Жена. Как тепло!
Человек. И тихо как, заметь. Везде ковры и много-много книг, от которых бывает такая живая и теплая тишина. А мы вдвоем. Там ревет буря, а мы вдвоем, перед камином, на шкуре белого медведя. "Не взглянуть ли, что делается там?" - скажешь ты. "Хорошо", - отвечу я, и мы подойдем к самому большому окну и отдернем занавес. Боже, что там!
Жена. Клубится снег!
Человек. Точно белые кони несутся, точно мириады испуганных маленьких духов, бледных от страха, ищут спасения у ночи. И визг и вой...
Жена. Ой, холодно! Я дрожу!
Человек. Скорее к огню! Эй, подайте мой дедовский кубок. Да не тот, - золотой, из которого викинги пили! Налейте его золотистым вином, да не так, - до краев пусть поднимается жгучая влага. Вот на вертеле жарится серна - несите-ка ее сюда, я ее съем! Да скорее, а то я съем вас самих, - я голоден, как черт!
Жена. Ну, вот и принесли... Дальше.
Человек. Дальше... Понятно, я ее съем, что же может быть дальше? Но что ты делаешь с моей головой, маленькая женка?
Жена. Я богиня славы! Из листьев дубовых, которые набросали соседи, я сплела тебе венок и венчаю тебя. Это слава пришла, прекрасная слава! (Надевает венок.)
Человек. Да, слава, шумящая, звонкая слава. Смотри на стену! Вот это - я иду. А кто рядом со мной, видишь?
Жена. Это я.
Человек. Смотри - нам кланяются. О нас шепчутся. На нас показывают пальцами. Вот какой-то почтенный старик заплакал и говорит: счастлива родина, имеющая таких детей. Вот юноша, бледнея, смотрит, на него с улыбкой оглянулась слава. В это время я уже построил Народный дом, которым гордится вся наша земля...
Жена. Ты мой славный! К тебе так идет венок из дуба, а из лавра пошел бы еще больше.
Человек. Смотри, смотри! Вот это - идут ко мне представители от города, где я родился. Они кланяются и говорят: город наш гордится честью...
Жена. Ах!
Человек. Что ты?
Жена. Я нашла бутылку молока.
Человек. Этого не может быть!
Жена. И хлеб, мягкий пахучий хлеб. И сигару.
Человек. Этого не может быть! Ты ошиблась: это сырость с проклятой стены, а тебе показалось - молоко.
Жена. Да нет же!
Человек. Сигара! Сигары не растут на окнах. Их за бешеные деньги продают в магазинах. Это, наверное, черный обломанный сучок!
Жена. Ну, посмотри же! Я догадываюсь: это принесли наши милые соседи.
Человек. Соседи? Поверь мне: это люди, но - божественного происхождения. Но если бы это принесли сами черти... Скорее сюда, моя маленькая женка!
Жена Человека садится к нему на колени, и так они едят. Она отламывает кусочки хлеба и кладет ему в рот, а он поит ее молоком из бутылки.
По-видимому, сливки!
Жена. Нет, молоко. Жуй получше, ты подавишься!
Человек. Корку давай. Она такая поджаристая!
Жена. Ну, ведь я говорила, что подавишься.
Человек. Нет, проглотил.
Жена. У меня молоко течет по шее и подбородку. Ой, щекотно!
Человек. Дай я его выпью. Не нужно, чтобы капля пропадала.
Жена. Какой ты хитрый!
Человек. Готово. Быстро. Все хорошее кончается так быстро. У этой бутылки, по-видимому, двойное дно: с виду она кажется глубже! Какие жулики эти фабриканты стекла!
Он закуривает сигару, приняв позу блаженно отдыхающего человека, она повязывает в волосы розовенькую ленточку, смотрясь в черное стекло окна.
По-видимому, дорогая сигара: очень пахучая и крепкая. Всегда буду курить такие!
Жена. Ты не видишь?
Человек. Все вижу. И ленточку, и вижу, что ты хочешь, чтобы я поцеловал твою голенькую шейку. Жена. Этого я не позволю. Вообще ты стал что-то развязен. Кури, пожалуйста, свою сигару, а моя шейка...
Человек. Что? Да разве она не моя? Черт возьми, покушение на собственность!
