Когда бы жизнь домашним кругом
Я ограничить захотел...
... То верно б кроме вас одной
Невесты не искал иной...
... Но я не создан для блаженства;
Ему чужда душа моя...
Это неправда! Как может человек говорить о себе: "я не создан для блаженства"?! Все люди созданы для счастья, но не все умеют быть счастливыми, - вот Онегин не умеет, боится. Он проговаривается:
Скажу без блесток мадригальных:
Нашел мой прежний идеал,
Я верно б вас одну избрал
В подруги дней моих печальных...
Значит, такая девушка, как Татьяна, была когда-то идеалом Онегина! Но идеал этот - "прежний", Онегин больше не верит в него; поздно, как ему кажется, встретил он Татьяну... Ненавидя и презирая свет, он тем не менее заражен его взглядами, его предрассудками:
Я, сколько ни любил бы вас,
Привыкнув, разлюблю тотчас;
Начнете плакать: ваши слезы
Не тронут сердца моего,
А будут лишь бесить его. . .
Почему Онегин так уверен, что иного "семейного счастья" быть не может? Потому что слишком много подобных примеров он видел в свете:
Что может быть на свете хуже
Семьи, где бедная жена
Грустит о недостойном муже
И днем и вечером одна;
Где скучный муж, ей цену зная
(Судьбу однако ж проклиная),
Всегда нахмурен, молчалив,
Сердит и холодно-ревнив!
Когда-то, в ранней юности, Онегин верил, вероятно, в возможность высокой любви на всю жизнь. Но свет убил эту веру - и даже надежду на ее возвращение:
Мечтам и годам нет возврата;
Не обновлю души моей...
Вот она -главная трагедия Онегина: "не обновлю души моей"! Конечно, с его точки зрения, он прав, он поступает благородно: не веря в возможность любви, отказывается от нее, да еще и воспитывает попутно наивную Татьяну.
Ночью, во сне, разворачивается в “Евгении Онегине” эпизод, который обыкновенно с трудом поддается комментарию. В самом деле, зачем внутри вполне реалистической “энциклопедии русской жизни” (В. Белинский) потребовался такой странной, так явно и резко выпадающей из “нормального” повествования “сон Татьяны”?
Сон этот прочитывается и по языческому, и по христианскому символическому словарю, но - неодинаково. С позиции язычества сон, сновидение - это всегда перемещение в иномирие. В таком смысле для язычества сны не менее реальны, чем повседневная явь, - скорее более, ибо они обязательно вещие, пророческие: как раз потому, что они переносят героев в повышенно значимое пространство. По всем законам языческой пространственной символики иномирие во сне Татьяны представлено дремучим лесом, его центр (средоточие его сил) - лесной избушкой (см. избу Бабы Яги), его граница - ручьем (река как граница двух миров). "Проводник" Татьяны в это иномирие, медведь, - тоже традиционный хозяин лесного царства не только в славянской, но и во всей индоевропейской мифологии.
Для христианства - в высшем, абсолютном понимании - нет иномирия зла, нет и людей из этого иномирия зла по-христиански - лишь духовная пустота, зона отсутствия света и добра, его вселенская "тень". У зла нет и быть не может своего, законного, постоянного места в мироздании: зло коренится в мире духовном, в душе человека. При этом ни один человек не имеет "злой души" (как скажет Пушкин даже о старухе графине из "Пиковой дамы"). Но человек может исказить, извратить природу своей души, если сделает из нее "игралище" страстей и эгоизма.
Темный лес Татьяниного сна и делается символическим "пейзажем души" Онегина: ее потаенных "мрачных бездн", ее нравственного хаоса с демоническими чудовищами-страстями, ее эгоистического холода. Внешне в быту, в жизни Онегин, светский щеголь, скучающий в деревне столичный житель, - может казаться "очень мил". Духовные опасности, подстерегающие героя, на бытовом языке невыразимы, бытовым зрением невидимы. И эротическое наваждение, "тоска ночная", которая вторгается через Онегина в жизнь Татьяны, - тоже есть не простая девическая влюбленность, но смертельно опасное искушение духа. И этого тоже нельзя ни увидеть, ни прямо выразить фабульно, "реалистически", житейски. Лишь сон Татьяны делает возможным "сошествие во ад" онегинского духовного состояния; лишь сон выводит вовне внутреннюю чудовищность этого состояния, его угрозу не только для героя, не только для его друга, но и для героини. В старорусской литературе был такой популярный жанр: прижизненные "хождения по мукам" загробия. Сон Татьяны именно и вводит в новоевропейский, вполне "цивилизованный" роман в стихах старинный полуфольклорный жанр, а тем самым и христианскую духовную традицию, этот жанр породившую.
