Смекни!
smekni.com

Крик петуха (стр. 25 из 25)

- Галька - это тот бронзовый мальчик над обрывом? - спросил Цезарь без обычного "вините".

- Да, в Верхнем парке Реттерберга, недалеко от эстрады с вертящейся площадкой, похожей на солнечные часы... Впрочем, это и так часы. Только тень на них вовсе не тень, а черта .темпорального фиксатора на Генеральном меридиане... Два мальчика, развлекаясь, вертятся на этом круге, причем то в одну, то в другую сторону. Стоит ли удивляться после этого, что в совмещенных пространствах время пошло туда-сюда... Как говорили во времена моего детства - "враздрыг"...

Витька посмотрел на Цезаря, Цезарь на Витьку. - Мы же не знали, - сказал Витька, тыкаясь лбом в колени.

- А я что! - почти весело отозвался Находкин. - О том я и говорю. И мальчик в Реттерхальме не знал, когда переворачивал хронометр. И наверно, многие мальчишки в разных краях и пространствах, ничего не зная, вертят шестерни в непонятных механмах, забравшись в таинственный подвал, или хватаются за маятник загадочных часов... Или зеркальцем ловят луч звезды и бросают его на пересечение с Меридианом... Кстати, о звездах. Так ли уж странно, что в прошлом году мальчик Ежики швырнул в небо живой камушек-кристалл по имени Яшка и через сто лет Яшка этот столкнулся с летящей песчинкой и вспыхнул звездой, а прадед Михаила Скицына, которому сейчас девяносто пять, знал об этой звезде еще в детстве... Где-то очередной раз опоясала грани Кристалла временная петля... Помнится, я мальчишкой швырнул с речного обрыва монетку, а она была не монетка, а колоссальный энергонакопитель. И время сошлось в кольцо. Правда, всего на сутки, но эти сутки решили очень многое. В частности, то, что я сейчас здесь, с вами... А в тот вечер, в лесу, по дороге в Черемховск, я первый раз встретил Юкки. И вот ее... - Находкин ласково качнул за плечо Юккину сестренку. Девочка осталась серьезной, а Юкки улыбнулся чуть-чуть. Ребята переглядывались: правда, значит, что говорила Лис...

Находкин костлявой своей, похожей на птичью лапу рукой провел по волосам Юкки. Сказал ребятам: - Малыш не раз водил меня по разным граням. Сам-то я не научился до сих пор. В одном пространстве - хоть куда, а с грани на грань - только с проводником. Вот Юкки и был моим поводырем, хотя у него своя Дорога... Впрочем, сейчас Дороги, кажется, кончаются. И для меня, и для него...

Витька посмотрел испуганно. Юкки и девочка были, однако, спокойны.

- Я потому и собрал вас, - строже сказал Находкин. - Собственно говоря, попрощаться... Странно, да? Вы же меня не знаете... Но дело в том, что я-то знаю вас всех, я уже говорил. Вот так-то, друзья Пограничники... Я и другие Командоры (хотя я по сути дела уже последний старой гвардии) старались держать вас... как бы сказать...

- Под колпаком? - ехидно спросил Филипп. Лис дотянулась до него.

- Павел Евгеньевич, не обижайтесь на дурака. - Я ничуть... И Филипп не дурак... Нет, не "под колпаком", Филипп. К сожалению, это было невозможно. Просто в круге своего наблюдения. Мы помогали вам, чем могли, хотя это и не было заметно. Однако пора сказать честно: время нашего командорства кончилось. Как бы это объяснить понятнее?.. Мы - будто старые, достаточно мудрые и довольно сильные слоны. .Но слоны не могут охранять жаворонков и стрижей. Вы - летаете где хотите. Из мира в мир, легко и свободно... - Ох уж... - сказал Цезарь. - Простите, что перебил. - Я понимаю тебя, Чезаре. И все-таки... Теперь за вами не уследишь. Вы на пороге новых времен, новой жни, совершенно непохожей на нынешнюю. Пока взрослые исследуют межпространственные поля, спорят о Мёбиус-векторе и со страшными усилиями строят между гранями туннели, вы шутя обгоняете их, нащупав нервами или душой какой-то главный закон Кристалла. Как птицы без всякой техники и приборов нащупывают при дальних перелетах магнитное поле Земли... Скоро вас будет очень много. Вы учите переходу друг друга. Я говорю эти слова в начальном смысле: друг учит друга (а в том, что вы стали друзьями, есть и моя заслуга). Вот и Ежики привел с собой Ярика. Сперва через локальные барьеры, потом научит и прямому переходу... Не бойся. Ежики, ты при этом переходе больше не увидишь встречного поезда, его убрали с пути... А Витя Мохов научил уже Цезаря... - К сожалению, не научил! - Да?.. Ты просто плохо знаешь себя, Чезаре... Впрочем, я не утверждаю, что наука будет даваться легко. Но все-таки найдутся способные ученики. И если каждый на- учит двух друзей, а каждый тех - тоже двоих и так далее... Это пойдет с той же скоростью, с какой шло исчезновение индексов в Реттерберге... - Я научу Лис и Рэма, - сказал Филипп. - И Ярика, если он еще не умеет. Только пускай Лис не придирается... "Не все захотят, - подумал Витька. - И не все сумеют..." - Не все захотят и не все сумеют, - словно откликнулся Находкин. - Но все равно это будет лавина... - Но тогда, может быть, лучше не учить? - рассудительно отозвался Рэм. - - Это нельзя остановить. Время пришло... И посуди сам: разве ты откажешься от владения прямым переходом, если надо кому-то помочь? Ну, например, вытащить Филиппа пространства номер сто сорок три, если он там заблудился или застрял? - Бедное пространство, - сказала Лис. - Пусти козла в огород... - Замечание, право же, очень здравое. К тому я и клоню... Юные первопроходцы кинутся по разным мирам с жаждой открытий и приключений. И... вспомните перевернутые часы или брошенную монетку. Раньше думали, что для больших событий нужны большие усилия. А оказывается, достаточно бывает одного щелчка, чтобы по граням мироздания пошли трещины... Но я боюсь не за мироздание, ему к трещинам не привыкать. Я боюсь за вас. И за тех, кто пойдет за вами... Как вас уберечь? - От чего? - непривычно смирно спросил Филипп. - Разве я знаю от чего? Разве можно предвидеть степень, риска?.. И не будет никого рядом, кто сказал бы: "Стоп! Оглянись и подумай..." - Но... Павел Евгеньевич, мы и сами... не такие уж глупые, - осторожно проговорили Лис. - Правда, есть некоторые... - Вот и остается надежда на вас, ребята, - устало сказал Находкин. - Да... И еще на то, что вы подрастете, прежде чем настанет время Большого Прорыва. Дай Бог, чтобы успели... И тогда, хотите вы или нет, вам придется быть новыми Командорами... Он замолчал надолго. Сидел, зябко потирая кисти рук. "Щелк... щелк..." - ходил туда-сюда медный шар. Солнце быстро шло в небе над Башней, и косой луч узкого окна за-метнодля глаз двигался в пустом помещении. Скользил по ребятам, высвечивая их по очереди, словно помогал Командору Находкину рассмотреть и запомнить каждого. Рэм - узколицый, светловолосый, высокий и ломкий. Уже не мальчик, а скорее юноша. Он молчаливее и рассудительнее других. Может, просто потому, что старше? Достаточно ли прочности у него в душе?.. Лис. Она и в самые дальние пространства возьмет с собой иголку и нитку, чтобы зашивать штаны непутевому Филиппу... Такому ли уж непутевому? Вот он, забыв обиды, привалился к локтю Лис давно не чесанной головой, присмирел. Губами шевелит, : будто повторяет про себя что-то важное, заклинание какое-то... Князь, верховный владыка Юр-Танка-пала и окрестных земель. Будто четвероклассник, придумавший себе немудреный средневековый наряд к летнему карнавалу. В прошлый раз, когда гоняли среди камней мяч, трахнулся ногой о валун и всхлипывал, как обычный мальчишка (а Филипп его тихонько утешал). А потом на полях княжества - броненосные конные сотни, старый Хал, Дикая доли-на, спор с воеводами. "Тогда - исполняйте!" И церковь Матери Всех Живущих... Ежики и Ярик. Недавно судьба их крепко тряхнула и раскидала по дальним краям. И теперь не нарадуются, что снова вместе. Все время рядом. И даже одеты одинаково - в серых курточках-капитанках с нашивками морского клуба. И салатные пятна старой бактерицидки одинаково наляпаны на пыльных, кофейного цвета ногах. Только волосы .