Она бежит. Человек догоняет ее и целует.
Вот. Права восстановлены. А теперь, моя маленькая женка, танцевать. Вообрази, что это - великолепный, роскошный, изумительный, сверхъестественный, красивый дворец.
Жена. Вообразила.
Человек. Вообрази, что ты - царица бала.
Жена. Готово.
Человек. И к тебе подходят маркизы, графы, пэры. Но ты отказываешь им и избираешь этого, как его - в трико. Принца! Что же ты?
Жена. Я не люблю принцев.
Человек. Вот как! Кого же ты любишь?
Жена. Я люблю талантливых художников.
Человек. Готово. Он подошел. Боже мой, но ведь ты кокетничаешь с пустотой? Женщина!
Жена. Я вообразила.
Человек. Ну, ладно. Вообрази изумительный оркестр. Вот турецкий барабан: бум-бум-бум! (Бьет кулаком по столу, как по барабану.)
Жена. Милый мой! Это только в цирке собирают публику барабаном, а во дворце...
Человек. Ах, черт возьми! Перестань воображать. Воображай опять! Вот заливаются певучие скрипки. Вот нежно поет свирель. Вот гудит, как жук, толстый контрабас...
Человек в дубовом венке садится и напевает танец, прихлопывая в такт ладонями. Мотив тот, что повторяется в следующей картине на балу у Человека. Жена танцует, грациозная и стройная.
Ах ты, козочка моя!
Жена. Я царица бала.
Пенье и танец все веселее. Постепенно Человек встает, потом начинает слегка танцевать на месте, потом схватывает Жену и с сбившимся на сторону дубовым венком танцует.
И равнодушно смотрит Некто в сером, держа в окаменелой руке ярко пылающую свечу.
Опускается занавес
Картина третья
БАЛ У ЧЕЛОВЕКА
Бал происходит в лучшей зале обширного дома Человека. Это очень высокая, большая, правильно четырехугольная комната с совершенно гладкими белыми стенами, таким же потолком и светлым полом. Есть какая-то неправильность в соотношении частей, в размерах их - так, двери несоразмерно малы сравнительно с окнами, вследствие чего зала производит впечатление странное, несколько раздражающее - чего-то дисгармоничного, чего-то ненайденного, чего-то лишнего, пришедшего извне. Все полно холодной белизной, и однообразие ее нарушается только рядом окон, идущих по задней стене. Очень высокие, почти до потолка, близко стоящие друг к другу, они густо чернеют темнотою ночи: ни одного блика, ни одного светлого пятнышка не видно в пустых междурамных провалах. В обилии позолоты выражается богатство Человека. Золоченые стулья и очень широкие золотые рамы на картинах. Это единственная мебель и единственное украшение огромной высокой залы. Освещается она тремя люстрами в виде обручей, с редкими, широко расставленными электрическими свечами. Очень светло к потолку; внизу света значительно меньше, так что стены кажутся сероватыми.
Бал у Человека в полном разгаре. Играет оркестр из трех человек, причем музыканты очень похожи на свои инструменты. Тот, что со скрипкой, похож на скрипку: тонкая шея, маленькая головка с хохолком, склоненная набок, несколько изогнутое туловище; на плече, под скрипкой, аккуратно разложен носовой платок. Тот, что с флейтой, похож на флейту: очень длинный, очень худой, с затянутыми худыми ногами. И тот, что с контрабасом, похож на контрабас: невысокий, с покатыми плечами, книзу очень толстый, в широких брюках. Играют они с необыкновенной старательностью, бросающейся в глаза: отбивают такт, поматывают головой, раскачиваются. Мотив во все время бала один и тот же. Это - коротенькая, в две музыкальных фразы, полька, с подпрыгивающими, веселыми и чрезвычайно пустыми звуками. Все три инструмента играют немного не в тон друг другу, и от этого между ними и между отдельными звуками некоторая странная разобщенность, какие-то пустые пространства. Мечтательно танцуют девушки и молодые люди. Все они очень красивые, изящные, стройные. В противоположность крикливым звукам музыки, их танец очень плавен, неслышен и легок; при первой музыкальной фразе они кружатся, при второй расходятся и сходятся грациозно и несколько манерно. Вдоль