Именно в это время он видит мерзкое чудовище, которое быстро спускалось с вершины холма, чудовище это было огромных размеров. Перед тем, как исчезнуть чудовище исторгло горестный звук, и рассказчик без чувств рухнул на пол. Появление чудовища – это пророчество смерти. «Моему ужасу не было предела, - говорит рассказчик, - ибо я счел видение предвестием моей смерти, или еще хуже надвигающегося безумия». Страшно для него и то, что никто кроме него чудовища не видит. Однако оказывается, что это всего-навсего насекомое – сфинкс вида «мертвая голова», внушающее простонародью ужас своим тоскливым писком, а также эмблемой смерти на своем грудном покрове. На самом же деле насекомое просто попало в паутину. А образ чудовища, увиденного рассказчиком, это лишь иллюзия порожденная психическим состоянием, обостренным реальным ужасом, который творился вокруг – эпидемия холеры. Стоит заметить, что эпидемия холеры действительно имела место в начале тридцатых годов XIX века. А рассказ был написан в 1846 г, с опорой на реальные события. Характерной особенностью фантастики По также является строго научное объяснение факта: вследствие оптической абстракции, насекомое находящееся на близком расстоянии от глаза, может показаться огромным существом. Наука в новеллах По всегда представлена в виде конкретного факта или наблюдения.
Необычность рассказа «Сфинкс» заключается в том, что собственно фантастического в нем нет, написанный в жанре готического романа, в стиле «ужасов и тайн», на самом деле является пародией на него. Однако значение и смысл рассказа только этим не исчерпываются. Именно в этом рассказе проявляется черта отличающая По от многих других авторов, по мнению Ф.М. Достоевского, - сила воображения. Не то, чтобы он превосходил воображением других писателей, но в его воображении есть такая особенность которой мы больше не видим ни у кого: это сила подробности, которая способна убедить читателя в возможности события, даже когда оно совсем или почти невозможно или еще никогда не случалось на свете. Эдгар По всегда берет саму исключительную действительность, ставит своего героя в самое исключительное внешнее психологическое положение и с глубокой проницательностью рассказывает о душевном состоянии этого героя. Фантастическое в рассказе «Сфинкс» - это отражение ужаса, царящего в душе героя, ужаса увиденного воочию, поэтому этот рассказ можно отнести к психологическому жанру. Эдгар По тонко и глубоко с помощью фантастики эмоциональность, ранимость героя. Повествование от первого лица придает рассказу особенную искренность. Своеобразие этому рассказу также придает контраст рационального и чувственного. Друг рассказчика в своем отношении к миру опирается на разум. Даже беседуя об отвлеченных философских материях, он настоятель но подчеркивал, что «ошибки в исследованиях обычно проистекают из свойственной человеческому разуму склонности недооценивать ил преувеличивать значение исследуемого предмета из за неверного определения его удаленности от нас». Он видит в чудовище – сфинксе, то чем оно является на самом деле, то есть насекомое.
Есть в рассказе «Сфинкс» и мотив социальной сатиры – выраженная как бы между прочим оценка реального состояния американской демократии: «Чтобы правильно оценить то влияние, которое может иметь на человечество всеобщая и подлинная демократия, необходимо учесть, насколько удалена от нас та эпоха, в которую это можно осуществить». Эта фраза казалось бы никакого значения к случившемуся с героями не имеет, но образ чудовища благодаря ей приобретает особое символическое значение, которое выражает отношение автора к социальному институту современной ему Америки. И это тоже можно назвать своеобразной и характерной чертой фантастики Эдгара По. То, что основано на воображении, на творческом вымысле, на самом деле тесно связано с реальностью.
Фантастическая сатира
Среди научно-фантастических сочинений Эдгара По имеется группа рассказов, которые можно определить как фантастическую сатиру. Их принадлежность к научной фантастике до некоторой степени условна. Наука здесь присутствует либо как объект сатирического осмеяния, либо как вспомогательное средство, позволяющее создать ситуацию, необходимую для разворота сатирического повествования. К числу таких рассказов можно отнести, например, «Разговор с мумией» (1845), «Мellonta Tauta» (1849) и, с несколько меньшим основанием, «1002-ю сказку Шахерезады» (1845).
Советская исследовательница новеллистики По И. Б. Проценко справедливо заметила, что «изменение временной перспективы (взгляд на настоящее из фантастического прошлого или будущего) вызывает искажение привычных пропорций, придавая обыденному и повседневному вид гротескный и фантасмагорический. Временная перспектива изменяется посредством фантастического допущения, которому точность второстепенных деталей придает характер некой условной достоверности».