разные: у Ежики мягкие и летучие, у Ярика - щетинка. Им бы поменяться именами или прическами... И еще разница: Ежики знает переход и, кроме того, может напряжением нервов поставить защитное силовое поле. А Ярик в Этаких делах пока новичок. Сидит, с интересом трогает на капитанке медного петушка, подаренного Юр-Танкой... Потом луч подошел к Цезарю, и Витька встряхнулся. и понял, что не старый Командор, а он, Витька Мохов, Осмотрит по очереди на ребят и размышляете них... Павел Евгеньевич словно дожидался, когда луч упадет на Цезаря. -Друзья мои, наверно, я говорил непонятно. Но мно-aia непонятно и мне самому. Кроме одного -я свое дело сделал. А вам - продолжать... Вам, кстати, нужен будет командир... Не в общем смысле командир, вы все равные и рфузья. Но нужен будет главный Командор, когда придут... новые времена... Кто? Рэм опустил глаза и незаметно, будто про себя, помотал головой... Юр-Танка почему-то виновато улыбнулся. Филипп стрельнул глазами и что-то быстро зашептал на ухо Лис. - Раз мы все здесь одинаковы, зачем главный? - насупленно сказал Ежики. - Пока - ни за чем. Потом увидите... У меня есть давний знак командорства, очень простой. И очень старый. Видимо, еще от Командора Элиста Красса с броненосца... Я хочу отдать кому-то вас. Все молчали. - Я думаю, пусть возьмет Цезарь, - тихо сказал Павел Евгеньевич. - Почему?! - Цезарь вскинулся, как от укола. - С какой стати?.. Простите... - Ты никогда никого не бросишь в беде. - Во-первых, это неправда! - звонко сказал Цезарь. - То есть я не знаю. А во-вторых, почему вы думаете, что другие могут бросить? -А я и не думаю. Наоборот... Но есть опыт, который позволяет мне решить... Это ведь не в обиду другим. Да никто и не возражает, по-моему. А? Никто не возражал. С облегчением, с веселостью даже все подскакивали, встряхнулись, шумно заговорили, что так и надо. - Бери, Чек, - сказал Витька, тоже чувствуя облегчение и радость. - Это справедливо. - Это справедливо? - он чуть не плакал. - Вы просто не знаете... - Цезарь, но если мы все так хотим, - негромко перебила его Лис. Тогда он притих, тоже встал. -Я совершенно не представляю, чем это продиктовано. - Временем, - вздохнул Командор. .-И наверно, судьбой... Если время можно порой крутить туда-сюда, то судьбу не обкрутишь... Подойди ко мне. Чек. Из нагрудного кармана пиджака Находкин достал что-то маленькое, висящее на черном шнурке. Блеснула медная искра. Все сдвинулись, подтолкнули вперед Цезаря. На шнурке качалась форменная пуговица. На ней был отчеканен ободок витого тросика, якорь, за ним две скрещенные шпаги, а сверху - половинка встающего лучистого солнца. - Разглядели? - сказал Находкин. - Вот и хорошо... -- Он встал и аккуратно надел шнурок Цезарю на шею. - Носи и береги... Командор Лот. - Но я... совершенно не представляю, что мне делать в этой роли. Все засмеялись. Не обидно, а словно обрадовались чему-то. И Находкин улыбаясь объяснил? - Никто, пожалуй, не представляет. Пока... Живи, расти, там поймешь... А я, ребята, пойду. Смех утих. - Пойду я, - опять сказал Находкин. - Князь Юр-Танка, возьми .меня с собой... Правду ли говорят, что есть у вас церковь, где можно увидеть... свою маму? - Да... - сказал Юр-Танка в навалившейся тишине. - Возьми меня с собой, мальчик... - Я ее видел в последний раз, когда мне было шесть лет... Ни слова не сказав, ни на кого не посмотрев, Юр-Танка взял Находкина за худую руку. Юкки и девочка разом вскинули на Командора глаза. - Их тоже возьмем, князь. Ладно? Ты же всегда хотел, чтобы у тебя был брат или сестра. Вот и будут, сразу двое... Юкки станет наконец трубачом, пора заканчивать и эту легенду как полагается... - Хорошо, - еле слышно отозвался Юр-Танка. - Идем. Все, даже неугомонный Филипп, сообразили, что не надо прощаться, не надо ничего говорить. Находкин вышел первым. В дверном проеме он (темный на фоне солнечного дня) поднял над плечом руку, махнул слегка, сильно согнулся и шагнул в сторону. За ним ушел Юр-Танка - так же махнул ладонью. И за ними Юкки и девочка повторили этот жест. И - пусто у входа. Д медный шар маятника ходил от стены к стене - вечный, непонятный. "Щелк... щелк... щелк..." Маятник Когда все вышли Башни, поблости никого уже не было. И вдали не было. Только шелестели стрекозы да над озером носились небольшие темные птицы, которых называют "озерные голуби". Было жарко, солнце сияло так, что в граните Башни искрились черные зеркальца слюды. У всех осталась печаль от странного расставания. Цезарь крутил на шнурке пуговицу. Что-то шептал и покачивал ершистым своим шаром. На солнце, однако, печали и тревоги тают быстрее, чем в тени. Особенно если нет для них понятных причин. И Филипп сказал то, что чувствовал каждый: - Кушать-то все равно хочется... Оказалось, что лишь Витька и Цезарь появились здесь без провии. Ежики и Ярик сказали, что у них два каравая и большая банка мясных консервов. Лис и Рэм прихватили дома .огурцы и картошку. И котелок. Даже у Филиппа отыскались в кармане замусоленные леденцы и ни разу не надкушенное яблоко... - Проведем здесь еще ночку - и тогда уж по домам, - предложил Рэм. - Не так уж часто собираемся... Идет? Все зашумели, что "идет", пряча за гвалтом остатки печали... Витька сделал свою долю работы: натаскал сушняка ближних зарослей. Затем отошел, сел на солнышке у фундамента Башни. Спиной и затылком привалился к бугристому граниту. Рэм и Филипп чистили у погасшего костра картошку, Лис лопухом протирала котелок. Цезарь, видать, забыл на время свои сомнения и гонял с Ежиком и Яриком по траве пустую банку -под говядины. Витька следил за ними ласково и успокоенно: "Совсем оклемался Цезаренок. Хорошо..." Но Цезарь перехватил его взгляд и тут же подошел. - Ты чего... такой? - Я не "такой", - бодро сказал Витька. - Тоже банку погонял бы, да пятка болит. - Почему? - тут же заволновался Цезарь. - Отбил недавно. Разве я не говорил? "Я ничего ему не говорил. Ни про "пчелу", ни... про дыру в стекле... Опять это лезет в голову..." - Разве не можешь вылечить? - подозрительно спросил Цезарь. - Лень. Сама пройдет. , Цезарь сел рядом на корточки. - Раз ты такой задумчивый... можно я спрошу? По-моему, это очень важный вопрос. Я ночью думал, думал... - О чем ты? - Я думал: вот здесь, у Башни, и в Реттерберге, и где ты живешь, и где Ежики, и в Луговом - одно Солнце? Или разное? Ведь пространства-то разные... - Я... даже не знаю, - растерялся Витька. - Не приходило как-то в голову... Наверно, это разные варианты одного Солнца. Мы ведь на одной горонтали... Это только Филипп с Кригером шастают вверх-вн. - Я не совсем понимаю про горонталь. - Это "ерстка", - усмехнулся Витька. -Толком, по-моему, никто не понимает. - С одной стороны, хорошо, если Солнце одно. Уютнее как-то... А с другой, лучше, если разные. - Почему? - Если одно когда-нибудь погаснет, люди смогут уйти к другому. - Зачем ему гаснуть, - недовольно сказал Витька. - Выдумаешь тоже. - Когда-нибудь придется думать и об этом, - негром- ко и упрямо возразил Цезарь. - По-моему, это не так уж страшно. Не боятся же люди думать о смерти. Витька угрюмо сказал: . - Я боюсь... То есть не люблю... - Так это сейчас. А потом... Командор Находкин вот не боится. - Откуда ты взял? - Разве ты не понял? Зачем он ушел с князем... - Он пошел, чтобы побывать в той церкви, в Дикой долине... - Ох, не нравился Витьке этот разговор. -Ну да, сначала побывать. - А потом... - Потом - суп с котом, - совсем уже по-дурацки брякнул Витька. Цезарь придвинулся, заглянул ему в лицо: - Не понимаю, почему ты сердишься. -Да не на тебя я! На себя... - Надо было усадить Чека рядом и рассказать про все, что грызет душу. Но тут закричали Ежики и Ярик: - Цезарь! Твоя очередь по воротам бить! - Иди вляпай им пару банок, - сказал Витька. - Что-то мне уже не хочется... - Ну, зовут же люди. Цезарь медленно поднялся. Встряхнулся, отбежал к игравшим. Витька подумал о Находкине. "Почему Командор считает, что мы полезем куда не надо? Почему он боится, что будет большой риск? Разве мы кидаемся куда-то очертя голову? Мы не так уж и рвемся в непонятные пространства, мы просто не знаем туда дороги. Наша дорога - всегда друг к другу. В этом закон прямого перехода... Вот только Филипп этот закон нарушает. Да и то... Он же чаще всего гоняется за петухом! Тоже за другом... А куда устремляется Кригер? Кто