Смекни!
smekni.com

Как помирал старик

Как помирал старик

Автор: Шукшин В.М.

Старик с утра начал маяться. Мучительная слабость нава... Слаб он был давно уж, с месяц, но сегодня какая-то особенная слабость -- такая тоска под сердцем, так нехоро, хоть плачь. Не то чтоб страшно сделалось, а удивитель: такой слабости никогда не было. То казалось, что отня­лис ноги... Пошевелит пальцами -- нет, шевелятся. То на терпнуть левая рука, шевелил ею -- вроде ничего. Но какая слабость, Господи!..

До полудня он терпел, ждал: может, отпустит, может, оживеет маленько под сердцем -- может, покурить захочется или попить. Потом понял: это смерть.

-- Мать... А мать! -- позвал он старуху свою. -- Это... по вить я.

-- Господь с тобой! -- воскликнула старуха. -- Кого там выдумываешь-то лежишь?

-- Сняла бы как-нибудь меня отсудова. Шибко тяжко. -- Старик лежал на печке. -- Сними, ради Христа.

-- Одна-то я рази сниму. Сходить нешто за Егором?

-- Сходи. Он дома ли?

-- Даве крутился в ограде... Схожу.

Старуха оделась и вышла, впустив в избу белое морозное облако.

"Зимнее дело -- хлопотно помирать-то", -- подумал ста.

Пришел Егор, соседский мужик.

-- Мороз, язви ево! -- сказал он. -- Погоди, дядя Степан, маленько обогреюсь, тогда уж полезу к тебе. А то застужу. Тебе чего, хуже стало?

-- Совсем плохо, Егор. Помираю.

-- Ну, что ты уж сразу так!.. Не паникуй особо-то.

-- Паникуй не паникуй -- все. Шибко морозно-то?

-- Градусов пятьдесят есть. -- Егор закурил. -- А снега на полях -- шиш. Сгребают тракторами, но кого там!

-- Может, подвалит ишо.

-- Теперь уж навряд ли. Ну, давай слезать будем...

Старуха взбила на кровати подушку, поправила перину. Егор встал на припечек, подсунул руки под старика.

-- Держись мне за шею-то... Вот так! Легкий-то какой стал!

-- Выхворался...

-- Прям как ребенок. У меня Колька тяжельше.

Старика положили на кровать, накрыли тулупом.

-- Может, папироску свернуть? -- предложил Егор.

-- Нет, неохота. Ах ты, Господи, -- вздохнул старик, -- зимнее дело -- помирать-то...

-- Да брось ты! -- сказал Егор серьезно. -- Ты гони от се эти мысли. -- Он пододвинул табуретку к кровати, сел. -- Меня на фронте-то вон как задело! Тоже думал -- каюк. А доктор говорит: захочешь жить -- будешь жить, не захо -- не будешь. А я и говорить-то не мог. Лежу и думаю: "Кто же жить не хочет, чудак-человек?" Так что лежи и думай: "Буду жить!"

Старик слабо усмехнулся.

-- Дай разок курну, -- попросил он.

Егор дал. Старик затянулся и закашлялся. Долго кашлял...

-- Прохудился весь... Дым-то, однако, в брюхо прошел.

Егор хохотнул коротко.

-- А где шибко-то болит? -- спросила старуха, глядя на старика жалостливо и почему-то недовольно.

-- Везде... Весь. Такая слабость, вроде всю кровь выцедили.

Помолчали все трое.

-- Ну, пойду я, дядя Степан, -- сказал Егор. -- Скотинешку попоить да корма ей задать...

-- Иди.

-- Вечерком ишо зайду попроведую.

-- Заходи.

Егор ушел.

-- Слабость-то, она от чего? Не ешь, вот и слабость, -- заметила старуха. -- Может, зарубим курку -- сварю бульону? Он ить скусный свеженькой-то... А?

Старик подумал.

-- Не надо. И поесть не поем, а курку решим.

-- Да Бог уж с ей, с куркой! Не жалко ба...

-- Не надо, -- еще раз сказал старик. -- Лучше дай мне полрюмки вина... Может, хоть маленько кровь-то заиграет.

-- Не хуже ба...

-- Ничо. Может, она хоть маленько заиграет.

