Позвольте, позвольте...
Не попали ли мы сами впросак? Ну, какой в самом деле мы агент? Агент -- есть. И не дремлет он, ей-богу, не дремлет. Роль наша оказалась праздною ролью.
Когда незнакомец исчез в дверях ресторанчика и нас охватило желание туда воспоследовать тоже, мы обернулись и увидели два силуэта, медленно пересекавших туман; один из двух силуэтов был довольно толст и высок, явственно выделяясь сложением; но лица силуэта мы не могли разобрать (силуэты лиц не имеют); все же мы разглядели: новый, шелковый, распущенный зонт, ослепительно блещущие калоши да полукотиковую шапку с наушниками.
Паршивенькая фигурка низкорослого господинчика составляла главное содержание силуэта второго; лицо силуэта было достаточно видно: но лица также мы не успели увидеть, ибо мы удивились огромности его бородавки: так лицевую субстанцию заслонила от нас нахальная акциденция2б (как подобает ей действовать в этом мире теней).
Сделав вид, что глядим в облака, пропустили мы темную пару, пред ресторанною дверью та темная пара остановилась и сказала несколько слов на человеческом языке.
-- "Гм?"
-- "Здесь..."
-- "Так я и думал: меры приняты; это на случай, если бы вы его мне не показали у моста".
-- "А какие вы приняли меры?.."
-- "Да я там, в ресторанчике, посадил человека".
-- "Ах, напрасно вы принимаете меры! Я же вам говорил, говорил: сто раз говорил..."
-- "Простите, это я из усердия..."
-- "Вы бы прежде посоветовались со мной... Ваши меры прекрасны..."
-- "Сами же вы говорите..."
-- "Да, но ваши прекрасные меры..."
-- "Гм..."
-- "Что?.. Ваши прекрасные меры -- перепутают все..."
Пара прошла пять шагов, остановилась; и опять сказала несколько слов на человеческом языке.
-- "Гм!.. Придется мне... Гм!.. Пожелать теперь вам успеха..."
-- "Ну какое же может быть в том сомнение: предприятие поставлено, как часовой механизм; если б я теперь не стоял за всем этим делом, то, поверьте мне дружески: дело -- в шляпе".
-- "Гм?"
-- "Что такое вы говорите?"
-- "Проклятый насморк".
-- "Я же о деле..."
-- "Гм..."
-- "Души настроены, как инструменты: и составля ют концерт -- что такое вы говорите? Дирижеру из-за кулис остается взмахивать палочкой. Сенатору Аблеухову издать циркуляр, Неуловимому же предстоит..."
-- "Проклятый насморк..."
-- "Николаю Аполлоновичу предстоит... Словом: концертное трио, где Россия -- партер. Вы меня по нимаете? Понимаете? Чтб же вы все молчите?"
-- "Послушайте: брали бы жалованье..."
-- "Нет, вы меня не поймете!"
-- "Пойму: гм-гм-гм -- положительно не хватает платков".
-- "Что такое?"
-- "Да насморк же!.. А зверь -- гм-гм-гм -- не уйдет?"
-- "Ну, куда ему..."
-- "А то брали бы жалованье..."
-- "Жалованье! Я служу не за жалованье: я артист, понимаете ли, -- артист!"
-- "Своего рода..."
-- "Что такое?"
-- "Ничего: лечусь сальной свечкой".
Фигурка повынимала иссморканный носовой платок и опять чмыхала носом.
-- "Я же о деле! Так-таки передайте им, что Николай Аполлонович обещание дал..."
-- "Сальная свечка прекрасное средство от насморка..."
-- "Расскажите им все, что вы слышали от меня: дело это поставлено..."
-- "Вечером намажешь ноздрю, утром -- как рукой сняло..."
-- "Дело поставлено, опять-таки говорю, как часов..."
-- "Нос очищен, дышишь свободно..."
-- "Как часовой механизм!.."
-- "А?"
-- "Часовой, черт возьми, механизм".
-- "Заложило ухо: не слышу".
-- "Ча-со-вой ме-ха-..."
-- "Апчхи!.."
Под бородавкою загулял вновь платочек: две тени медленно утекали в промозглую муть. Скоро тень толстяка в полукотиковой шапке с наушниками показалась опять из тумана, посмотрела рассеянно на петропавловский шпиц.
И вошла в ресторанчик.
И ПРИ ТОМ ЛИЦО ЛОСНИЛОСЬ
Читатель!
"Вдруг" знакомы тебе. Почему же, как страус, ты прячешь голову в перья при приближении рокового и неотвратного "вдруг?" Заговори с тобою о "вдруг" посторонний, ты скажешь, наверное:
-- "Милостивый государь, извините меня: вы, должно быть, отъявленный декадент".
И меня, наверное, уличишь в декадентстве.
Ты и сейчас предо мною, как страус; но тщетно ты прячешься -- ты прекрасно меня понимаешь; понимаешь ты и неотвратимое "вдруг".
Слушай же...
Твое "вдруг" крадется за твоею спиной, иногда же оно предшествует твоему появлению в комнате; в первом случае ты обеспокоен ужасно: в спине развивается неприятное ощущение, будто в спину твою, как в открытую дверь, повалилась ватага невидимых; ты обертываешься и просишь хозяйку:
-- "Сударыня, не позволите ли закрыть дверь; у меня особое нервное ощущение: я спиною терпеть не могу сидеть к открытым дверям".
Ты смеешься, она смеется.