поймет петуха... Может, он тоже не просто так летает, а кого-то ищет?.. Или хочет отыскать дорогу обратно в "Сферу", да не может найти - что-то сдвинулось после того эксперимента..." Витька посмотрел на петуха. Тот бродил неподалеку, рылся в траве, поглядывал -под гребня на Витьку. Словно понимал его мысли. - Ко-о... - тихонько сказал ему Витька. Кригер замер, поднял голову, прислушался. Но не к Витьке, а к чему-то далекому... : "Почему Командор думает, что ребята станут все переворачивать вверх дном? Конечно, иногда бывало, что перевертывали часы или зря теребили Меридиан, но это же случайно, это где угодно и с кем угодно может быть. А нарочно мы никогда... Мы просто собираемся вместе, потому что друг с другом нам хорошо. У нас будто общий дом." с желтым окошком... Мы никогда не станем ломать свой дом. А вот если полезут взрослые, начнется кавардак: примутся все подряд учать, торговать начнут, делить что-нибудь... а может, и воевать. Вот тоща в самом деле трещины пойдут по всему Кристаллу. Что тут поделаешь? Между странами взрослые пограничники охраняют границы, их целая армия, а что можно сделать здесь? Что можем мы? Если даже нас будет много... Кто знает? Даже Цезарю это невдомек, хотя он и Командор... Юр-Танка, пожалуй, знает, он молодец. Может, так и надо - построить храмы на всех рубежах? Кто вспомнит о матери, наверное, уже не захочет воевать..." "Это те, кому повезло с матерями..." "А ну, перестань?" - одернул он себя. "А я что? Просто подумалось... Конечно, она любит меня. И я ее... А если один раз пожаловался отцу, так это просто вырвалось. Кому пожаловаться, если не отцу... А можно ведь построить на границе и храм Отца... А согласятся ли люди? Многие считают, что отцы хуже относятся к детям, чем матери. Бросают детей... А матери разве не бросают? Отцы, говорят, чаще... Кто считал! А надо ли считать, если у тебя у самого... А он не виноват! Его просто выжили "Сферы"! Не -за меня же ушел! И все равно он обо мне заботится!.. Не ври, он и о себе-то позаботиться толком не может..." Витька отчетливо увидел отца - как недавно, при последней встрече. Будто отец сидит на фоне темной шторы, покачивает головой, а отверстия в шторе то и дело выскакивает колючий лучик... "А собственно, откуда отверстие в новой шторе?.. На том же уровне, что в стекле!" Витька-бухнулся в траву животом, охватил затылок. '"Только спокойно, без нервов! Не дергайся... Если вспомнить как следует, то... дырка в стекле чуть выше... Отец сказал: "Сну палили..." Нет, не сну! Скорее всего с дома напротив, с чердака! И не на прошлой неделе, а совсем недавно, когда штора уже была! Отец кричал: "Я ее только сегодня повесил, временно, не закрепил еще..." Это случилось вчера. Но тогда... Тогда, значит, и защитное поле было снято вчера! Отец снимает его, чтобы экономить энергию вовремя эксперимента...Выходит, имульс он посылал лишь незадолго до прихода Витьки... А neacae "на той неделе", чтобы зря его не тревожить... Как все цепляется одно за другое! Иди не цепляется? Нет, цепляется! Снятое поле, импульс, выстрел с чердака... Выходит, - они знали, следили, гады!.. Слава Хранителям, не попали сквозь штору... Пуля шарахнула, оборвала опыт. Импульс не дошел, иначе отец оказался бы в "Сфере". Небось, прямо в центральной лаборатории, как с-потолка! Вот был бы переполох-то! "Витька, беги, твой папа откуда-то свалился!.." А Витьки нет, Витька в это время уже слинял дома, скользит на кожаном заду по пятьдесят девятому желобу РМП... По пятьдесят девятому? Откуда там "пчела"? Несется навстречу со скоростью пули... Пуля - в энергосборник, эксперимент - стоп!.. А недотянутый опыт с импульсом дает зеркальный эффект. Это что? Нос Миши Скицына - слева направо... И только? Нет, это вообще, левое - на правое, стрелки часов - в обратную сторону, все задом наперед. Может, и мысли наоборот... Это у меня мысли наоборот... Нет, подожди... Значит, и нечетное меняется на четное! Пятьдесят девять на шестьдесят! Или на пятьдесят восемь, все равно... "Пчела" на четном радиусе... "Спасибо, папочка, за подарок. Еще бы чуть-чуть, и..." "Перестань, дурак! - мысленно гаркнул Витька. Словно дал себе оплеуху. - Он же не знал! Он ничего не знал... Он бы сам этого не пережил..." "А и без того мог не пережить. Пуля-то прошла совсем рядом, он сидел у пульта спиной к окну..." "Кто стрелял? Охрана правопорядка? Узнали, что был свя-'зан с подпольем? Нет, они постарались бы арестовать. Может, те, с кем он отказался работать? Из Института службы безопасности?.. Но ведь могут и опять! Он сядет за пульт, снова отключит поле, их индикаторы-шпионы тут же отметят это... А бн, чего доброго, и штору-то забудет повесить..." "Почему я не подумал про это вчера?.. Потому что поверил: пуля - дело давнее, случайное..." "А сейчас? Что делать сейчас?" Витька уже стоял. Весь, как в холодной воде, в тоскливом предчувствии беды. Подбежал Кригер, встал напротив. И вдруг взъерошился, -взлетел до Витькиного лица и заорал коротко и хрипло. Впервые' Витька видел, чтобы петух кричал в прыжке, в полете. Сбегались Пограничники. - Ребята.... Цезарь, - сказал Витька. - Мне надо в Реттерберг, честное слово. Мне кажется, что-то случилось с отцом. Я не знаю, но мне кажется... Если все хорошо, я тут же вернусь. Если нет... Рэм, тогда проводите Цезаря сами, обычным путем... Чек, не обижайся... Он вскочил на выступ фундамента, шагнул... Мелькнул перед ребятами черный силуэт, хлестнуло ветром. Филипп резко нагнулся, ухватил за лапы Петьку, тот замахал крыльями. - Витька! - заорав в пространство Филипп. - Я с тобой, подожди! Я буду связным! - Не смей! - кинулась к нему Лис. Не успела. Все пригнулись от нового удара ветра. Словно это взлетевший Кригер смешал и поднял вихрем воздух разных пространств. Только две-три секунды Витька приходил в себя. Он даже не упал - стоял, привалившись спиной к стволу старого тополя. У дома напротив - отцовского дома - приткнулся красный нкий автомобиль Рибалтера. Из дверей выносили отца - Рибалтер, Корнелий и незнакомый мужчина в вишневой сутане священника. Витька толкнулся лопатками от ствола и побежал. Ноги и руки отца висели, как перебитые, но лицо было живое. Он сказал Витьке с. нелепо бодрой улыбкой: - Да чепуха, бред. Это не пуля, а паралитическая ампула. Живым нужен им Мохов. Тепленького хотели взять, сволочи. - Кто? - всхлипнул Витька. - Наверно, те, Лебена. Решили, что я хороший специалист по стабилации индексов, кретины... - Речь отца была отрывистой и нервной. Промахнулись, господа. Пардон, не в то место попали. Конечности- брык, а голова варит... - Все в машину, - быстро сказал Корнелий. Из воздуха шумно спланировал на Кригере Филипп. - Это кто еще? Витька не удивился и не разозлился - не до того. - Со мной, - сказал он. - В машину! Отец ожил теперь на заднем сиденье. Мужчина в сутане задрал вишневый подол, вынул кармана брюк вороненый "дум-дум", сел у отца в. ногах. - Да не будут они гнаться среди белого дня, - пренебрежительно сказал отец. - Понимают, что себе дороже... Хорошо, ребята, что я успел нажать сигнал и вы примчались. Спасибо... - Помолчи, Алексеич, - попросил Корнелий. - Мальчики, в машину... А этого зверя зачем? - Надо! - крикнул Филипп. - Скорей! Витька и Филипп скорчились между сиденьями, Филипп обнял и прижал притихшего Петьку. Только сейчас Витька спросил: - Чего тебя принесло? - На всякий случай. "Ладно. Может, и правильно..." Худой, лысый, с повисшими усами Рибалтер втиснулся за руль. Рядом - Корнелий. - В "Колесо"? - спросил Рибалтер. - Куда же еще... - бросил Корнелий. - Совсем вы рассекретите таверну, ребята, - сказал священник. Машина рванулась. Витька ударился затылком о неживые ноги отца. - Рассекретим - не рассекретим, а что сейчас делать-то?! - крикнул Корнелий. - А если сразу на состав? Сын-то здесь... - Священник нагнулся над Витькой. - Ты Виктор Мохов, мальчик? - Да! - Отца надо увозить! Туда, к вам! .