Тайна загадочного происшествия открылась мне задолго до того, как улеглась суматоха. Только я один да непосредственный виновник переполоха знали, что произошло на самом деле.
Когда поднялась стрельба, я выбежал под тент и перегнулся через перила. Мне показалось, что крики, предшествовавшие стрельбе, донеслись с носовой части нижней палубы, где помещались котлы, хотя выстрелы прозвучали как будто гораздо ближе.
Большинство пассажиров устремились в боковые двери и стояли теперь, сбившись в кучу, на палубе, так что я, окруженный непроницаемой завесой мрака, был здесь один или, во всяком случае, почти один. Несколько секунд спустя какая-то темная фигура оперлась на перила подле меня и дотронулась до моего локтя. Я повернулся и спросил, с кем имею честь говорить и чем могу служить. Мне ответили по-французски:
-- Я ваш друг, мсье, и хочу оказать вам услугу.
-- Мне знаком ваш голос. Так, значит, это кричали вы...
-- Да, это я крикнул.
-- И вы же...
-- Я же и стрелял.
-- Так, значит, никто не убит?
-- Насколько мне известно, никто. Я стрелял в воздух и к тому же холостыми патронами.
-- Рад слышать это, мсье. Но чего ради, позвольте вас спросить, вы...
-- Единственно для того, чтобы оказать вам услугу, как я уже говорил.
-- Но, помилуйте, какая же это услуга: палить из пистолета, насмерть перепугать всех пассажиров?
-- Ну, беда невелика. Они быстро оправятся от испуга. Мне нужно было поговорить с вами наедине, и я не мог придумать иного способа оторвать вас от ваших новых знакомых. Стрельба из пистолета была лишь маленькой военной хитростью. Как видите, она удалась.
-- А, так, значит, это вы, мсье, шепотом предостерегали меня, когда я садился играть в карты?
-- Да. И разве мое предсказание не оправдалось?
-- Пока что -- да. И, значит, это вы стояли напротив меня в углу салона?
-- Я.
Последние мои два вопроса нуждаются в некотором пояснении. Когда я уже согласился сесть за вист, кто-то дернул меня за рукав и шепнул по-французски:
-- Не играйте, мсье! Вас наверняка обыграют.
Я обернулся и увидел, что от меня отошел какой-то неизвестный мне молодой человек. Но я не был уверен, что именно он дал мне этот благой совет, и, как известно, ему не последовал.
Потом, во время игры, я заметил того же самого молодого человека; он стоял против меня, держась самого отдаленного и темного угла салона. Несмотря на полумрак, я видел, что он не спускает с меня глаз и внимательно следит за игрой. Уже одно это могло привлечь внимание, но еще больше заинтриговало меня выражение его лица; и всякий раз, когда сдавали карты, я пользовался случаем, чтобы взглянуть на загадочного незнакомца.
Это был хрупкий с виду юноша чуть ниже среднего роста, лет, вероятно, не более двадцати, однако разлитая по его лицу грусть несколько его старила. Черты лица у него были мелкие, тонко очерченные, нос и губы, пожалуй, даже чересчур женственные. На щеках играл слабый румянец, черные шелковистые волосы, по тогдашней излюбленной креолами моде, ниспадали пышными локонами на шею и плечи. И склад лица, и манера одеваться, и французская речь, -- я был уверен, что именно он обратился ко мне в салоне, -- говорили о том, что юноша -- креол. Во всяком случае, костюм его был именно таким, какие носят креолы: блуза из сурового полотна, но сшитая не на обычный французский лад, а на манер креольской охотничьей куртки, со множеством складок на груди и красиво драпирующаяся на бедрах. К тому же качество ткани -- тончайшее неотбеленное льняное полотно -- показывало, что юноша скорее заботился об изысканности туалета, чем о его практичности. Панталоны молодого человека были из великолепной голубой хлопчатобумажной материи производства опелузских мануфактур. Собранные у пояса в крупную складку, они кончались у щиколоток разрезом, украшенным длинным рядом пуговиц, которые при желании можно было застегнуть. Жилета на нем не было. Вместо этого на груди топорщилось пышное кружевное жабо. Обут он был в прюнелевые, отделанные лаком светло-коричневые башмаки на шелковой шнуровке. Широкополая панама завершала этот поистине южный наряд.
Но ни в головном уборе, ни в обуви, ни в блузе и панталонах не было ничего кричащего. Все гармонировало друг с другом, и все полностью отвечало требованиям моды, принятой тогда на Нижней Миссисипи. Так что не наряд юноши привлек мое внимание -- такие костюмы мне приходилось видеть чуть ли не ежедневно. Значит, дело было не в этом. Нет, не платье пробудило во мне интерес к нему. Может быть, тут сыграло роль то обстоятельство, что он -- или во всяком случае, мне так почудилось -- -подал мне шепотом совет. Но и это было не главное. Что-то в самом его лице приковало мое внимание. Я даже подумал было: уж не встречал ли я его раньше? При более ярком свете я, возможно, в конце концов вспомнил бы, но oн стоял в тени, и мне никак не удавалось его хорошенько рассмотреть.
Когда же я снова поднял глаза, его уже не было в углу салона, и несколько минут спустя раздались выстрелы и крики на палубе...
