И Семену Матвееву Зилотову часто приходилось выручать лекторов, - где-нибудь в сарае фольварка, - влезая на стол и крича:
- Товарищи! Я, как ваш народный избранник, прошу дурацких глупостев не писать!
Это было в милом нашем Полесье, где озера, валуны, холмы, сосны да бледное небо. Лето отходило тихим августом с тихими его долгими вечерами. Днем солдаты писали глупости, а вечером, где-нибудь за бруствером или на оконном дворе фольварка, солдаты кипятили котелки и - рассказывали: о делах своих и сказки. Солдаты говорили простыми своими мужицкими словами про Иванушку-дурачка, где простота и правда кривду борет, о наших тихих полях, печали полей, о лесах, об избяной Руси, - слова их были ясны и чисты, как августовские эти вечера, образы ясны и светлы, как августовские эти звезды, и мечтанья прекрасны.
Две души, восток и запад, народная мудрость, исконное, наше, прекрасное, глупость и мудрость, сказочная правда, заплетенная горем и кривдой, века лежавшая под гремучим камнем и расплетенная - правдой же. Семен Матвеев Зилотов увидел это вплотную. Но, - о, книги! - Семен Матвеев Зилотов узрел тут - Разъезжая с оратором по окопам, однажды утречком пил Семен Матвеев Зилотов чай за бруствером, по брустверу ударил немецкий снаряд, Семена Матвеева закопало вместе с блюдцем, другим же снарядом выкинуло наружу (блюдце осталось цело), - и Семен Матвеев очнулся, возвратился в мир реальностей только через месяц в родном своем Ордынине; телесный облик Семена Матвеева исказился: лицо его скосило на сторону, ус один стал казаться больше другого, правый глаз вытек, тело иссохло, и стал ходить Семен Матвеев Зилотов, как ходят изъеденные старостью, исхудалые гончие кобели; иссушенный мозг Семена Матвеева Зилотова, изъеденный месяцем смерти, изъеденный книгами Варыгинского рундука (в кожаных переплетах и с клопиным запахом), не приметив мудрости избяной Руси, узрел великую тайну: - две души, великая тайна, черная магия, пентаграмма, пентаграмма из книги "Пентаграмма, или Масонскiй знакъ, переводъ съ французскаго"! (Варыгин в те дни сидел уже заложником в тюрьме.) На красноармейских фуражках в те дни появилась уже пятиугольная красная звезда. Россия. Революция. Книги говорили, как заказывали думать сто лет назад. И вот она, Россия, взбаламученная, мутная, ползущая, скачущая, нищая! Надо, надо Россию скрестить с Западом, смешать кровь, должен прийти человек - через двадцать лет! На красноармейских фуражках загорелась мистическим криком пентаграмма ("переводъ съ французскаго"), - она принесет, донесет, спасет. Черная магия - черт! Черт, - а не бог! Бога попрать! В церкви, во алтаре, Россия скрестится с Западом. Россия. Революция. Спасти Россию! - мечтанья юности и иссушенный мозг в мечтаньях!
Товарищ Лайтис подписал мандаты на арест Оленьки Кунц и Сергея Сергеевича.
Обыватель Сергей Сергеевич. Подлинно, - был ли Сергей Сергеевич только провокатором и мелким буржуа? Вечером перед арестом Сергей Сергеевич, разостлав салфетку, ел помидоры с зилотовского огорода, с уксусом и перцем. Затем Сергей Сергеевич разделся, лег спать и перед сном, один перед собой - думал. Сергей Сергеевич страдал, искренне и глубоко, и, как всякое страдание, и, как все искреннее, - боль его была прекрасна. Сергей Сергеевич ненавидел, как трус, - эти дни, товарища Лайтиса, всех, все, - и боялся, боялся до ужаса, до физической боли, до отупения... -
И внизу, по лестнице, забоцали солдатские сапоги. Когда солдаты вошли в комнату Сергея Сергеевича, Сергей Сергеевич сидел, забившись в угол кровати, глаза его были открыты болезненно широко, отвисла широко отекшая челюсть, и он шептал;
- За что? за что?
- Так что подробности слышны, а детали неизвестны! - сказал солдат. - Одевайся. Там узнаешь!
Впрочем, компарт дал приказ арестовать Лайтиса.
Общежитие же большевиков, выселив князей Ордыниных, поместилось в доме на Старом взвозе.
- Дон! дон! дон! - падают камни колоколов в заводь города.
Кому - таторы, а кому - ляторы!
ГЛАВА V СМЕРТИ
(Триптих первый)
Смерть коммуны
И в эти же дни погибла коммуна в Поречье: погибла сразу, в несколько дней, в августе. Шли дожди, ночи были тихи и глухи, - и ночью приехали в коммуну неизвестные вооруженные, в папахах и бурках, их привел неизвестный черномазый, товарищ Герри. За неделю до этого ушел из коммуны Шура Стеценко, он вернулся с Герри. В сумерки пришла гроза, шумел дождь, дул ветер. Андрей уезжал с утра в дальнее поле, в сумерки он застал в библиотеке Юзика, Семена Ивановича и Герри; они топили камин, жгли бумаги. Семен Иванович поспешно вышел. Юзик стоял, расставив тонкие свои ноги, положив руку на талию. Герри, в папахе, сидел на корточках против огня.
- Вы не знакомы? - товагищ Андгей, - товагищ Гэгги.
Герри молча подал огромную руку и сказал Юзику по-английски. Юзик презрительно пожал плечами и промолчал.
- Товагищ Андгей не понимает английски, - сказал Юзик.