Здесь больше нельзя! - Я знаю! Но ведь надо сперва к врачу! - Можно подождать. Это же паралатор! Через несколько дней и так пройдет! - А если сердце! У него сердце плохое! - У меня в кармане стимулятор! - громко, даже весело сказал отец. Машину било на старой дороге. Витька, вздрагивая от толчков, спросил: - Который час? - Полдень! - В двенадцать пятнадцать по Окружной пойдет состав! Можно успеть! И подумал с горьким удовольствием: "Вот так, папочка. Не хотел, а теперь..." Но тут же резануло его раскаянием и страхом: - Папа, ты как? Ты живой? - Да живой я, живой, малыш. Витька лбом вдавился в колени. И стукало его, и трясло на ухабах. А в Кригере что-то булькало и ухало, как в резиновой канистре... Вырвались на кольцевое шоссе. Здесь ровно! И скорость! Потом - налево, в путаницу Южной Пищевой слободы, в заросшие полынью переулки. И наконец - дорога вдоль полотна. Справа - болотистые луга, слева насыпь... - Все, все! Вот здесь! Минут пять у Башни все молчали. Словно прислушивались к тому невестному, что происходило в Реттерберге. Невестность - она давит, как беда. И сильнее всех она давила Цезаря: ведь не Филипп, а он должен был кинуться вслед за Витькой. И потому, что Витькин первый друг, и потому, что Командор. "Но разве я просился в Командоры?" "Просился или нет, сейчас это не имеет значения". Все понимали его, и все, видимо, жалели. Что поделаешь, раз не дано человеку. Цезарь отошел, сел в тени на выступ фундамента. Лишь бы никто не подходил, не вздумал утешать. И сидел так - виноватый без вины, без обиды обиженный. Потом услышал: - Если все в порядке, они вот-вот вернутся. - Это Рэм. - А если что не так, вернется хотя бы Филипп, - не очень уверенно сказал Ежики. -- Ага, жди, - горько возразила Лис. - Он там обязательно влипнет в историю... Цезарь увидел сквозь неплотно сдвинутые пальцы, как Ежики встал. - Тогда пойду я... Попробую уловить их ориентир... - Сиди! - вскинулась Лис. - Не хватало еще, чтобы и ты исчез... Тогда последняя ниточка порвется. - Надо ждать, - решил Рэм. - Может быть, ничего и не случилось. "Может быть, не случилось, - будто ударило Цезаря. - А может быть... что?!" И собственный стыд и обида сразу затерялись позади страха за Витьку. За Филиппа... И страх стал ощутимым, как болезненный нарастающий звук. Словно беда приближалась с воем вошедшего в пике самолета. Она стремительно поглощала последние мгновения, в которые можно еще что-то сделать! Кинуться! Спасти! ...Цезарь и потом не мог понять, что его толкнуло. Он бросился в Башню! Шар только что подошел к гранитному краю. Щелкнуло. Шар медленно стал отходить. Цезарь схватил медную ленту, а ногами зацепятся за каменный поребрик. Остановить! Задержать. Сбить хоть на миг эту неумолимую равномерность! Многопудовый маятник смахнул мальчишку с места, словно кузнечика. Цезаря потащило по гравию... Подходящая платформа нашлась в середине состава, между глухими товарными вагонами. Почти пустая. Только у бортов лежали несколько тугих и пыльных мешков. Кажется, с цементом; Дощатый пол местами был покрыт пекшейся цементной коркой. Рибалтер постелил свой пиджак. Отца положили на него спиной, а головой и плечами - на мешок. Витька сел рядом на корточках. Филипп устроился поодаль на мешке, с Петькой на руках. - Возвращайся к Башне, - сказал Витька. -Чего тебе еще здесь... Ребята волнуются. Филипп рассудительно возразил: - Вот убеждусь... то есть убедюсь, что все в порядке до конца, тогда вернусь. Рибалтер, Корнелий и человек в сутане прыгнули через борт вн, потому что состав дернулся. Стояли под насыпью и смотрели, как едет платформа. Лысый, унылый Рибалтер нерешительно помахал рукой. Витька поглядел на отца. Его омертвевшие руки и ноги вздрагивали в такт колесам. Но лицо было живое, он даже улыбался опять. - Ничего, малыш. Выскребемся... До сегодняшнего дня он никогда не говорил "малыш". Витька прикусил губу и стал смотреть через борт. Окраина Реттерберга быстро убежала назад, потянулись привычные заболоченные луга. Так и будет до того места, где поезд чиркнет по краю соседнего пространства, скрежетнет ржавым тормозом, остановится на пару минут. И тогда... "Ох, а как я стащу его вн?" - подумал Витька об отце. Там, в Реттерберге, это никому почему-то не пришло в голову. Все, наверно, считали, что Витька уезжает в такой благословенный край, где не может быть никаких трудностей и проблем. Даже минутных. "Ладно хоть, что Филипп не смотался", - подумал Витька и взглянул на него. Тот гладил присмиревшему Петьке гребень, тихонько теребил бородку... И вдруг Петька рванулся, прыгнул на трясущийся пол! Подскочил и заорал! Так же коротко и яростно, как недавно у Башни. Филипп кинулся к нему, Витька вскочил на ноги. И сразу увидел улан. Они мчались параллельно поезду на своих черных дисках - одноколесных мотоциклах без рулей. Пять человек. Справа и слева догоняли платформу. Размытые в воздухе от скорости диски едва касались травы. Два улана были метрах в пятидесяти, два других ближе. А один летел по насыпи рядом с платформой, Витька видел его голову в круглом шлеме и черные кожаные плечи. Вот он выгнулся, положил свои лапы на дощатый борт за спиной у Филиппа. Хочет прыгнуть на платформу? - Филя! - заорал Витька. Филипп рывком оглянулся и (маленький, а молодчина!) босой пяткой вдарил по пальцам улана. Тот оскалился, отпустился на миг и вцепился в борт снова. И тут с грозным кликом ему в лицо ударился Кригер! Этакий ком взъерошенных от ярости перьев и когтей! Ударился, отскочил, упал на пол. Улан исчез. Прыгнув к борту, Витька увидел, что улан, как большая черная кукла, катится отдельно от диска по насыпи. В это время ударили выстрелы. С двух сторон. Пули расщепили борта и ушли в стенку переднего вагона... Витька не испугался сперва, удивился только: "Они что, с ума сошли? Здесь же люди!" Пуля вспорола мешок, пыль попала в горло. - Ложитесь, идиоты! - заорал отец. - Быстро! Витька толкнул Филиппа, тот послушно упал, ухватив и прижав Петьку. Сам Витька брякнулся на коленки, глянул через правый борт. Два улана мчались метрах в двадцати и картинно целились длинных пистолетов - держали их двумя руками. Тут Витька наконец со всей ясностью понял, что их хотят убить. Отца, Филиппа, его самого - Витьку Мохова. Эта догадка тряхнула его и страхом, и отвращением. Отвращения было больше. Такого сильного, что электрическим зудом обожгло кожу. - Ладно, - всхлипнув, сказал Витька. И даже не дернулся, когда свистнуло над головой. Только с радостью по думал, что отца и Филиппа защищают мешки. -Ложись! - опять заорал отец. - Сейчас... Рядом, у колена, дребезжал обломок толстой крепежной проволоки. Витька с неожиданной для себя отчаянной силой согнул железный прут в виде буквы Р с длинным узким кольцом. "Получилось вроде пистолета: рукоять и ствол-стержень. Тут же Витька всеми клеточками тела вобрал в себя воздуха электричество и сжал энергию в тугой огненный шар. Посадил его на кулак, сжимающий рукоятку "пистолета". ...Ни разу в жни он раньше не делал такого. Там, в парке, когда их с Цезарем чуть не сцапали, шарик рванул все-таки сам. А. Витька эти шарики жалел. Он даже думал иногда, не живые ли они. Но сейчас выхода не было. Витька навел стержень на мчащуюся черную фигурку толчком нервов метнул шарик вперед. Чтобы он взорвался перед лицом улана! И белая звезда с треском вспыхнула! И наездник слетел с aenea, встал на голову и потом еще долго кувыркался в траве. Вот так! Мстительное веселье подстегнуло Витьку. Он прыгнул к другому борту. Не слушая криков отца и Филиппа, вскочил на мешок. Зажег новый шарик. Рядом опять свистнуло, но теперь Витька был в яростной уверенности, что ни одна пуля его не зацепит. Он послал шарик в улана, и еще. один враг закувыркался вдоль насыпи, как набитый ватой манекен. - Не смей! - кричал отец. - Нагнись! Витенька! А Витька - опять у другого борта - целился еще в одного улана. - Укусила пчелка собачку, - сказал он сквозь зубы. - За больное место... за спину... Ах, какая злая скотина... Вот какая вышла подначка... - Трах! Вот так... Оставался всего один враг. Витька опять кинулся направо" Улан мчался уже метрах в семи - сбоку от платформы. Но тут отец хрипло, с паникой в голосе заорал опять: - Ложись! Убьют же!.. - И покрыл Витьку таким жутким ругательством, что он брякнулся на тряский пол, будто получил доской под коленки. И взмок от обиды, от стыда за отца. Мельком увидел перепуганное лицо Филиппа, трепещущие крылья Кригера... Ладно, все потом... Глянул через борт. Улан мчался совсем рядом. Витька кожей, и нервами, и всей душой напрягся, вбирая в себя электрическое поле. Не вышло. То ли кончился запас сил,, то ли дикий крик отца подрубил его волю. А улан летел с той же скоростью, что поезд, и потому казался неподвижным. Он сидел прямо, скрестив руки на груди, и смотрел на Витьку. Лицо его было деревянно-твердое, с насмешливо-жестким ртом... - Кр-ран - как-то по-вороньи вдруг завопил Кригер и, вырвавшись от Филиппа, сел на борт рядом с Витькиной головой. Перья топорщились от летящего навстречу поезду воздуха. - Кр-ра-а!!! И Витька увидел. И запоздало, беспомощно ужаснулся: в спрятанном под локоть кулаке улана был сжат маленький тупой револьвер. Глазок вспыхнул желтым огоньком. В этот миг, равный самой малой фотовыдержке, Витька ясно и тоскливо понял - пуля ему в лицо... ...