стены, на золоченых стульях, сидят гости, застывшие в чопорных позах. Туго двигаются, едва ворочая головами, так же туго говорят, не перешептываясь, не смеясь, почти не глядя друг на друга и отрывисто произнося, точно обрубая, только те слова, что вписаны в текст. У всех руки в кисти точно переломлены и висят тупо и надменно. При крайнем, резко выраженном разнообразии лиц все они охвачены одним выражением: самодовольства, чванности и тупого почтения перед богатством Человека. Танцующие только в белых платьях, мужчины в черном. Среди гостей черный, белый и ярко-желтый цвета. В ближнем углу, более темном, чем другие, неподвижно стоит Некто в сером, именуемый Он. Свеча в его руке убыла на две трети и горит сильно желтым огнем, бросая желтые блики на каменное лицо и подбородок Его. РАЗГОВОР ГОСТЕЙ - Я должна заметить, что это очень большая честь - быть в гостях на балу у Человека. - Вы можете добавить, что этой чести удостоены весьма немногие. Весь город добивался приглашения, а попали лишь весьма немногие. Мой муж, мои дети и я, мы все весьма гордимся честью, которую оказал нам глубокоуважаемый Человек. - Мне даже жаль тех, кто не попал сюда: всю ночь они не будут спать от зависти, а завтра станут клеветать про скуку на балах Человека. - Они никогда не видали этого блеска. - Добавьте: этого изумительного богатства и роскоши. - Я и говорю: этого чарующего, беззаботного веселья. Если это не весело, то я желала бы видеть, где бывает весело! - Оставьте: вы не переспорите людей, когда их мучит зависть. Они вам скажут, что вовсе не на золоченых стульях мы сидели. Вовсе не на золоченых. - Что это были самые простые, дешевые стулья, купленные у торговца старыми вещами! - Что вовсе и не электричество нам светило, но простые сальные свечи. - Скажите: огарки. - Дрянные плошки. О, клевета! - Они будут нагло отрицать, что в доме Человека золоченые карнизы. - И что у картин такие широкие золотые рамы. Мне кажется, будто я слышу звон золота. - Вы видите его блеск, этого достаточно, я думаю. - Я редко наслаждаюсь такой музыкой, как на балах Человека. Это божественная гармония, уносящая душу в высшие сферы. - Я надеюсь, что музыка будет достаточно хороша, если за нее платят такие деньги. Вы не должны забывать, что это лучший оркестр в городе и играет в самых торжественных случаях. - Эту музыку долго потом слышишь, она положительно покоряет слух. Мои дети, возвращаясь с балов Человека, долго еще напевают мотив. - Мне иногда кажется, что я слышу ее на улице. Оглядываюсь и нет ни музыкантов, ни музыки. - А я слышу ее во сне. - Мне особенно нравится то, должна я сказать, что музыканты играют так старательно. Они понимают, какие деньги им платят за музыку, и не желают получать их даром. Это очень порядочно! - Похоже даже, будто они сами вошли в свои инструменты: так стараются они! - Или, скажите, инструменты вошли в них. - Как богато! - Как пышно! - Как светло! - Как богато! Некоторое время в разных концах, отрывисто, звуком, похожим на лай, повторяют только два эти выражения: "Как богато!", "Как пышно!" - Кроме этой залы, у Человека в доме еще пятнадцать великолепных комнат, и я видела их все. Столовая с таким огромным камином, что в нем можно жечь целые деревья. Великолепные гостиные и будуар. Обширная спальня, и над изголовьем у кроватей, вы представьте себе, - балдахины! - Да, это изумительно. Балдахины! - Вы слышали: балдахины! - Позвольте мне продолжать. Для сына, маленького мальчика, прекрасная светлая комната из золотистого желтого дерева. Кажется, что в ней всегда светит солнце... - Это такой прелестный мальчик. У него кудри как солнечные лучи. - Это правда. Когда посмотришь на него, то невольно думаешь: ах, неужели взошло солнце! - А когда посмотришь в его глаза, то думаешь: ах, вот уже кончилась осень и опять показалось голубое небо. - Человек так безумно любит своего сына. Для верховой езды он