- Ви минэ простытэ, товарищ Андрей, но я очень устал, - губы Герри, не приспособленные к улыбке, растянулись в усмешку, но смоляные его глаза по-прежнему остались тяжелы и холодны, очень сосредоточенные.
- Гэгги пгиехал с Уктаины, там ского будет восстание. Мы с Гэгги долго вместе голодали в Канаде. Затем на Укгаине я спас ему жизнь. Когда гайдамаки бгали Екатегинослав, Гэгги, не умея наводить, стгелял по гогоду из пушки - не умея наводить! Гэгги, говогят, ты был пьян? Гэгги схватили и хотели гастгелять. Но вечегом пгишел я со своим отгядом и спас жизнь Гэпи. Я очень люблю жизнь, товагищ Гэгги, - как и ты. Я ничего не хочу от дгугих, но я не позволю тгонуть меня.
- Товарищ Юзэф, когда придет старость, мы будэм вспоминать. Ты очень фразичен!
- Я очень люблю жизнь, Гэгги, ибо у меня свободная воля!
- Ты очень фразичен, товарищ Юзэф!
- Пусть так! - Юзик пожал презрительно плечом. Герри встал, разминая мышцы. Огонь в камине потухал. Юзик стоял неподвижно, с руками на тонкой своей высокой талии, смотрел в огонь. В кабинет вошли Оскерко, Николай, Кирилл, Наталья, Анна, Павленко. Стасик в гостиной заиграл на рояли гопака, сейчас же оборвал. Наталья подошла сзади к Юзику, положила руки ему на плечи, прислонила голову и сказала:
- Милый товарищ Юзик! Не надо грустить. Какой дождь! Мы собрались, чтобы быть вместе этот вечер. Вошел Стасик в халате с кистями, рявкнул:
- Юзка, не журыся! Хиба ж ты дурак?! Юзик повернулся и громко сказал, покойно и презрительно:
- Товагищи! Шуга Стеценко - не товагищ и не геволюционег. Он пгосто бандит. Гэгги гость. Давайте веселиться!
В коммуне, в старом княжеском доме, веселились бесшабашно, задорно и молодо. За окнами стал черный мрак, хлестал дождь, шумел ветер. В гостиной зажгли кенкеты, последний раз зажигавшиеся, верно, при князьях, танцевали, пели, играли в наборы, метелили метелицу. Павленко и Наталья таинственно принесли окорок, бутылки с коньяком и водками и корзину яблок. Герри и с ним приехавших не было, и оттого, что за стенами были чужие, оттого, что над землей шли осенние, уже холодные облака, - было в зале особенно уютно и весело. Варили жженку, обносили всех чарочкой, разбредались по разным углам и собирались вновь, шутили, спорили, говорили. Разошлись за полночь, - Андрей выходил на террасу, слушал ветер, следил за мраком, думал о том, что земля идет к осени. К серой нашей тоскливой осени, застрявшей в туманных полоях, желтых суходолах. В гостиной все уже разошлись. Юзик говорил Оскерке:
- Надо везде поставить стгажу. В доме пгикгоются - ты, Павленко, Свигид и Николай. С винтовками и бомбами. - Юзик повернулся к Андрею, улыбнулся. - Товагищ Андгей! Мы с вами будем ночевать здесь в угловой, в диванной. Я вас пговожу.
В угловой, у зеркала мутно горела свеча. С двух сторон в большие окна, закругленные вверху, дул ветер; верно, рамы были плохо прикрыты, - ветер ходил по комнате, свистел уныло. Юзик долго умывался и чистился, затем обратился к Андрею:
- Будьте добгы, товагищ Андгей, пгимите покой. Я буду занят еще полчаса... - Взял свечку и ушел, свечку оставил в соседней комнате, в кабинете, шаги стихли вдалеке. Свечной тусклый свет падал из-за портьеры.
Долго было тихо. Андрей лег на диван. И вдруг в кабинете заговорили, - обратных шагов Андрей не слышал.
- Юзик, ты должен сказать все, - сказал Кирилл.
- Тише, - голоса второго Андрей не узнал.
- Хорошо, я скажу. - Юзик говорил шепотом, долго, покойно, отрывки Андрей слышал.
- Гэгги и Стеценко подошли ко мне, и Гэгги сказал: - "ты агестован". Но я положил гуку в кагман и ответил:
"товагищ Гэгги, я так же люблю жизнь, как и ты, и каждый, кто поднимет гуку, умгет пгежде меня". Я сказал и пошел, а они остались стоять, потому что они бандиты и тгусы...
- ...Гэгги тгебует те миллионы, что мы взяли в экс-пгопгияции Екатегинославского банка... Гэгги забыл Канаду...
- ...Я ему ничего не дам. Меня погодила геволюция и смегть, кговь.
Шепот был долог и томителен, затем Юзик громко сказал, так, как всегда:
- Павленко, пгишли ко мне Гэгги. Скажи Кигиллу и Свигиду, чтобы они скгылись в этой комнате, с огужием.
Шаги Павленко стихли, стала тишина, пришли двое, бряцая винтовками, Свирид стал за портьеру около Андрея. Затем издалека загремели тяжелые шаги Герри.
- Товарищ Юзэф, ти минэ звал?
- Да. Я хотел тебе сказать, что ты ничего от меня не получишь. И я пгошу тебя сейчас же покинуть коммуну. - Юзик повернулся и четким шагом пошел в угловую.
- Товарищ Юзэф!
Юзик не откликнулся, на минуту был слышен сиротливый ветер, - забоцали обратно кованые сапоги Герри. Андрей сделал вид, что спит. Юзик бесшумно разделся и лег, сейчас же захрапел.