Цезаря подхватили, поставили. Гравий разорвал ему на животе и на коленях комбинезон. . Цезарь стоял, потерянно глядя перед собой. - Ты что? Зачем? - сказал Рэм и сердито, и жалобно. -Не знаю... - Цезарь облал расцарапанную губу. Шар, который чуть не раздавил его на обратном пути, невозмутимо ходил над круглой площадкой. С ровными щелчками. - Сумасшедший... - Лис потрогала лохмотья комбинезона. - Теперь и не зашить. И кожу содрал... Снимай, надо тебя мазать и бинтовать. - Обойдусь... - Цезарь смотрел куда-то мимо ребят. Ярик сказал с нерешительным упреком: - Этот... который Командор... Он же говорил, что ничего нельзя трогать, если это связано со временем. А ты... - Я знаю... Кажется, я хотел задержать... Видимо, он все-таки задержал время. На микроскопический миг. Время полета пули. Платформа успела проскочить спасительные для Витьки сантиметры, и пуля не ударила ему в лицо. Но она ударила в Кригера. Кригер взъерошенным рыжим комом с криком отлетел на середину платформы... Витька не думая, инстинктивно, размахнулся и пустил в улана свой "пистолет". Он целил в голову, но попал в грудь, у горла. Едва ли удар был сильным, но улан, видимо, от неожиданности потерял равновесие. Слетел с диска итак же, как его сотоварищи, с десяток метров кувыркался среди травы. Словно таким образом старался не отстать от поезда. Витька обернулся к Филиппу и Кригеру. Филипп сидел над петухом на корточках. Потом поднял неживого Петьку, сел на мешок. Положил петуха себе на колени. Петькины ляпы были скрючены, голова с подернутыми пленкой глазами качалась и вздрагивала у грязных досок пола. Петькина кровь бежала Филиппу на колено и стекала по ноге. Витька, пошатываясь, подошел, поднял тяжелую голову Кригера, спрятал ее под крыло. Взял петуха у Филиппа, положил на мешок. Филипп не сопротивлялся. Только спросил: - Это что? Все?.. - Да... - Глаза у Филиппа были сухие. Он спросил опять: - А в тебя не попало? - Нет... Филипп снял свою разноцветную рубашку, подолом смазал с ноги кровь. Стал заворачивать в рубашку Кригера. Витька помог ему. И услышал: - Виктор... Хлесткая, как пощечина, обида на отца все еще звенела в Витьке. Но он обернулся сразу. - Все. Я сшиб последнего... - и поперхнулся. По от-цовскому лицу текли слезы. Он всхлипывал .и судорожно переглатывал. Витька, обожженный новым мгновенным страхом, кинулся к нему, упал рядом. -Папа! Что с тобой? Ранило, да?! Отец, между всхлипами вытолкнул слова. - Стимулятор. В кармане. Дай... Витька засунул трясущиеся пальцы в нагрудный карман отцовской рубашки. Выдернул крошечную кассету рубиновых ампул. - Одну. В зубы... Витька рванул фольгу, сунул прозрачную пилюлю отцу между зубами. Тот сжал челюсти. Зажмурился. Лицо быстро порозовело. Он открыл глаза. Витька с облегчением хотел подняться. -- Не вставай! Дурак! - Папа, да все уже! Никто не гонится. И я их всех... - Молчи! Ковбой зас... - Отец опять всхлипнул. - Папа, ну что с тобой? Сердце, да? - Заткнись!.. Сердце... - Отец опять прикрыл глаза, помолчал так несколько секунд и тихо сказал, не поднимая век: - Если ты когда-нибудь вырастешь, и у тебя, у бестолочи, будет сын, и он станет плясать под пулями, а ты не сможешь двинуться при этом... тогда узнаешь... сердце... Щеки у отца были запавшие, с седой щетинкой, на коже - цементная пыль. И на желтой грязной рубашке пыль. А сквозь рубашку проступали ребра отцовского тела, худого и беспомощного. Витька задохнулся от жалости к отцу, просто подавился этой жалостью. Лбом упал ему на плечо. - Папа... Ну все же... Ну нельзя было иначе, они же гнались. Один уже на платформу лез. Хорошо, что Филипп... Он поднял лицо, посмотрел на Филиппа. Тот, с размазанной по ногам кровью, сидел, съежившись, на мешке, гладил пестрый сверток. Поезд стал тормозить. Как они стаскивали с платформы отца, Витька потом долго вспоминал с дрожью. Надо было спешить, поезд стоял всего две-три минуты. А сил-то... Сперва они с Филиппом за ноги и за плечи подтащили Михаила Алексеевича к правому борту. Надо было сходить с поезда только на правый скос насыпи. Сойдешь налево - и останешься в Западной Федерации. И придется ждать нового поезда, чтобы через него преодолеть барьер и оказаться в окрестностях "Сферы". Только так, иного пути нет... Потом отца по мешкам прикинули на самую кромку полуметрового борта. До грани равновесия - так, что одним боком он повис над насыпью. - Вы, ребята, не церемоньтесь, вы это... - говорил он. Только словами и мог помочь. - Это самое.,. Вн меня, как куль... Я все равно ничего не чувствую. Бросайте... Бросить они, конечно, не решились. Прыгнули на полотно, за рубашку и брюки потянули Михаила Алексеевича на себя. Он рухнул на них, подмял, втроем покатились под откос. Витька вскочил, стал переворачивать, укладывать отца среди лопухов. - Пап... ты как? - Как огурчик... - У него был расцарапан подбородок. - А ты?.. А вы? Где этот-то? Пират кудлатый... Филипп снова забрался на платформу и прыгнул с нее, прижимая запеленутого Петьку. Поезд лязгнул, пошел. Филипп в трех шагах от Витьки и отца сел на корточки, развернул рубашку, смотрел на Петьку. Тихонько приподнял и опустил крыло. Отец скосил глаза. - Да-а... теперь только на суп годится, бедолага... Филипп стрельнул гневным взглядом. Витька весь напрягся. Отец жалобно заулыбался: - Вы, ребята, это... простите. Я, конечно, старый циник. Только... главное-то, что с вами все в порядке... А что дальше? Витька поднялся. - Тут в ста метрах контрольная будка с телефоном. Позвоню в "Сферу", пригонят вертолет. - Сколько хлопот -за старого паралитика Мохова... Да, не так я хотел вернуться... Витька поморщился. Но не от слов отца, а потому, что снова сильно заболела пятка, отбитая о "пчелу". - Филипп, я пошел. Ты подежурь... Тот молча кивнул. ...Аппарат в будке молчал, будто каменный. "Порядочки..." - сказал Витька и, хромая, побрел назад, чтобы сообщить: придется теперь ковылять ему до "Сферы" пешком, а это километра три. Или два километра до шоссе, где автобусы, машины, телефоны и всякая цивилация. Филипп выслушал Витьку безучастно. Сидел, гладил Петьку. Отец сказал: - Иди, за меня не волнуйся. .