да! - отвечал Бакланов.
- А вот тут, помните, на диване, я раз, в сумерках, прикурнула, а вы стали передо мной на колени, и вдруг тетенька Биби вошла, - как мы перепугались тогда! - продолжала Соня.
- Д-да! - отвечал и на это Бакланов.
Его душу в эти минуты волновало целое море разнообразнейших чувствований.
Софи встала, подошла к нему и оперлась на его плечо.
- Грустно мне, друг мой, грустно! - проговорила наконец она, склоняясь к нему головкой.
Бакланов обнял ее и посадил к себе на колени.
- Что ж тебе грустно? - спросил он ее.
- Так... ты меня не любишь больше!
- Из чего же ты это видишь?
- Так... Ты все стал нынче говорить о жене своей; говоришь, она умная, честная, чистая женщина.
Бакланов ударил себя в голову.
- О! - воскликнул он: - не напоминай мне об этой несчастной моей мученице!
- Она твоя мученица, а я, значит, твоя злодейка. Вот, посмотри: ты уж и плачешь о ней!
- Нет, не ее я оплакиваю, а долг свой, свои обязанности, над которыми я надругался, как подлец, как мальчишка какой!
- А я-то как живу всю жизнь! Господи! Господи! - воскликнула Софи, в отчаянии разводя руками.
- Нет! Тот безумец, - продолжал Бакланов: - кто говорит, что в браке нет таинства. Сам Бог тут присутствует, и Он один только может освятить эти между людьми отношения!
- Именно! - подтвердила Софи. - Я тебя, например, очень люблю; а прямо и откровенно скажу: мне жить с тобой гораздо тяжелее, чем с покойным мужем моим. Тот мне гадок, противен был; но я знала, что хоть страдаю, но не грешна и не преступна.
- Ну, старого уже не воротишь! - отвечал ей мрачно Бакланов и поспешил спустить ее с колен.
Входила Прасковья с самоваром.
Софи сейчас же принялась сама хозяйничать.
- Подайе сливок! - сказала она.
Прасковья что-то переминалась.
- Не знаю, матушка, сбегаю, - начала потом она: - не доят, чу, барские-то коровы, худые такие!
- Как, неужели же все не доят? Сколько же коров?
- Четыре коровы.
- Как четыре?.. У тетушки, я думаю, их было сорок!
- Околевали-с, умирали... Нет ли хоть у крестьян у кого, схожу! - отвечала Прасковья и опять побежала.
Софи и Бакланов, оставшись вдвоем, грустно усмехнулись.
Прасковья возвратилась и принесла жиденького молочка.
- Ну, уж мы этого пить не станем, - сказала Софи, отодвигая молочник назад: - поесть нам тоже, вероятно, нечего?
При этом вопросе Прасковья даже покраснела.
- Ничего, кажется, нет-с.
- И яиц даже? - спросила Софи.
- Перевели барских-то кур тотчас же, как покойница-то барышня скончалась. У курятницы тоже дочка на волю выдана, все теперь и живет там-с.
Бакланов начинал уже выходить из себя.
- Ты вот скажи старосте, - продолжала Софи: - со мной нарочно приехал брат, - прибавила она с ударением, показывая на Бакланова: - он завтра же примет все по описи, и я вступлю в управление имением серьезно.
- Слушаю-с, - отвечала покорно Прасковья. - Вам где прикажете постель отправить, у тетеньки в комнате-с? - спросила она. - Только в их комнате постелька-то и осталась.
- А прочие где же?
- Не знаю-с.
- Хорошо, у тетки.
- А вам где прикажете-с? - обратилась Прасковья к Бакланову.
- Обо мне не беспокойся, я вот хоть тут на диване засну.
- Ты можешь итти, - сказала ей Софи.
Прасковья ушла.
Бакланов пошел и запер за ней дверь.
- Ты, друг моя, ляг у меня в комнате, - сказала ему Софи.
- Непременно! - отвечал он, и вскоре потом они со свечой вошли в комнату Биби.
Огромная киота с дорогими образами была заперта и даже запечатана печатью.
- Святыню-то Божью пощадили, не разворовали, - сказал Бакланов.
- Да, ужасно какой народ! - сказала Софи.
Затем они, общими стараниями отыскав под образами бутылку с деревянным маслом и засветив лампаду, улеглись; Софи за ширмами на теткиной постели, а Бакланов на полу.
При каждом малейшем шуме на улице или в доме они переговаривались.
- Что такое? - спрашивала обыкновенно сейчас же Софи.
- Не знаю! - отвечал тоже встревоженным голосом Бакланов и потом уж только прибавлял: - нет, ничего!
Они боялись, что мужики придут и убьют их. 11..
Староста старый и новый сельский староста.
На другой день в комнаты явилась опять одна только Прасковья и, как следует доброй, хорошей крепостной девушке, несколько принарядились по случаю радостного приезда господ.
- Что ж мы будем сегодня есть?.. Ты пошли мне повара.
- Нет его, пса этого. Косить ушел, верст за пятнадцать. Позвольте, я уж состряпаю что-нибудь.