Но во всех случаях возникающая отсюда «достоверность» имеет чисто условный характер и не претендует на роль романтического. Это «достоверность» сказки, бурлеска, вполне уместная в сатирической фантастике, где читатель принимает правила игры, предложенные автором и не удивляется, что египтянин, умерший семисот лет от роду пять тысяч лет тому назад, носит титул графа и знает по именам ожививших его американцев, что письмо Пандиты найдено в море за тысячу лет до того, как оно было написано, что Синдбад становится свидетелем и наблюдателем явлений, возникших спустя много столетий после рождения легенды об этом отважном мореплавателе. Столкновение очевидного с невероятным — один из" существенных «элементов стилистики сатирических фантазий По и одновременно организующий принцип. Общая идеологическая направленность научно-фантастической сатиры Эдгара По недвусмысленна. Острие ее нацелено против американской буржуазной цивилизации XIX века. Позиция писателя вполне адекватно выражена в словах рассказчика, заключающих «Разговор с мумией»: «...мне давно поперек горла стала эта жизнь и наш девятнадцатый век. Убежден, что все идет как-то не так».
Если попытаться выяснить, исходя из текста рассказов, что именно «идет не так», то обнаружится, что По имеет в виду три аспекта буржуазной цивилизации: материально-технический прогресс, специфику современного сознания и некоторые особенности социально-политического развития Америки середины XIX столетия.
В «1002-й сказке Шехерезады» читатель находит общую картину жизни Америки, увиденную и описанную Синдбадом. Она выдержана в духе знаменитых арабских сказок, и стиль ее проникнут наивным мировосприятием легендарного морехода, который судит о явлениях .XIX века в понятиях и терминах жителя Багдадского халифата времен Гаруна-аль-Рашида. Синдбад повествует о пароходах, паровозах, воздушных шарах, инкубаторах, типографских станках, счетных машинах, об электротипии и «вольтовых столбах», о шахматном автомате и дамских турнюрах... Если оставить в стороне последнюю деталь (Эдгар По питал необъяснимую
ненависть к турнюрам и всячески издевался над ними), то перед нами окажется, хоть и выдержанный в юмористических тонах, достаточно полный реестр технологических достижений, являвших предмет неизъяснимой гордости американцев, о чем свидетельствует огромное количество восторженных газетных статей и репортажей, посвященных «открытию», «постройке», «спуску на воду», «закладке», «усовершенствованию», «выпуску», «запуску» и т. д., и т. п. Эдгар По не склонен был разделять восторг соотечественников и упоение техническими достижениями. Напротив, картина, представленная Синдбадом, при всей комичности деталей, пропитана мрачностью и безысходностью.
В какой-то мере угрюмый колорит картины обусловлен гротескным характером составляющих ее деталей, проистекающим, в свою очередь, из попытки описать машинную цивилизацию, как бы увиденную «экзотическим» взглядом героя арабских сказок, когда, скажем, паровоз представляется в виде огромной лошади с железными костями и кипящей водой вместо крови. Но главная причина мрачности общего представления об американской цивилизации заключается в том, что из него элиминировано все, что не относится к области материально-технического прогресса. Здесь речи нет о человечности, духовном развитии, красоте, искусстве, любви, поэзии, музыке Технологическая цивилизация XIX века, как она представлена в «1002-й сказке Шехерезады», поразительна, прагматична и бездуховна. Тем самым она, с точки зрения Эдгара По, как бы утрачивает ценность и вовсе не свидетельствует об истинном прогрессе человечества. Ее достижения эфемерны, ее благотворность сомнительна. Более того, она тормозит подлинное развитие человеческого сознания. В «Разговоре с мумией» писатель настаивает на том, что научно-технические завоевания XIX столетия, в принципе, нисколько не возвышают наше время над древними цивилизациями.
Эдгар По не был противником технологического прогресса, разумеется. Просто он отказывался видеть в нем конечную цель усилий человека на пути усовершенствования жизни и не верил;" Что материально-технические достижения сами по себе способны разрешить главную задачу — удовлетворить стремление человека к счастью. Ему был чужд меркантильно-прагматический ход мыслей соотечественников, полагавших, что технологические свершения ведут к богатству, а богатство— к счастью. Ему, как и многим другим романтикам, представлялось, что единственно верный путь лежит через усовершенствование и развитие духовных способностей человека. В «Беседе Моноса и Уны» он предложил следующую формулу современного положения вещей: «Промыслы возвысились и, заняв престол, заковали в цепи интеллект, возведший их к верховной власти».