Теперь понятно, отчего композиционно иномирие попадает в литературные тексты чаще всего на сильных, особо отмеченных позициях: завязке действия или его кульминации. Как бы затейливо ни складывалась фабула произведения, ее настоящая цель и смысл, предназначение всех событий, суть и расстановка всех основных ее участников проявляются именно там, в иномирии: месте встречи с судьбой, которое определено вековыми символическими традициями и "изменить" которое воистину "нельзя".
В романе нет ни одной даты, но, если внимательно читать его, можно точно установить, когда происходят события. Онегин уехал в деревню к дяде в то самое время, когда Пушкина выслали из Петербурга.
Онегин был готов со мною
Увидеть чуждые страны;
Но скоро были мы судьбою
На долгий срок разведены.
Отец его тогда скончался...
...Вдруг получил он в самом деле
От управителя доклад,
Что дядя при смерти в постели...
Пушкин был выслан на юг весной 1820 года. Онегин уехал из Петербурга тогда же. До этого "убил он восемь лет" в свете -следовательно, появился в обществе примерно в конце 1812 года. Сколько лет могло быть Онегину в это время? В пушкинских черновиках сохранилось прямое указание на этот счет: Онегин "шестнадцати не больше лет" появился в свете. Значит, Онегин родился в 1796 году, он старше Пушкина на три года. Встреча с Татьяной, знакомство с Ленским происходят весной и летом 1820 года - Онегину уже 24 года, он не мальчик, а взрослый мужчина, особенно по сравнению с восемнадцати- летним Ленским. Неудивительно поэтому, что он относится к Ленскому чуть покровительственно, по-взрослому смотрит на его "юный жар и юный бред".
Там, где дни облачны и кратки,
Родится племя, которому умирать не
больно.
(Петрарка)
Эпиграф к шестой главе разбивает все наши надежды. Так нелепа и - внешне, во всяком случае, - незначительна ссора Онегина и Ленского, что нам хочется верить: все еще обойдется, друзья помирятся, Ленский женится на своей Ольге... Эпиграф исключает благополучный исход. Дуэль состоится, кто-то из друзей погибнет. Но кто? Даже самому неискушенному читателю ясно: погибнет Ленский. Пушкин незаметно, исподволь подготовил нас к этой мысли.
Случайная ссора - только повод для дуэли, а причина ее, причина гибели Ленского гораздо глубже.
В ссору Онегина и Ленского вступает сила, которую уже нельзя повернуть вспять, - сила "общественного мнения". Носитель этой силы ненавистен Пушкину больше, чем Пустяков, Гвоздин, даже Флянов, - те только ничтожества, угнетатели, взяточники, шуты, а теперь перед нами -- убийца, палач:
Зарецкий, некогда буян,
Картежной шайки атаман,
Глава повес, трибун трактирный,
Теперь же добрый и простой
Отец семейства холостой,
Надежный друг, помещик мирный
И даже честный человек:
Так исправляется наш век!
На таких людях, как Зарецкий, стоит мир Петушковых и Фляновых; он - опора и законодатель этого мира, охранитель его законов и свершитель приговоров. В каждом слове Пушкина о Зарецком звенит ненависть, и мы не можем не разделять ее.
Но Онегин! Он-то знает жизнь, он отлично все понимает. Сам говорит себе, что он
Был должен показать себя
Не мячиком предрассуждений,
Не пылким мальчиком, бойцом,
Но мужем с честью и с умом.
Пушкин подбирает глаголы, очень полно рисующие состояние Онегина: "обвинял себя", "был должен", "он мог бы", "он должен был обезоружить младое сердце..." Но почему все эти глаголы стоят в прошедшем времени? Ведь еще можно поехать к Ленскому, объясниться, забыть вражду - еще не поздно... Нет, поздно! Вот мысли Онегина:
"... в это дело
Вмешался старый дуэлист;
Он зол, он сплетник, он речист...
Конечно, быть должно презренье
Ценой его забавных слов,
Но шепот, хохотня глупцов..."
Так думает Онегин. А Пушкин объясняет с болью и ненавистью :
И вот общественное мненье!
Пружина чести, наш кумир!
И вот на чем вертится мир!