Иногда же при входе в гостиную тебя встретят всеобщим:
-- "А мы только что вас поминали..."
И ты отвечаешь:
-- "Это, верно, сердце сердцу подало весть".
Все смеются. Ты тоже смеешься: будто не было тут "вдруг".
Иногда же чуждое "вдруг" поглядит на тебя из-за плеч собеседника, пожелал снюхаться с "вдруг" твоим собственным. Меж тобою и собеседником что-то такое пройдет, отчего ты вдруг запорхаешь глазами, собеседник же станет суше. Он чего-то потом тебе во всю жизнь не простит.
Твое "вдруг" кормится твоею мозговою игрою; гнусности твоих мыслей, как пес, оно пожирает охотно; распухает оно, таешь ты, как свеча; если гнусны твои мысли и трепет овладевает тобою, то "вдруг", обожравшись всеми видами гнусностей, как откормленный, но невидимый пес, всюду тебе начинает предшествовать, вызывая у постороннего наблюдателя впечатление, будто ты занавешен от взора черным, взору невидимым облаком: это есть косматое "вдруг", верный твой домовой (знал я несчастного, которого черное облако чуть ли не видимо взору: он был литератором...).
Мы оставили в ресторанчике незнакомца. Вдруг незнакомец обернулся стремительно; ему показалось, что некая гадкая слизь, проникая за воротничок, потекла по его позвоночнику. Но когда обернулся он, за спиною не было никого: мрачно как-то зияла дверь ресторанного входа; и оттуда, из двери, повалило невидимое.
Тут он сообразил: по лестнице поднималась, конечно, им поджидаемая особа; вот-вот войдет; но она не входила; в дверях не было никого.
А когда незнакомец мой отвернулся от двери, то в дверь вошел тотчас же неприятный толстяк; и, идя к незнакомцу, поскрипывал он половицею; желтоватое, бритое, чуть-чуть наклоненное набок лицо плавно плавало в своем собственном втором подбородке; и притом лицо лоснилось.
Тут незнакомец мой обернулся и вздрогнул: особа дружески помахала ему полукотиковой шапкой с наушниками:
-- "Александр Иванович..."
-- "Липпанченко!"
-- "Я -- самый..."
-- "Лшшанченко, вы меня заставляете ждать".
Шейный воротничок у особы был повязан галстухом -- атласно-красным, кричащим и заколотым крупным стразом,26 полосатая темно-желтая пара облекала особу; а на желтых ботинках поблескивал блистательный лак.
Заняв место за столиком незнакомца, особа довольно воскликнула:
-- "Кофейник... И -- послушайте -- коньяку: там бутылка моя у меня -- на имя записана".
И кругом раздавалось:
-- "Ты-то пил со мной?"
-- "Пил..."
-- "Ел?.."
-- "Ел..."
-- "И какая же ты, с позволения сказать, свинья..."
-- "Осторожнее" -- вскрикнул мой незнакомец: неприятный толстяк, названный незнакомцем Липпанченко, захотел положить темно-желтый свой локоть на лист газетного чтения: лист газетного чтения накрывал узелочек.
-- "Что такое?" -- Тут Лшшанченко, снявши лист газетного чтения, увидал узелок: и губы Липпанченко дрогнули.
-- "Это... это... и есть?"
-- "Да: это -- и есть".
Губы Липпанченко продолжали дрожать: губы Липпанченко напоминали кусочки на ломтики нарезанной семги -- не желто-красной, а маслянистой и желтой (семгу такую, наверное, ты едал на блинах в небогатом семействе).
-- "Как вы, Александр Иванович, скажу я вам, неосторожны". -- Липпанченко протянул к узелку свои дубоватые пальцы; и блистали поддельные камни перстней на пальцах опухших, с обгрызенными ногтями (на ногтях же темнели следы коричневой красочки, соответствовавшей и такому же цвету волос; внимательный наблюдатель мог вывести заключение: особа-то красилась).
-- "Ведь еще лишь движенье (положи я только локоть), ведь могла бы быть... катастрофа..."
И с особою бережливостью переложила особа узелочек на стул.
-- "Ну да, было бы с нами с обоими..." -- неприятно сострил незнакомец. -- "Были бы оба мы..."
Видимо, он наслаждался смущением особы, которую -- от себя скажем мы -- ненавидел он.
-- "Я, конечно, не за себя, а за..."
-- "Конечно, уж вы не за себя, а за..." -- особе поддакивал незнакомец.
А кругом раздавалось:
-- "Свиньей не ругайтесь..."
-- "Да я не ругаюсь".
-- "Нет, ругаетесь: попрекаете, что платили... Что ж такой, что платили; уплатили тогда, нынче плачу -- я..."
-- "Давай-ка, друг мой, я тебя за ефтот твой поступок расцелую..."
-- "За свинью не сердись: а я -- ем, ем..."
-- "Уж ешьте вы, ешьте: так-то правильней..."
-- "Вот-с Александр Иванович, вот-с что, родной мой, этот вы узелок" -- Липпанченко покосился -- "снесете немедленно к Николаю Аполлоновичу".
-- "Аблеухову?"
-- "Да: к нему -- на хранение".
-- "Но позвольте: на хранении узелок может лежать у меня..."
-- "Неудобно: вас могут схватить; там же будет в сохранности. Как-никак, дом сенатора Аблеухова... Кстати: слышали вы о последнем ответственном слове почтенного старичка?.."