Отчасти из любопытства, отчасти потому, что он почти не видел
Барбары, всецело поглощенной съемками, Бретт попросил ее взять его сегодня с собой. Он никак не ожидал, что увиденное вызовет в нем такие глубокие переживания.
Нельзя сказать, чтобы он не имел понятия о проблемах детройтского гетто. Глядя на эти безнадежно мрачные дома, он никогда не спрашивал: "Почему эти люди не переедут куда-нибудь еще?" Бретт отлично знал, что обитатели здешних мест - и прежде всего чернокожие - находятся в экономических и социальных тисках. Как бы ни были высоки цены в городском гетто, в пригородах они еще выше - при этом не во всякий пригород чернокожих и пустят, ибо дискриминация по-прежнему процветает там в тысячах утонченных и менее утонченных форм. Так, например, в Дирборне, где помещается штаб-квартира "Форда", последняя перепись не обнаружила ни одного чернокожего жителя, что объяснялось враждебностью белых обеспеченных семей, поддерживавших коварные маневры прочно сидящего на своем посту мэра.
Знал Бретт и о том, что благонамеренный Комитет за Новый Детройт, созданный после волнений 1967 года, предпринимал попытки оказать помощь городскому гетто. Он сумел найти фонды, начать строительство жилых домов. Но как выразился один из членов комитета, "широковещательных речей у нас избыток, а вот кирпича в обрез".
Другой член комитета припомнил слова, произнесенные Сесилем Родсом "Сесиль Роде (1853 - 1902) - английский капиталист и государственный деятель, проводник колониальной политики британской короны в Африке." на смертном одре: "Как мало сделано - как много еще предстоит сделать".
Обоих членов комитета в данном случае не удовлетворяло то, чего
сумели достичь объединенные усилия городских властей, властей штатов и федерального правительства. Хотя со времени волнений 1967 года прошло несколько лет, ничего, кроме эпизодических попыток улучшить условия, послужившие причиной волнений, предпринято не было. Если столь многим людям, действовавшим коллективно, ничего не удалось сделать, думал Бретт, то чего же может добиться одиночка?
Он вспомнил, что точно такой же вопрос кто-то задавал в связи с
Ральфом Нейдером.
Почувствовав на себе взгляд Барбары, Бретт повернулся к ней. Она
улыбнулась, но не спросила, почему он такой молчаливый: оба они уже достаточно давно знали друг друга и могли не объяснять своих настроений. Барбара сегодня особенно хороша, подумал Бретт, во время беседы лицо у нее было такое одухотворенное, дышало такой заинтересованностью, умом, теплотой. Ни одну из знакомых девушек он не ставил так высоко, как Барбару, потому-то он и продолжал встречаться с нею, хотя она упорно и решительно отказывалась от близости.
Бретт знал, что Барбаре доставляет большое удовольствие работать над фильмом, тем более вместе с Весом Гропетти.
Гропетти отодвинул от себя тарелку и вытер салфеткой рот и бороду. Маленький режиссер в своем неизменном черном берете съел бефстроганов с лапшой и выпил немало кьянти. Закончив трапезу, он довольно хрюкнул.
- Вес, - спросил Бретт, - скажите, вас когда-нибудь волновало,
по-настоящему волновало то, о чем вы снимаете фильм?
На лице режиссера отразилось крайнее удивление.
- Вы имеете в виду - устраивал ли я крестовые походы? Пытался ли
расшевелить людей?
- Да, - ответил Бретт, - именно это я и имею в виду.
- Плевать я на это хотел. Разумеется, сюжет неизбежно увлекает меня. Но как только картина отснята - привет, и с плеч долой. - Гропетти прочесал бороду, удаляя из нее кусочек лапши, застрявший, несмотря на салфетку. И продолжал:
- Лютиковое поле или клоака - мне все равно, и в том и в другом
случае меня интересует только одно: правильная выдержка, угол съемки, освещение, синхронизация звука. А волнуются только чудики! Волнуются те, кто на штатной работе!
Бретт понимающе кивнул.
- Да, - произнес он задумчиво, - я тоже так считаю.
***
В автомобиле по дороге домой Бретт спросил Барбару:
- Ну как, все идет хорошо? Я имею в виду фильм.
- Еще как хорошо! - ответила Барбара. Она примостилась поближе к
нему, подобрав под себя ноги. Стоит ему повернуть лицо - и он уткнется ей в волосы, что Бретт проделывал уже не раз.
- Я очень рад за тебя. Ты же знаешь.
- Да, - сказала она. - Знаю.
- Мне б не хотелось, чтобы женщина, с которой я буду жить, не имела чего-то своего, особого - такого, что дорого и понятно только ей.
- Если мы когда-нибудь будем жить вместе, я тебе напомню об этом.
Они впервые заговорили о возможности совместной жизни после того
вечера несколько месяцев назад, когда у них возник такой разговор.
- Ты думала об этом с тех пор?
- Думала, - ответила она. - Но и только. Бретт молчал, остановившись перед перекрестком на авеню Джефферсона, у выезда на шоссе Крайслера, чтобы пропустить поток транспорта.
- Хочешь, чтобы мы поговорили об этом? - спросил он.
Она только покачала головой.
- А сколько еще продлятся съемки?
- Наверное, с месяц.
- Ты будешь очень занята?
- Думаю, что да. А почему ты спрашиваешь?
- Я уезжаю, - сказал Бретт. - В Калифорнию. Но когда она попыталась выяснить зачем, он ей так и не сказал.