- Сделай милость!.. На вот тебе денег... купи там курицу, говядины, что ли.
- Слушаю-с. У своих-то не укупишь, в Парфеново сбегаю, куплю.
- Но скажи, пожалуйста, отчего же меня все так чуждаются?
- Ну, матушка, народец ведь у вас... сами, я думаю, изволите знать!
Весь это разговор происходил, когда Прасковья одевала Софи.
Та, придя пить чай, рассказывала все это Бакланову.
- Вот я вам этого старосту вызову, - сказал он и вышел на крыльцо.
- Эй ты, любезный, - крикнул он проходившему по двору молодому дворовому малому, который, при виде его, сейчас же насупился и нахмурился: - пошли ко мне старосту сейчас же!
Парень, больше по привычке повиновался барскому голосу, повернулся и прошел в старостину избу.
Бакланов продолжал стоять на крыльце.
Парень вышел из избы.
- Говорил-с... - объяснил было он коротко и хотел уйти ободворком.
- Да ты не "говорил", а чтобы сейчас он здесь был!.. Зуба ни одного у канальи не оставлю... - заревел Бакланов.
Парень вернулся в избу.
Староста, мозглый и худенький старикашка, наконец показался и подошел к Бакланову.
- Ты староста? - спросил тот.
- Я, сударь, я, - отвечал тот, как-то плутовато тряся головой и точно пряча свои глаза.
- Пойдем к барыне, к госпоже твоей! - проговорил Бакланов.
Староста пошел вслед за ним в горницы.
- Вот он-с! - проговорил Бакланов, показывая на него Софи.
Та встала на ноги и собрала, сколько у ней было присутствия духа.
- Отчего вы не хотите ко мне явиться? - сказала она.
- Нам нельзя того! Извините нас, сударыня, на том! - сказал староста, по-прежнему потупляя глаза.
- Отчего нельзя?
- Воля уж, значит, теперь: какое явленье! Под неволею тоже опять-то голову сунешь, так и не выцарапаешь!
- Но воля сама по себе, а мое право на вас само по себе, - говорила Софи.
Староста при этом даже усмехнулся.
- Нету, матушка, прав этаких ныне! - проговорил он.
- Да ты известен или нет о духовном завещании? - воскликнул ему Бакланов.
- Да что, батюшка, конечно, что покойница тогда грех только изволила лишний на душу взять, писавши это самое; а что умереть изволила, значит, мы вольные; порядки-то нынче известны-с! - отвечал староста, не ворочая к нему головы.
- Что ж вы и работать на меня не будете? - спросила Софи.
- Никак нет-с!
- И оброков платить мне не будете?
- Нет-с!
- Так я вас заставлю! Ах вы, мерзавцы, бунтовщики! - вскричала Софи, вся побледнев.
Госпожа в ней наконец проснулась. Она готова была своими хорошенькими ручками вцепиться старосте в волосы.
- Сейчас чтоб у меня прощения просили, сейчас! - продолжала она, стуча ножкой.
- Мир-то меня, сударыня, может теперь поедом съесть, что я и в дом-то вас допустил! - возражал ей староста.
- Меня в дом? - воскликнула Софи, ударяя себе в грудь.
- Да как же, помилуйте, дом общественный!
При этом Софи и Бакланов переглянулись между собой.
- Calmez-vous! - сказал он, беря Софи за руку. - Кто здесь посредник? - обратился он к старосте.
- Не могим знать-с, - отвечал тот.
- Как не знаешь? - спросил Бакланов, задыхаясь от бешенства.
- Делов тоже никаких не имели до них, почему нам знать! - продолжал староста, водя глазами по полу.
- А! не знаешь, не знаешь! - проговорил Бакланов и, схватив старика за ворот, притряхнул его.
Старик позеленел.
- Посредник, ваше благородие, Иван Егорыч Варегин, - сказал он.
Бакланов сейчас же отпустил его.
- Варегин! - произнес он радостно. - Пошел вон! - прибавил он старосте, и тот, как бы ничего особенного не случилось, посмотрел себе на ноги и вышел.
- Ну, вот и прекрасно! Все теперь устроится! - сказал Бакланов, обращаясь к Софи, котрая смотрела на него вопросительно.
- Параша, Параша, - крикнул он убиравшей в соседней комнате чашки Прасковье. - Нет ли кого послать за посредником-с?
- Пошлите-с сельского старосту! Он у нас тут недалеко в Парфенове живет-с, - отвечала та шопотом.
- Сбегай, ради Бога, - произнес Бакланов.
- Я нищенку пошлю-с; самое-то, пожалуй, наши дьяволы увидят и изобьют еще! - отвечала Прасковья и ушла.
Через несколько времени явился сельский староста, молодой, вежливый мужик.
- Съезди, любезный за посредником, - сказал ему Бакланов.
- Слушаю-с, - отвечал тот с видимою готовностью.
- Что такое, скажи, пожалуйста, отчего это неповиновение ко мне? - спросила, выйдя к нему, Софи.
Староста модно переложил из руки в руку шляпу.
- Бог знает, сударыня, - отвечал он, как-то особенно ужимая губы. - Надо так полагать, что глупость одна их.