Старуха достала из шкафа четвертинку, аккуратно за пробкой. В четвертинке было чуть больше половины.

-- Гляди, не хуже ба...

-- Да когда с водки хуже бывает, ты чо! -- Старика досада взяла. -- Всю жизнь трясетесь над ей, а не понимаете: вод -- это первое лекарство. Сундуки какие-то...

-- Хоть счас-то не ерепенься! -- тоже с досадой сказала старуха. -- "Сундуки"... Одной уж ногой там стоит, а ишо шебаршит кого-то. Не велел доктор волноваться-то.

-- Доктор... Они вон и помирать не велят, доктора-то, а люди помирают.

Старуха налила полрюмочки водки, дала старику. Тот хлебнул -- и чуть не захлебнулся. Все обратно вылилось. Он долго лежал без движения. Потом с трудом сказал:

-- Нет, видно, пей, пока пьется.

Старуха смотрела на него горько и жалостливо. Смотре, смотрела и вдруг всхлипнула:

-- Старик... А, не приведи Господи, правда помрешь, чо же я одна-то делать стану?

Старик долго молчал, строго смотрел в потолок. Ему трудно было говорить. Но ему хотелось поговорить хорошо, обстоятельно.

-- Перво-наперво: подай на Мишку на алименты. Скажи: "Отец помирал, велел тебе докормить мать до конца". Скажи. Если он, окаянный, не очухается, подавай на алименты. Стыд стыдом, а дожить тоже надо. Пусть лучше ему будет стыдно. Маньке напиши, штоб парнишку учила. Парнишка смышленый, весь "Интернационал" назубок знает. Скажи: "Отец велел учить". -- Старик устал и долго опять лежал и смотрел в потолок. Выражение его лица было торжествен и строгим.

-- А Петьке чего сказать? -- спросила старуха, вытирая слезы; она тоже настроилась говорить серьезно и без слез.

-- Петьке?.. Петьку не трогай -- он сам едва концы с кон сводит.

-- Может, сварить бульону-то? Егор зарубит...

-- Не надо.

-- А чего, хуже становится?

-- Так же. Дай отдохну маленько. -- Старик закрыл глаза и медленно, тихо дышал. Он правда походил на мертвеца: ка-то отрешенность, нездешний какой-то покой были на лице его.

-- Степан! -- позвала старуха.

-- Мм?

-- Ты не лежи так...

-- Как не лежи, дура? Один помирает, а она -- не лежи так. Как мне лежать-то? На карачках?

-- Я позову Михеевну -- пособорует?

-- Пошли вы!.. Шибко он мне много добра исделал... Курку своей Михеевне задарма сунешь... Лучше эту курку-то Егору отдай -- он мне могилку выдолбит. А то кто долбить-то станет?

-- Найдутся небось...

-- "Найдутся". Будешь потом по деревне полоскать -- кому охота на таком морозе долбать. Зимнее дело... Что бы летом-то!

-- Да ты чо уж, помираешь, что ли! Может, ишо оклемаисся.

-- Счас -- оклемался. Ноги вон стынут... Ох, Господи, Господи!.. -- Старик глубоко вздохнул. -- Господи... тяжко, прости меня, грешного.

-- Степан, ты покрепись маленько. Егор-то говорил: "Не думай всякие думы".

-- Много он понимает! Он здоровый как бык. Ему скажи: не помирай -- он не помрет.

-- Ну, тада прости меня, старик, если я в чем виноватая...

-- Бог простит, -- сказал старик часто слышанную фразу. Ему еще что-то хотелось сказать, что-то очень нужное, но он как-то стал странно смотреть по сторонам, как-то нехорошо забеспокоился...

-- Агнюша, -- с трудом сказал он, -- прости меня... я ма­леньк заполошный был... А хлеб-то -- рясный-рясный!.. А погляди-ко в углу-то кто? Кто там?

-- Где, Степан?

-- Да вон!.. -- Старик приподнялся на локте, каким-то жутким взглядом смотрел в угол избы -- в передний. -- Вон же она, -- сказал он, -- вон... Сидит, гундосая.

Егор пришел вечером...

На кровати лежал старик, заострив кверху белый нос. Старуха тихо плакала у его изголовья...

Егор снял шапку, подумал немного и перекрестился на икону.

-- Да, -- сказал он, -- чуял он ее.