Мне даже хорошо. Когда тело неживое, душа отдыхает. Не часто бывает такое.,. Шутил еще. У Витьки опять зацарапало в горле. - Пойду. - Иди... Постой. Сядь рядом на минутку... Слушай, ты там не поднимай шума. Скажи Скицыну или кому еще потихонечку. Мне, сам понимаешь, ни к чему торжественная встреча... - Ладно... - Витька хотел встать. И увидел, как вдоль насыпи вдет к ним, хромая, улан в порванной кожаной куртке и с разбитым лицом. Медные петушки . Это был тот самый улан, последними. Витька узнал его. "Как он смог пробиться? По инерции, что ли? У самого барьера полетел с диска..." Но эта мысль была не главной, мелькнувшей. Главная о пистолете. Маленький револьвер улан, видимо, потерял и теперь держал в опущенной руке тяжелый казенный "дум-дум". Он подошел, широко расставил ноги в похожих на черные бутылки крагах. Был он без шлема, пыльно-светлые волосы прилипли к разбитому лбу. Глядя на отца, улан спросил хрипло и официально: - Господин Михаил Мохов? - Допустим, - очень спокойно сказал отец. - Старший сержант спецбатальона корпуса черных улан Дуго Лобман... Никому не двигаться с места... - Я, как видите, и не могу... А детям почему нельзя? - Вы, господин Мохов, арестованы по обвинению в нелояльности и действиях, направленных на подрыв государственной системы Вест-Федераций. Он... - сержант качнул стволом в сторону Витьки, - за террористический акт в отношении сотрудников безопасности. Он... - это про Филиппа, - с профилактической целью. - И кто же дал санкцию на арест? - с холодноватым интересом спросил отец. - Командир спецбатальона. - Но ведь уланы лишены права спецнадзора и судебной власти. - Спецбатальон не лишен... Не двигаться. Я стреляю мгновенно. Когда он говорил, губы шевелились, а побитое лицо оставалось деревянным. - Старший сержант Лобман, - сказал отец. - Лучшее, что вы можете сделать, - это обратиться к врачу... А стрелять не надо, это весьма чревато для вас. Вы находитесь не в Западной Федерации, а на территории совершенно иного государства, где стрельба не поощряется. У Дуго Лобмана слегка шевельнулась рассеченная бровь. - Иное государство в часе езды от Реттерберга? Кому вы это говорите, господин Мохов! - Скоро вы убедитесь в этом. - В чем бы я ни убедился, господин Мохов, это не пойдет вам на пользу. Если через полчаса здесь не появится уланское подкрепление с транспортом, я буду вынужден застрелить вас во исполнение инструкции, данной мне командованием. Вы ответите по всей строгости законов здешней страны. Дуго Лобман сказал без интонаций: - Если бы я даже поверил вам и опасался возмездия, это не помешало бы мне выполнить мой долг. Я улан. - А когда вы стреляли в мальчика на платформе, тоже выполняли свой долг? -Да- "Бред какой-то! - отрывисто думал Витька. - На своей земле, в двух шагах от "Сферы",.. Кто мог ожидать? И ведь выстрелит, гад..." Он сидел рядом с отцом. А Филипп, спокойно поглядывающий исподлобья, - в трех шагах. Ему, Филиппу, легче было бы вскочить и броситься в межпространство. А оттуда в - "Сферу". А найдет он "Сферу"? Найдет, если объяснить... А как объяснишь? Улан не даст... Да и не успеет Филипп: надо секунды две, чтобы уйти, сержант успеет выпустить пол-обоймы... А сам Витька и шевельнуться не сможет - сразу получит пулю. Да и как оставишь отца... Вот идиотство-то! Нестрашно даже, а чертовски обидно... Одна надежда - случается, что по здешним рельсам ходит дрезина путевой службы... Или нет, не надо дрезины. Этот тип сразу выстрелит в отца... А что делать? Кинуться, вцепиться улану в руку? Срежет пулей в броске... Никакого пополнения старший сержант Дуго Лобман не дождется. Полчаса пройдет. И тогда... Он же дуб, слушать ничего не хочет, скотина! - Сержант, отпустите хотя бы детей, - сказал отец. - Это исключено. -Но вы же должны понимать, что... - Советую вам помолчать и... Мелькнула серо-зеленая тень. Пистолет грохнул, пуля взвгаула в метре от Витьки. Дуго Лобман огнулся в прыжке за отлетевшим в сторону "дум-думом"... - Потом... вини, - сказал Цезарь, когда Лис опять начала говорить, что надо снять комбинезон и осмотреть царапины. Он отошел от примолкших ребят и сел на прежнее место, на выступ фундамента. Тоскливая, уверенность, что Витьке сейчас очень плохо, буквально сверлила душу. Как сфокусированный пучок боли, луч такой, звенящий отчаянной тревогой, сигналом о спасении! Цезарь уткнул в ладони лицо и увидел этот луч -- рубиновый дрожащий шнур, прошивающий темноту. Устремленный бесконечности прямою нему, к Цезарю... И тогда он вскочил. Прыгнул на выступ. Крикнул. И шагнул, не открывая глаз, вдоль этого красного шнура... "А-а-а-а!" Все внутри скрутило до рвоты ужасом падения, страшного полета в никуда. Но круглой тенью возник рядом летящий в пустоте маятник, и Цезарь, спасаясь от гибели, вцепился в медную ленту. Как совсем недавно... - Маятник не поволок его по гравию. Тяжелый, как планета, шар плавно понес мальчишку в межпространственной пустоте. И... вынес его безнадежного липкого ужаса. Как черной духоты на свежий воздух. По-прежнему было страшно, только с этим страхом Цезарь мог уже совладать. Мимо мчались не то искры, не то звезды, красный светящийся шнур дрожал, убегая вперед. И надо было лететь вдоль этого тревожного луча, чтобы успеть, чтобы спасти! Успеет ли? Маятник одно свое качание проходит за семь секунд. Они ужасно долгие, эти секунды полета, но хватит ли их, чтобы долететь до Витьки?.. Вот замедляется движение шара. Вот уже совсем нет скорости. Щелчок... Цезарь запутался в траве и выпустил медную ленту. Открыл глаза. Трава, в которой он лежал, была серо-голубая. Из нее торчали плоские метровые кактусы, похожие на бумеранги с шипами. На горонте стояли черные горы, над ними, как белый взрыв, полыхало громадное солнце. Было очень трудно дышать. Не успел!.. Но теперь он знал, что делать. Зажмурился, сосчитал до семи, снова увидел пролетающий шар и опять ухватился за спасительную ленту-скобу. И новые нескончаемые секунды летел за маятником, рассекавшим вакуум. А когда брякнулся в траву, то была это луговая кашка и подорожники. И лопухи. Цезарь вскочил. Он был уверен, что увидит Витьку. Но увидел девочку. Голова кружилась, в глазах все расплывалось, но все-таки ясно было, что это девочка, хотя в брюках и майке. Длинная и веснушчатая. Она подхватила Цезаря, потому что его вдруг повело в сторону. Испугалась: - Что с тобой? Ты откуда? Цезарь выпрямился: - А где Витька? Она не удивилась. Но сказала почти с отчаянием: - Я не знаю... Я сама его... жду... Я... - Ему плохо!' - Я чувствую. Но я не пойму... - А почему меня принесло к тебе?! - Я не знаю, - опять сказала девочка. Слезы у нее были уже блко. Она подняла руки к щекам, и Цезарь увидел сжатое в пальцах свое зеркальце. Фонарик. Ясно! Это луч - Витькин крик, Витькин сигнал бедствия, Витькин страх - отражался в зеркальце и потом уже летел через грани к нему, к Цезарю! - Я знаю, ты Люся, - быстро сказал он. - Где Витька может быть? Я думал - он здесь... Или у нас, в Реттерберге? - Да нет же! Блко! Я всегда чувствую, если блко... Может, на насыпи? Он всегда возвращается от вас по насыпи! - Можешь сообщить .кому-нибудь? Только быстро! - Да... А ты? Ты же еле стоишь! Надо... - Ничего не надо! Скорее!.. А это дай мне, чтобы не сбивало! - Он выхватил у Люси зеркальце, шагнул назад и спиной бросился в черный провал. ...Маятник опять принес его под мохнатое белое солнце, в серо-голубую траву. На этот раз Цезарь передохнул, прислушался к себе. В голове стоял звон, а когда закроешь глаза - в них зеленые пятна-бабочки. Но вдруг эти пятна вытянулись в линии, линии замкнулись в концентрические круги. А в кругах, как в центре кольцевого прицела, зажглась рубиновая точка. Опять потянулась к Цезарю нитью. И вдаль нити маятник понес его снова. На это раз - точно к Витьке. ...Он упал шагах в десяти от насыпи. Хорошо упал - в куст упругого дикого укропа. И сквозь помятые стебли сразу увидел черного улана с пистолетом в согнутой руке. А потом уже Витьку, его отца и Филиппа. Если бы он помедлил миг, если бы задумался - как лучше поступить? - неуверенность и боязнь облепили бы его, как паутина. И, спасаясь от этой паутины, Цезарь снова рванулся назад - в падение, в полет, под чужое солнце. (И мельком поразился тому, что прямой переход, которого он так отчаянно боялся, теперь все равно что качели в парке.) На знакомой уже планете с голубоватой травой он вырвал с корнем щипастый кактус-бумеранг, взял за корневище в правую руку. За маятник придется хвататься левой. И главное - рассчитать, чтобы прыгнуть сейчас точно рядом с уланом. Справа, где оружие... Не надо рассуждать и колебаться. Похожее один раз уже было. В Верхнем парке, в прошлом году, когда инспектор Мук тюремной школы и Корнелий Глас дрались -за пистолета... Ну! ...