купил ему пони, хорошенького, светло-белого пони. Мои дети... - Позвольте мне продолжать, я прошу вас. Я уже говорила про ванну? - Нет! Нет! - Так вот: ванна! - Ах, ванна! - Да. Горячая вода постоянно. Дальше кабинет самого Человека, и там все книги, книги, книги. Говорят, что он очень умный, и это видно по книгам. - А я видела сад! - Сада я не видала. - А я видела сад, и он очаровал меня, я должна в этом сознаться. Представьте себе: изумрудно-зеленые газоны, подстриженные с изумительной правильностью. Посередине проходят две дорожки, усыпанные мелким красным песком. Цветы - даже пальмы. - Даже пальмы. - Да, даже пальмы. И все деревья подстрижены так же: одни как пирамиды, другие как зеленые колонны. Фонтаны. Зеркальные шары. А в траве среди ее зелени стоят маленькие гипсовые гномы и серны. - Как богато! - Как роскошно! Некоторое время отрывисто повторяют: "Как богато!", "Как роскошно!" - Господин Человек удостоил меня чести показать свои конюшни и сараи, и я высказал полное одобрение содержащимся там лошадям и экипажам. Особенно глубокое впечатление произвел на меня автомобиль. - Вы подумайте: у него только семь человек одной прислуги: повар, кухарка, две горничные, садовники... - Вы пропустили кучера. - Да, конечно, и кучер. - Да, сами они ничего уже не делают. Такие важные. - Нужно согласиться, что это большая честь - быть в гостях у Человека. - Вы не находите, что музыка несколько однообразна? - Нет, я этого не нахожу и удивляюсь, что вы это находите. Разве вы не видите, какие это музыканты? - А я скажу, что всю жизнь желала бы слушать эту музыку: в ней есть что-то, что волнует меня. - И меня. - И меня. - Так хорошо под нее отдаваться сладким мечтам о блаженстве... - Уноситься мыслью в надзвездные сферы! - Как хорошо! - Как богато! - Как пышно! Повторяют. - Я вижу у тех дверей движение. Сейчас пройдет через залу Человек со своей Женой. Музыканты совершенно выбиваются из сил. - Вот они! - Идут! Смотрите, идут. В невысокие двери с правой стороны показываются Человек, его Жена, его Друзья и Враги и наискось пересекают залу, направляясь к дверям на левой стороне. Танцующие, продолжая танцевать, расступаются и дают дорогу. Музыканты играют отчаянно громко и разноголосо. Человек сильно постарел: в длинных волосах его и бороде заметная проседь. Но лицо мужественно и красиво, и идет он со спокойным достоинством и некоторой холодностью; смотрит прямо перед собою, точно не замечая окружающих. Так же постарела, но еще красива его Жена, опирающаяся на его руку. И она точно не замечает окружающего и несколько странным, почти остановившимся взглядом смотрит прямо перед собою. Одеты они богато. Первыми за Человеком идут его Друзья. Все они очень похожи друг на друга: благородные лица, открытые высокие лбы, честные глаза. Выступают они гордо, выпячивая грудь, ставя ноги уверенно и твердо, и по сторонам смотрят снисходительно, с легкой насмешливостью. У всех у них в петлицах белые розы. Следующими, за небольшим интервалом, идут Враги Человека, очень похожие друг на друга. У всех у них коварные, подлые лица, низкие, придавленные лбы, длинные обезьяньи руки. Идут они беспокойно, толкаясь, горбясь, прячась друг за друга, и исподлобья бросают по сторонам острые, коварные, завистливые взгляды. В петлицах - желтые розы. Так медленно и совершенно молча проходят они через залу. Топот шагов, музыка, восклицания гостей создают очень нестройный, резко дисгармоничный шум. Гости: - Вот они! Вот они! Какая честь! - Как он красив! - Какое мужественное лицо! - Смотрите! Смотрите! - Он не глядит на нас! - Он нас не видит! - Мы его гости! - Какая честь! Какая честь! - А она? Смотрите, смотрите! - Как она прекрасна! - Как горда! - Нет, нет, вы на брильянты посмотрите! - Брильянты! Брильянты! - Жемчуг! Жемчуг! - Рубины! - Как богато! Какая честь! - Честь! Честь! Честь! Повторяют. - А вот Друзья Человека! - Смотрите, смотрите, вот