-- А теперь, мсье, разрешите узнать, почему вы непременно желаете говорить со мной и что вы имеете мне сообщить?
Непрошеное вмешательство юнца начинало меня раздражать. Да и кому приятно, чтобы его ни с того ни с сего отрывали от партии виста, даже проигранной!
-- Я желаю говорить с вами, ибо принимаю в вас участие. А что имею вам сообщить, вы сейчас узнаете.
-- Принимаете во мне участие! Но чем я обязан, позвольте вас спросить?
-- Хотя бы уже тем, что вы иностранец, которого собираются обобрать, что вы -- ``карась''.
-- Как вы сказали, мсье?
-- Нет, нет, не сердитесь на меня! Я сам слышал, что вас называли так между собой ваши новые знакомые. И если вы опять сядете играть с ними, боюсь, что вы оправдаете этот почетный титул.
-- Это, в конце концов, нестерпимо, мсье! Вы попросту вмешиваетесь не в свое дело!
-- Вы правы, мсье, это не мое дело, но оно ваше и... ах!
Я уже собирался было покинуть несносного юношу и вернуться к прерванной партии виста, но грустная нотка, вдруг прозвучавшая в его голосе, заставила меня изменить мое решение, и я остался.
-- Но вы так мне ничего и не сказали.
-- Нет, сказал. Я предупредил вас, чтобы вы не садились за карты, если не хотите проиграться. И могу лишь повторить свой совет.
-- Правда, я проиграл какие-то пустяки, но ведь отсюда вовсе не следует, что счастье не переменится. Тут уж скорее можно винить моего партнера -- он играет из рук вон плохо.
-- - Ваш партнер, насколько я понимаю, одни из опытнейших картежников на Миссисипи. Если не ошибаюсь, я уже встречал этого джентльмена.
-- А, так вы его знаете?
-- Немного. Вернее, знаю кое-что о нем. А вы-то его знаете?
-- Впервые вижу.
-- А остальных?
-- Я никого из них не знаю.
-- Значит, вам неизвестно, что вы играете с ``охотниками''?
-- Нет, но я рад это слышать. Я и сам немного охотник и, вероятно, не меньше, чем они, люблю собак, лошадей, хорошие ружья.
-- Мсье, вы, как видно, меня не поняли. Охотник в вашей стране и ``охотник'' на Миссисипи -- это не одно и то же. Вы охотитесь на лисиц, зайцев, куропаток. А дичью для таких господ, как эти, служат ``караси'', или, вернее, их кошелек.
-- Так, стало быть, я играю с...
-- С профессиональными картежниками -- пароходными шулерами.
-- Вы в этом уверены, мсье?
-- Совершенно уверен. Мне часто приходится ездить в Новый Орлеан, и я не раз встречал эту компанию.
-- Позвольте, но один из них -- бесспорно фермер или торговец -- скорее всего, торговец свининой из Цинциннати, у него и выговор такой.
-- Фермер... торговец... Ха-ха-ха! Фермер без земли, торговец без товара! Мсье, этот нарядившийся под фермера старикан -- самый дошлый, как выражаются янки, то есть самый ловкий шулер на всей Миссисипи, и таких здесь немало, могу вас уверить.
-- Но они просто случайные попутчики, а один из них даже мой партнер. Я не представляю, как...
-- Случайные попутчики! -- перебил мой новый знакомец. -- Вы думаете, они только что встретились? Да я сам видел всех троих дружков и за тем же занятием почти всякий раз, как плавал по реке. Конечно, они разговаривают между собой, будто впервые видят друг друга. Но это у них заранее условлено, чтобы лучше обманывать таких, как вы.
-- И вы в самом деле думаете, что они жульничали?
-- Когда ставки поднялись по десяти долларов, несомненно.
-- Но как?
-- Да очень просто: иногда ваш партнер нарочно ходил не с той карты...
-- Так вот оно что! Теперь понимаю. Пожалуй, вы правы.
-- Впрочем, это даже необязательно. Будь у вас честный партнер, все равно кончилось бы тем же. У ваших противников разработана, целая система знаков, с помощью которых они сообщают друг другу, какие у них карты -- масть, достоинство и так далее. Вы не обратили внимания, как они держали руки, а я обратил. Когда они кладут один палец на край стола, это значит один козырь, два пальца -- два козыря, три -- три, и так далее. Согнутые пальцы указывают, сколько среди козырей онеров, поднятый большой палец -- туз. Таким образом, оба ваших противника знали, какие карты у них на руках. Чтобы обыграть вас, третьего помощника, собственно, и не требовалось.
-- Какая подлость!
-- Конечно, подлость, и я бы предостерег вас раньше, будь хоть малейшая возможность. Сделать это в открытую я не мог. И я прибег к хитрости. Господа эти не какие-нибудь мелкие плуты. Каждый из них счел бы себя оскорбленным и вступился бы за свою честь. Двое из этих господ -- известные бретеры. По всей вероятности, меня бы завтра же вызвали на дуэль и пристрелили. Да и вы вряд ли поблагодарили бы меня за мое вмешательство.
-- Я вам чрезвычайно признателен, сударь. Вы меня окончательно убедили. Но как вы посоветуете мне поступить теперь?
-- Примириться с проигрышем и бросить игру, только и всего. Все равно вам не отыграться.