Глава 19
Длинный черный лимузин замедлил ход, свернул влево и, скользнув между двух потрескавшихся от времени каменных колонн, въехал на мощеную извилистую аллею, которая вела к дому Хэнка Крейзела в Гросс-Пойнте.
За рулем сидел облаченный в форму шофер Крейзела. В роскошном заднем салоне находились сам Крейзел и двое его гостей - Эрика и Адам Трентоны. В автомобиле - среди всего прочего - имелся еще бар, из которого поставщик автомобильных частей извлекал по пути разные напитки.
Был поздний вечер в конце июля.
Они поужинали в городе, в Детройтском атлетическом клубе. Трентоны встретились там с Крейзелом; четвертой за столом была молодая яркая женщина с лучистыми глазами, говорившая с французским акцентом, которую Крейзел представил им как Зоэ, добавив, что она возглавляет недавно открытое им бюро по связи с теми, кому он поставляет свою продукцию.
После ужина Зоэ, оказавшаяся интересной собеседницей, извинилась и уехала. А Хэнк Крейзел предложил Адаму и Эрике оставить свою машину в городе и отправиться на его машине к нему.
Идея этой встречи возникла еще тогда, когда Адам приезжал к Хэнку Крейзелу на уик-энд в его "коттедж" на озере Хиггинса. Вслед за этим он позвонил Адаму, и они условились о дне встречи. Адам нервничал, поскольку Крейзел пригласил и Эрику, но он надеялся, что Крейзел не станет говорить о подробностях того уик-энда вообще и о Ровине в частности. Адам по-прежнему вспоминал Ровину, но она уже отошла в прошлое: благоразумие и здравый смысл требовали, чтобы все так и осталось. Но Адам мог не волноваться. Хэнк Крейзел умел держать язык за зубами; к тому же разговор сейчас шел о совсем других вещах: о шансах "Детройтских львов" в предстоящем сезоне, о последнем скандале в муниципалитете и, наконец, об "Орионе", некоторые детали для которого компания Крейзела уже стала выпускать в огромных количествах. Скоро Адам несколько расслабился, хотя все еще терялся в догадках, чего же в конце концов хочет от него Хэнк Крейзел.
А то, что Крейзел чего-то от него хочет, было ясно - Адаму говорил об этом Бретт Дилозанто. И Бретт, и Барбара тоже были приглашены на сегодняшний вечер, но не смогли приехать: Барбара была занята на работе, а у Бретта, которому скоро предстояла поездка на Западное побережье, в этой связи была уйма всяких дел. Тем не менее Бретт накануне признался Адаму:
- Хэнк сказал мне, о чем собирается вас просить, и я надеюсь, вы
сможете что-то для него сделать, ибо от этого многое зависит - и не только для нас с вами.
От этих таинственных намеков Адам чуть не взорвался, но Бретт не стал ничего пояснять.
Сейчас, когда лимузин остановился возле приземистого, заросшего
плющом особняка Крейзела, Адам подумал, что, очевидно, он скоро обо всем узнает.
Шофер обошел машину и, открыв дверцу, помог Эрике выйти. Адам и Эрика в сопровождении хозяина прошли на лужайку и остановились в сгущающихся сумерках - за спиной у них возвышался огромный дом.
Элегантный сад с ухоженными лужайками, тщательно подстриженными
деревьями и кустарником, над которыми явно трудился профессиональный садовник, плавно спускался к просторному зеленому Лейк-Шорроуд - бульвару, по которому иногда проносились одинокие автомобили, что нисколько не нарушало вида на озеро Сент-Клер.
Озеро еще можно было рассмотреть, хотя и с трудом, - его окаймляла линия мелких белых волн, разбивавшихся у берега, а вдали мерцали огоньки грузовых пароходов. Чуть ближе запоздалая яхта, включив подвесной мотор, спешила к причалу гросс-пойнтского яхт-клуба.
- Как здесь красиво! - сказала Эрика. - Хотя, бывая в Гросс-Пойнте, я всякий раз думаю, что это ведь уже не Детройт.
- Если бы вы здесь жили, - заметил Хэнк Крейзел, - вам бы так не
казалось. От большинства из нас до сих пор разит бензином. И у многих под ногтями до сих пор черно.
- Ну, скажем, ногти у большинства обитателей Гросс-Пойнта давно уже в идеальном порядке, - сухо заметил Адам. Но он понимал, что имел в виду Крейзел. Гросс-Пойнты, а поселков под таким названием было пять, - это своего рода феодальные владения и традиционные скопища огромных состояний. Они стали такой же неотъемлемой частью автомобильного мира, как и любой другой район Большого Детройта.
Если спуститься по этой улице, то окажешься в Гросс-Пойнт-Фармз, где жил Генри Форд Второй вместе со своими разбросанными вокруг отпрысками. Здесь осели и другие автомобильные магнаты - Крайслер и заправилы компании "Дженерал моторс", а также их поставщики - люди известные, с уже устоявшейся репутацией, вроде Фишера, Андерсона, Олсона, Маллена, и недавно выдвинувшиеся, такие, как Крейзел. Нынешние хранители капиталов проводили свой досуг в закрытых клубах, особенно часто - в старом, скрипучем и душном Сельском клубе, куда было столько желающих попасть, что молодой соискатель без связей мог стать его членом разве что в глубокой старости. И все же, несмотря на свою элитарность, Гросс-Пойнт оставался приятным местом. Потому небольшая группа высокооплачиваемых сотрудников автомобильных компаний жила именно здесь, предпочитая местную "семейную" атмосферу казенно-административной атмосфере Блумфилд-Хиллз.