Земля ударила по ногам. Кактус-бумеранг врезался в кожаный рукав улана, выстрелом рвануло уши. И покатились по траве двое, трое, четверо. Дотянуться до вороненого "дум-дума" - до спасения, до победы! Дуго Лобман уже почти схватил рукоять, но Витька ударил пистолет ногой. Филипп зубами вцепился улану в палец. Сержант взвыл, отшвырнул кудлатого и щенка. Дру-гого отбил локтем, вскочил... Но мальчишка с головой, похожей на громадный одуванчик, стоял в трех штагах и держал пистолет двумя руками на уровне живота..". Тот самый пацан со Второй Садовой, -за которого дрошлым летом такой сыр-бор! - А! Цезарь Лот! - А! Сержант... , Дуго Лобман шагнул к мальчишке, но дважды ахнул "дум-дум", и дважды пули рванули траву у тупых уланинских башмаков. И в том же ритме, как бы на счет "три", ствол вскинулся выше, в грудь, и Дуго понял, что третий выстрел прозвучит без малейшей задержки. Он заорал и вскинул руки..... Цезарь не нажал спуск. Мотнул головой, словно отогнал муху. Потом сказал громко, но сипло: - Пять шагов назад! Быстрее, пожалуйста. Или... Дуго спиной вперед старательно шагнул пять раз. Це-зарь смотрел на него поверх ствола. - Что теперь с ним делать, Михаил Алеэссхсеевич? - Пусть подымается на насыпь и идет к чертовой матери. только чтоб не оглядывался. Будет нужно, его догонят и возьмут... - Мохов сказал это по-русски, и Цезарь понял только "к чертовой матери". Вопросительно двинул плечом. Витька встал с ним рядом. Приказал сержанту: - Подымитесь на рельсы и ступайте прочь. Не оглядывайтесь и не вздумайте возвращаться. - Вы усугубляете вину, - мрачно сообщил Дуго Лобман и медленно опустил руки. - Пошел вон, - сказал отец. - Чезаре, стреляй, если не пойдет. Дуго Лобман взглянул на Цезаря и полез наверх, к полотну. Там он оглянулся, несмотря на запрет, и пошел по шпалам. В ту сторону, где, по его мнению, был Реттерберг. Все смотрели вслед. Филипп отплевывался и вытерал губы- видимо, уланский палец был противный... . . - Ну и ну... - пронес Михаил Алексеевитич Мохов. Цезарь уронил пистолет и сел в траву. Увидел мертвого Кригера, взглянул на Филиппа, ничего не сказал. Придвинулся, стал гладить упругие медные перья. Филипп тихонько заплакал. Так они сидели довольно долго. Витька наконец спросил у Цезаря: -Сумел, значит! Цезарь кивнул. Растерянно повел пальцами по груди, словно что-то искал. И нащупал на шнурке пуговицу, уцелевшую во всех передрягах. - Молодец ты, Цезаренок, - сказал Витька без. боязни обидеть Чека, потому что теперь они и в самом деле были равные. Или по крайней мере Чек не был младшим, подопечным. И он не обратил даже внимания на "Цезаренка". Он словно прислушался к чему-то и вспомнил: - Кто-то должен отправиться к Башне. Там отходят с ума от беспокойства. Это был Цезарь, как он есть. Витька-то и думать забыл о Пограничниках, которые ждут. - Я не смогу... без Петьки... - всхлипывая, сказал Филипп. - Но... ты же раньше летал и один. -А сейчас не смогу... Витька, разумеется, не мог оставить отца. -А я... - Цезарь поморщился, зажмурился. - Боюсь, что один, без вас, я сразу не найду дорогу... Далеко-далеко возник и стал нарастать шум: винта. Вдоль насыпи шел маленький бело-синий вертолет. Он сел в двадцати шагах, и Витька увидел, как первой выпрыгнула Люся. Потом Скицын, молодой толстый доктор Жлопьев и пилот Владик. Появлению Люси Витька ничуть не удивился. Словно так и должно было случиться. И он сильно обрадовался ей. Растаяла наконец, пропала заноза, которая позади всех мыслей, страхов и тревог все равно, оказывается, сидела в душе - та память о неудачном разговоре в храме Итта-дага. Теперь все стало проще, легче. И Витька даже не огорчился оттого, что Люся лишь мельком взглянула на него и бросилась к Филиппу: - Ой, смотрите, здесь мальчик весь в крови! - Это не моя, от петуха, - неласково сказал Филипп. Оставьте, мол, меня, в покое. Люся обернулась к Цезарю: - Дядя Женя, а вот еще один, весь ободранный! Доктор Хлопьев, однако, сохранил спокойствие: - Ободранный, но на ногах... А с тобой что, Алексеич? - Паралитическая ампула. Одно хорошо, нко попали, сволочи, я как раз встал, спиной к окну. А то бы сейчас дрыхнул непрошибаемо... Да ты, Женя, не суетись, дня через три само пройдет. А противоядия все равно нет. - Это там нет. А у нас будешь, вечером танцевать лезгинку, знаю я эти ампулы... Дай-ка, дорогой, я вкачу тебе первую дозу эликсира... А ты, молодой человек, откидывай свой десантный наряд и приготовься орать. Антисептик - зелье кусачее. - Не надо, мы сами, - сказал Витька. - А, это Виктор Михайлович со своей электротерапией! Ну, валяйте... Витька помог Цезарю снять комбинезон. Мелкие царапины Цезарь ловко убирал ладонью сам, а широкие багровые ссадины "заделывал" горящим шариком Витька. Шарик этот зажегся у него на минце послушно и сразу... Скицын поднял травы пахнувший теплым железом и порохом "дум-дум". Вопросительно посмотрел на Витьку. Витька молча махнул через плечо - в ту сторону, где далеко-далеко маячила на насыпи черная фигурка уходящего улана. Скицын присвистнул. Люся переводила с него на Витьку круглые, перепуганные глаза. - Ох, как мне это не нравится, - сказал Скицын. - А кому нравится, - сказал Витька. Скицын подошел к Филиппу, наклонился над Кригером. - Отлетался бедняга, откричал свое... Как же это, а, ребята? - Потом, - отозвался Витька. Вертолет был маленький, всех забрать не мог. Внесли отца, сел доктор Хлопьев. Пилот Владик сказал, что за ребятами и Скицыным вернется через полчаса. Улетели... Филипп тихо попросил: - Давайте похороним Петьку... - А там, у себя, не хочешь? - нерешительно спросил Витька. Филипп помотал головой. - Мне его не унести... мертвого... - Пусть лежит в земле, на которой вывелся на свет, - сказал Скицын. Вынул кармана широкий складной нож, вырезал квадрат дерна, стал рыть яму. Мальчишки и Люся помогали кто чем мог - палками, найдённым в траве рельсовым костылем, крышкой от затвора "дум-дум". Земля была мягкая, копали без труда. Витька коротко рассказал Скицыну, что было. Скицын отряхнул о брюки ладонь, провел ею по волосам Цезаря, в которых застряли земляные крошки. - Значит, вот как оно. Командор... Сразу получил крещение... - Да у него и раньше хватало крещений, - хмуро напомнил Витька. Цезарь все еще был без комбинезона - маленький, щуплый, молчаливый. Он старательно вгрызался в землю. Под майкой суетливо дергались колючие лопатки, а у груди качалась медная пуговица. После слов Скицына Цезарь вдруг отбросил затворную крышку, съежился в лебеде, спрятал лицо и затрясся от плача... - Ну, ты чего... Чек... - потерянно сказал Витька. - Чего!.. Чего!.. - Цезаря сотрясали рыдания. - А чтобы... быть Командором... значит, надо стрелять в людей, да?! - Чек... ты же не стрелял... Ты не в него! - Да!.. А если бы он не поднял руки! Я бы третью пулю... в него... Потому что не было выхода!.. - Чек... Но выхода же правда не было, - беспомощно проговорил Витька. И подумал, что он тоже стреляла улан. Молниями. Правда, он не хотел убивать. Он рассчитывал, что они просто полетят с дисков от взрыва перед лицом. Но ведь могли сломать шеи... И может быть, сломали... А что было делать? - Чек... Они же первые полезли... - Ну и пусть! Я все равно не хочу никакого командорства! Я же не просил!.. Скицын в сердцах воткнул нож в землю. - Дурак я. Цезарь, я не то сказал... про командорское крещение... Ну, а если бы тебя не сделали Командором, разве ты не кинулся бы на помощь к Витьке, к Филиппу? Посуди сам... Цезарь стал вздрагивать реже. Сердито вытер грязной ладонью лицо. Всхлипнул еще, пробормотал: - Я как-то не подумал об этом... вините... Не место, не время было для смеха, но Витька еле-еле задавил улыбку... ...