Друзья Человека! - Благородные лица! - Гордая поступь! - На них сияние его славы! - Как они любят его! - Как верны ему! - Какая честь быть другом Человека! - Они смотрят на все, как на свое! - Они тут дома! - Какая честь! - Честь! Честь! Честь! Повторяют. - А вот Враги Человека! - Смотрите, смотрите - Враги Человека! - Они идут, как побитые собаки. - Человек укротил их. - Он надел на них намордники! - Они виляют хвостом. - Крадутся! - Толкаются! - Ха-ха! Ха-ха! Хохочут. - Какие подлые лица! - Жадные взгляды! - Трусливые! - Завистливые! - Они боятся на нас смотреть. - Чувствуют, что мы дома. - Их нужно еще попугать! - Человек будет благодарен! - Пугайте их, пугайте! - Го-го! Кричат на Врагов Человека, смешивая крик "го-го" с хохотом. Враги жмутся друг к другу, боязливо и остро поглядывая по сторонам. - Уходят! Уходят! - Какая честь! - Уходят! - Го-го! Ха-ха! - Ушли! Ушли! Ушли! Шествие скрывается в двери с левой стороны. Наступает некоторое затишье. Музыка играет не так громко, и танцующие постепенно заполняют залу. - Куда они прошли? - Я думаю, что они прошли в столовую, там сервирован ужин. - Вероятно, скоро пригласят и нас. Вы не видите никого, кто бы искал нас? - Да, уже пора. Если сесть за ужин позже, то плохо будешь спать ночью. - Должен заметить, что и я ужинаю весьма рано. - Поздний ужин тяжело ложится на желудок. - А музыка все играет! - А они все танцуют. Я удивляюсь, как не устанут они. - Как богато! - Как пышно! - Вы не знаете, на скольких особ сервирован ужин? - Я не успела сосчитать. Вошел метрдотель, и мне пришлось удалиться. - Не может быть, чтобы нас забыли! - Но ведь Человек так горд. Мы же так ничтожны. - Оставьте! Мой муж говорит, что мы сами оказываем ему честь, бывая у него. Мы сами достаточно богаты. - Если принять в расчет репутацию его жены... - Вы не видите никого, кто бы искал нас? Быть может, он ищет нас в других комнатах? - Как богато!.. - Если не совсем осторожно обращаться с чужими деньгами, то, я думаю, можно стать богатым. - Перестаньте, это говорят его враги... - Однако среди них есть люди весьма почтенные. Должна сознаться, что мой муж... - Однако, как уже поздно! - Здесь, очевидно, произошло недоразумение! Я не могу допустить, чтобы нас просто забыли. - По-видимому, вы плохо знаете жизнь и людей, если вы думаете так. - Удивляюсь. Мы сами достаточно богаты... - Кажется, кто-то звал нас? - Это вам послышалось! Нас никто не звал. И я не понимаю, должна сознаться откровенно, зачем мы пришли в дом с такой репутацией. Знакомство нужно выбирать осторожно. В двери показывается Лакей в ливрее: - Господин Человек и его супруга просят почтенных господ пожаловать к столу. Гости (поспешно подымаясь): - Какая ливрея! - Он нас позвал! - Я говорила, что здесь недоразумение. - Человек так мил! Они, наверное, еще сами не успели сесть за стол. - Я говорила, нет ли кого-нибудь, кто искал бы нас. - Какая ливрея! - Говорят, что ужин великолепен. - У Человека ничего не может быть плохо. - Какая музыка! Какая честь быть на балу у Человека! - Пусть нам позавидуют те... - Как богато! - Как пышно! - Какая честь! - Какая честь! Повторяя, один за другим удаляются, и зала пустеет. Пара за парой оставляют танцы танцующие и молча уходят вслед за гостями. Некоторое время кружится еще одна пара, но и она вскоре уходит за другими. Но все с той же отчаянной старательностью играют музыканты. Лакей тушит люстры, оставляя лишь одну свечу в дальней люстре, и уходит. В наступившем полумраке смутно колеблются фигуры музыкантов, раскачивающихся со своими инструментами, и резко выделяется Некто в сером. Пламя свечи колеблется и ярким желтоватым светом озаряет Его каменное лицо и подбородок. Не поднимая головы, Он поворачивается и медленно, через всю залу, спокойными и тихими шагами, озаренный пламенем свечи, идет к тем дверям, куда ушел Человек, и скрывается в них. Опускается занавес