- Отчего ты, Сусанна, такая, точно деревянная сегодня?
- Я? - спросила словно бы проснувшаяся от сна Сусанна Николаевна.
- Да, тебя, я вижу, обеспокоила болезнь Углакова?
- Меня... обеспокоила болезнь Углакова?.. Почему ты это знаешь? - снова переспросила Сусанна Николаевна.
- Да потому, почему и ты всегда знаешь и угадываешь, что я чувствую и думаю.
- Нет, ты не знаешь, что я думаю, - произнесла протяжно Сусанна Николаевна.
- Нет, я знаю! - возразила настойчиво Муза Николаевна. - У тебя, я уверена, произошло что-нибудь с Углаковым... Муж недаром сказал, чтобы ты съездила со мной к Углаковым.
Сусанна Николаевна лгать сестре или таить что-нибудь от нее не могла.
- Если ты хочешь, то произошло, - начала она тихо, - но посуди ты мое положение: Углаков, я не спорю, очень милый, добрый, умный мальчик, и с ним всегда приятно видаться, но последнее время он вздумал ездить к нам каждый день и именно по утрам, когда Егор Егорыч ходит гулять... говорит мне, разумеется, разные разности, и хоть я в этом случае, как добрая маменька, держу его всегда в границах, однако думаю, что все-таки это может не понравиться Егору Егорычу, которому я, конечно, говорю, что у нас был Углаков; и раз я увидела, что Егор Егорыч уж и поморщился... Согласись, что мне оставалось после того делать?.. Я действительно дня два тому назад сказала Углакову, что меня стесняют его посещения по утрам, и что вечером, когда Егор Егорыч дома, напротив, мы всегда рады его видеть... Ты вообразить себе не можешь, что произошло тут с Углаковым!.. Он вдруг заплакал и, проговорив: "Ну, я теперь погиб совсем!", сейчас же уехал... Что это такое?.. Я не понимаю даже...
- Очень понятно, - произнесла с несколько лукавой улыбкой Муза Николаевна, - влюбился в тебя до безумия.
Сусанна Николаевна придала недовольное выражение своему лицу.
- Но как же влюбиться до безумия? - возразила она. - Для этого надобно иметь какой-нибудь повод и чтобы хоть сколько-нибудь на это человека поощряли.
- Ты ошибаешься! Без поощрений гораздо сильнее влюбляются! - полувоскликнула Муза Николаевна, и так как в это время занавес поднялся, то она снова обратилась на сцену, где в продолжение всего второго акта ходил и говорил своим трепетным голосом небольшого роста и с чрезвычайна подвижным лицом курчавый Жорж де-Жермани, и от впечатления его с несколько приподнятыми плечами фигуры никто не мог избавиться.
Стала прислушиваться к трагику и Сусанна Николаевна, а Екатерина Петровна Тулузова держала, не отнимая от глаз, уставленный на него лорнет и почему-то вдруг вспомнила первого своего мужа, беспутно-поэтического Валерьяна, и вместе с тем почувствовала почти омерзение к настоящему супругу, сидевшему с надутой и важной физиономией. В конце этого действия Жорж де-Жермани, обманутый злодеем Варнером, застрелил ни в чем не повинного Родольфа д'Эрикура. В публике снова поднялись неистовые аплодисменты, под шум которых Екатерина Петровна, ни слова не сказав мужу, вышла в коридор и вошла в ложу Лябьевой.
- Надеюсь, mesdames, что вы позволите мне напомнить вам о себе? А с вами мы даже родственницы! - проговорила она заискивающим тоном и при последних словах обращаясь к Сусанне Николаевне.
Обе сестры, конечно, на ее любезность ответили такою же любезностью.
- Какая чудная пьеса и какой живой человек этот Жорж де-Жермани! - продолжала Екатерина Петровна.
- Совершенно живой! - подтвердила Муза Николаевна.
- Мне больше пьесы нравится Мочалов!.. Я теперь буду ездить на каждое его представление, - заметила Сусанна Николаевна.
- Значит, мы будем с вами видеться часто; я почти каждый день бываю в театре, - подхватила Екатерина Петровна, - тут другой еще есть актер, молодой, который - вы, может быть, заметили - играет этого Родольфа д'Эрикура: у него столько души и огня!
- Фи!.. Какая это душа! - подхватила уже Муза Николаевна. - Он весь какой-то накрахмаленный и слащавый.
- Да, - подтвердила и Сусанна Николаевна.
Тулузов между тем из своей ложи внимательно прислушивался к тому, что говорили дамы: ему, кажется, хотелось бы представиться Марфиной и Лябьевой, на которых ему в начале еще спектакля указала жена, но он, при всей своей смелости, не решался этого сделать. Занавес вскоре опять поднялся. Сцена представляла лес, хижину; Жорж де-Жермани и жена его, оба уже старики, в нищенских лохмотьях. Когда Жоржу, принесшему откуда-то пищи своей голодающей семье, маленькая дочь, подавая воды, сказала: "Ах, папа, у тебя руки в крови!" - "В крови?" - воскликнул он, проливая будто бы случайно воду и обмывая ею руку. Звук голоса и выражение ужаса в лице великого трагика были таковы, что вся публика как бы слегка привстала со своих мест. Несомненно, что он всю эту толпу соединил в одном чувстве. Даже Тулузова, по-видимому, пробрало, - по крайней мере, он покраснел в лице и торопливо взглянул себе на руки, словно бы ожидая увидеть на них кровь. В последнем явлении, когда Жорж потащил Варнера в объятую огнем хижину, крича: "В ад, в ад тебя!" - Тулузов тоже беспокойно пошевелился в своем кресле и совершенно отвернулся от сцены.