Филипп стал опять заворачивать Петьку. - Так в рубашке и положишь? - спросила Люся. Он нахмуренно кивнул. - Тогда хоть, петушка отцепи, - сказал Витька. Но Филипп молча покачал головой.. и опустил завернутого Петьку в яму. Тогда и Витька отцепил своего петушка, положил значок на рубашку. И Цезарь - с перемазанным лицом, насупленный, стыдящийся недавних слез - подобрал комбинезон, снял с него петушка, положил рядом с Витькиным. Скицын свинтил с безрукавки синий квадратик с белой буквой "С" - значок "Сферы". У Люси никакого значка не было. Она подумала и сняла с мочки уха клипсу - божью коровку... Яму засыпали, сверху на плоский холмик положили квадрат дерна. Постояли с минуту над последним приютом Кригера... Улетел он, рыжий бродяга, за такие грани, откуда его никто не вернет. Сколько ни кричи на весь межпространственный вакуум: "Петька, где ты?!" - не откликнется... - Нам надо возвращаться к Башне, - шепотом напомнил Цезарь. - Мне и Филиппу... -. А Филипп... Ты сможешь? Да... если с Чеком... Конечно. Мы же вместе, - сказал Цезарь. Скицын быстро посмотрел на Витьку, словно опять сказал: "Ох, не нравится мне это..." -Да у Башни-то совершенно безопасно, - обнадежил его Витька. - Нигде не бывает совершенно безопасно, даже в нашей благословенной "Сфере"... Кстати, с чего ты взял, что на пятьдесят девятом была "пчела"? Сам перепутал и крик поднял... - Не перепутал я... - Витька слабо улыбнулся. - Слушай, а нос у тебя вчера не сворачивало на другую сторону? - Витторио, ты нахал... - Да я серьезно... Потому что все связано. - Что связано? - Все, что было, - невесело усмехнулся Витька. - Ерстка... Вдали застрекотал вертолет. эпилог Человек на рельсах Дома Витька отыскал три запасных медных петушка - для Цезаря, для Филиппа и для себя. Но скоро значки понадобились еще. Потому что Люся привела к Пограничникам трех ребятишек - Илью, Ножика и его сестренку Тышку. Из той компании, которую вывез в прошлом году "Проколотого колеса" Витька. Теперь они учились в Яртышском интернате. Петушки - дело нехитрое. Юр-Танка привез их целую горсть, когда в очередной раз встретились у Башни. Привез он и грустную весть: Командор Находкин умер, и его похоронили рядом с церковью Матери Всех Живущих. Юкки с сестренкой не появлялись, у них было много дел - Юкки стал командиром мальчишечьего отряда трубачей, и они несли вахту на стенах Юр-Танка-пала, потому что племянник Хала, темный князь Саддар, опять собирал по дальним урочьям конные сотни... А сестренка Юкки учила местных малышей играм и песням, о которых до той поры не ведал никто от Крайнего моря до Дикой долины. Зато другие Пограничники теперь сходились у Башни более часто, чем прежде. В "Сфере", где Витька жил с отцом, в Реттерберге и даже княжестве Юр-Танка стояла глубокая осень, а здесь по-прежнему цвели травы и летали в жарком воздухе стрекозы. Собираться стало теперь проще потому, что Цезарь всех научил переходу в такте Большого Маятника. Не сразу, но научил. Даже яртышских ребят и Люсю. У нее, кстати, первый переход получился даже лучше, чем у Лис, которая застряла поначалу на каком-то корявом и горячем астероиде... Витька сперва был доволен, что все так хорошо складывается. Но результат оказался совершенно неожиданный: Люська по уши влюбилась в Цезаря. А Цезарь... он, бедняга, видимо, тоже. И радовался, и маялся. И сказал наконец Витьке чуть не со слезами: - Это ставит меня в крайне двусмысленное положение... - Да чего уж там... - вздохнул Витька. Дело в том, что он все больше невольно заглядывался на Лис. И чувствовал себя поэтому виноватым перед Рэмом. И был счастлив, когда Лис ему по секрету сообщила, что Рэм "окончательно спятил -за этой девятиклассницы Вальки, самой большой воображалы в Луговом...". Конечно, все эти душевные терзания считались тайными, но на самом деле... - Так у нас все свихнутся от этой дурацкой влюбленности, - озабоченно сказал Ежики Ярику и Филиппу. - Ну уж фиг, - отозвался Филипп. - Я по крайней мере ума не выжил... Он подрос, посерьезнел, Филипп Кукушкин. Стал молчаливее. Он очень тосковал по Петьке. Казалось бы, чем больше проходит времени, тем глуше печаль. Но у Филиппа было не так. Чуть закроет глаза - и кажется, что опять гладит он Петькины перья и теребит налитой гребень. "Ко-о..." - Дядя Дима, - насупленно сказал он однажды , когда засиделись за своей многомерной и хитроумной игрой, - а можно по Петьке устроить службу? Ну, как это называется у вас, поминанье, что ли. Отец Дмитрий смеяться не стал, но сказал строго: - Он, конечно, петух был знаменитый, да посуди сам, как же это сделать? Панихиды служат только по людям, ибо сказано, что лишь человек имеет бессмертную душу и надобно молиться, чтобы она обрела царство небесное... - Но можно ведь просто так, - пробормотал Филипп. - Не надо ему царства... Про бессмертие человеческих душ он никогда не задумывался, но что касается Петьки... Ушел же Кригер от гибели при эксперименте в "Сфере". Может, и сейчас... Ну, если не сам Петька, то, возможно, его тень где-нибудь летает в дальних пространствах. Иногда, во время своих путешествий по ступеням стеклянной лестницы, Филипп даже вздрагивал от ожидания: вот-вот шумно спланирует Петька пустоты, заворкует радостно. Не случилось пока такого и, наверно, не случится. Но вдруг... жалко вам, что ли, - уже с нехорошим щекотаньем в горле прошептал Филипп. -Да не жалко, Филюшка, а не по обычаю это. Не по caeiio... Да и к чему тебе? Ты же самый что ни на есть неверующий! -А я разве для себя? Я для него. Это... ну, как про-uaiea.-А то закопали - и будто не было... Ну, можно свечку зажечь? -А почему же в церкви-то обязательно? -А где? На улице? Задует же... Филипп лег щекой на плюшевую скатерть и стал смотреть в черное окно. Ноябрь был, поздний вечер, -Грехи наши... - сказал отец Дмитрий. - Пошли... Они долго шагали по пустой и темной улице Лугового. Подморозило, летели в лицо невидимые редкие сне- Отец Дмитрии отпер тяжелую дверь. Потом отодвинул вторую, стеклянную. Свет зажигать не будем, а то увидят с улицы... Они остановились у стены. Желтоватое пятно от фонарика разошлось по портрету печальной такой, большеглазой oaoaiuee с мальчиком на руках. Как на образке, что носит Юр-Танка. Картина эта, украшенная чеканным металлом, aenaea обрамлении белокаменной старинной резьбы. Круг света пошел по резьбе вн - по сплетениям цветов и ли-nouaa. A полуметре от пола тянулся широкий карн. Квадратная полуколонна с резьбой опиралась на него, и здесь, между каменных веток, завитков и соцветий, был вплетен в орнамент задорный, с растопыренными крыльями и раскрытым клювом петушок. -Вот тут и поставь... Держи... - Отец Дмитрий протянул свечку. Тонкую, будто карандаш. Чиркнул зажигалкой. Филипп осторожно зажег фитилек, потом капнул воском на карн, прилепил свечку. Огонек трепетал и подмигивал, петушок будто шевелился. Он был не похож на Петьку... но все-таки чуть-чуть похож... . Филипп рукавом куртки вытер лицо, стал смотреть и iie?aou. Свечка горела быстро, и когда убавилась до половины, отец Дмитрий сказал: -Пойдем... -А гасить не надо? - Догорит и сама погаснет. Они вышли на крыльцо. Стало еще холоднее, появились caacau. -Ну, что? Проводить до дому? - спросил отец Дмитрий. - Не... До свидания. Спасибо... - выдохнул Филипп. И с крыльца шагнул в межпространственный провал. Когда ему бывало грустно, он летел не на стеклянную лестницу, а в какие-нибудь глухие и печальные места. Среди них было и такое: болотистая равнина под осенним серым небом, а на ней бесконечная, очень прямая насыпь с рельсами. По этой насыпи шел заросший человек в истрепанной кожаной одежде мотоциклиста. Шел и шел, днями и ночами. Не ведая конца. Однажды Филипп рассказал о нем отцу Дмитрию. С каким-то смущением, с виноватостью даже. - Все идет, идет. Не может ни сесть, ни упасть... Отец Дмитрий ответил без привычной мягкости: -Сам себе выбрал такое... Он стрелял в детей. Возможно ли более черное дело? - Он говорит, что не виноват, потому что выполнял приказ, - сумрачно объяснил Филипп на следующий день. - Никаким приказом нельзя оправдать этот грех... - Он говорит, что все понял и больше никогда не будет, - сказал Филипп еще через неделю. - Он просит, чтобы ему простили грех. - Грех может быть отпущен, если человек раскаялся. -Но он же говорит... Он... Дмитрий Игоревич резко выпрямился: - Он лжет! Он просто хочет бавиться от тяжкого пути. Причем здесь отпущение грехов? Если человек раскаялся всей душой и ужаснулся своим делам, путь кончится и сам отпустит его... ...А пока через грани Кристалла, через многие пространства, все еще идет человек в черной коже. Тот, кто стрелял в детей и кто, если прикажут, будет стрелять снова. И при мысли об этом Цезарь Лот иногда обрывает смех или разговор, хмурится и крутит на шнурке тяжелую медную пуговицу.