На другой день, в приличный для визитов час, Муза Николаевна и Сусанна Николаевна были у Углаковых. Лябьева как вошла, так немедля же спросила встретившую их старуху Углакову:
- Петр Александрыч болен?
- Очень, очень! - отвечала та, нежно целуясь с обеими гостьями, причем Сусанна Николаевна была крайне смущена.
Между Музой Николаевной и Углаковой, несмотря на болезнь сына, началось обычное женское переливание из пустого в порожнее. Сусанна Николаевна при этом упорно молчала; вошел потом в гостиную и старичок Углаков. Он рассыпался перед гостьями в благодарностях за их посещение и в заключение с некоторою таинственностью присовокупил:
- Пьер скоро вас попросит к себе!
- А разве он проснулся? - спросила Углакова мужа.
- Проснулся и приведет только в порядок свой туалет, - отвечал он ей таинственно.
Читатель, конечно, сам догадывается, что старики Углаковы до безумия любили свое единственное детище и почти каждодневно ставились в тупик от тех нечаянностей, которые Пьер им устраивал, причем иногда мать лучше понимала, к чему стремился и что затевал сын, а иногда отец. Вошедший невдолге камердинер Пьера просил всех пожаловать к больному. Муза Николаевна сейчас же поднялась; но Сусанна Николаевна несколько медлила, так что старуха Углакова проговорила:
- Soyez aimable, venez voir notre pauvre malade!*
______________
* Будьте так любезны, навестите нашего бедного больною! (франц.).
Больной помещался в самой большой и теплой комнате. Когда к нему вошли, в сопровождении Углаковых, наши дамы, он, очень переменившийся и похудевший в лице, лежал покрытый по самое горло одеялом и приветливо поклонился им, приподняв немного голову с подушки. Те уселись: Муза Николаевна - совсем около кровати его, а Сусанна Николаевна - в некотором отдалении.
- Как это вам не стыдно хворать! - сказала первая из них.
- Ах, мне чрезвычайно стыдно, - отвечал Углаков, - но что ж делать: я был поражен таким сильным горем!
Муза Николаевна бросила при этом короткий взгляд на сестру, которая сидела в положении статуи.
- Вообразите вы, - продолжал Пьер плачевным голосом, - mademoiselle Блоха в нынешнем мясоеде собирается укусить смертельно друга моего, гегелианца!.. Он женится на ней!.. Бедный, бедный философ!.. Неужели и философия не спасает людей от женщин?
При такой шутке Пьера родители и гостьи расцвели, видя, что больному лучше; но Пьер и этим еще не ограничился. Он вдруг сбросил с себя одеяло, причем оказался в полной вицмундирной форме, и, вскочив, прямо подбежал к Сусанне Николаевне и воскликнул:
- Madame Марфина, je vous supplie, un petit tour de valse!* Муза Николаевна, сыграйте нам вальс!
______________
* умоляю вас, один тур вальса! (франц.).
Сусанна Николаевна сначала была совершенно ошеломлена.
- De grace!* - продолжал молить Углаков.
______________
* Прошу вас! (франц.).
Сусанна Николаевна, как бы не отдавая себе отчета, встала и положила свою руку на плечо Углакова, как обыкновенно дамы делают это во время танцев, а Муза Николаевна села уже за фортепьяно и заиграла один из резвейших вальсов.
Углаков понесся с Сусанной Николаевной.
Старики Углаковы одновременно смеялись и удивлялись. Углаков, сделав с своей дамой тур - два, наконец почти упал на одно из кресел. Сусанна Николаевна подумала, что он и тут что-нибудь шутит, но оказалось, что молодой человек был в самом деле болен, так что старики Углаковы, с помощью даже Сусанны Николаевны, почти перетащили его на постель и уложили.
- Что это, Петр Александрыч, вы делаете? - сказала она. - Теперь я ни одному вашему слову не стану верить.
- Одному только слову моему верьте: после которого - вы помните? - тогда рассердились на меня! - воскликнул Пьер.
- Ну, извольте, я всем вашим словам поверю, только успокойтесь! - сказала настойчивым голосом Сусанна Николаевна.
- Вам поверят! - повторила за сестрой и Муза Николаевна.
Углаков покачал отрицательно головой и закрыл глаза; притворился ли он и на этот раз, или в самом деле ему было нехорошо, - сказать трудно.
Сусанна Николаевна и Муза Николаевна попросили наконец у стариков-хозяев позволения оставить больного и уехать.
Те еще раз горячо поблагодарили их и проводили до передней.
Усевшись с сестрой в сани, Сусанна Николаевна проговорила:
- Все эти Углаковы какие-то сумасшедшие!
- Нисколько не сумасшедшие! - возразила ей Муза Николаевна.
- Как не сумасшедшие? Неужели ты не видела, как я по милости твоего мужа была одурачена сегодня?
Муза Николаевна на это лукаво улыбнулась.