насилу прокинулась и ну кота ласкать. А кот промежду ее с Сергеем трется,
такой славный, серый, рослый да претолстющий-толстый... и усы как у
оброчного бурмистра. Катерина Львовна заворошилась в его пушистой шерсти, а
он так к ней с рылом и лезет: тычется тупой мордой в упругую грудь, а сам
такую тихонькую песню поет, будто ею про любовь рассказывает. "И чего еще
сюда этот котище зашел? - думает Катерина Львовна. - Сливки тут-то я на окне
поставила: беспременно он, подлый, у меня их вылопает. Выгнать его", -
решила она и хотела схватить кота и выбросить, а он, как туман, так мимо
пальцев у нее и проходит. "Однако откуда же этот кот у нас взялся? -
рассуждает в кошмаре Катерина Львовна. - Никогда у нас в спальне никакого
кота не было, а тут ишь какой забрался!" Хотела она опять кота рукой взять,
а его опять нет. "О, да что ж это такое? Уж это, полно, кот ли?", - подумала
Катерина Львовна. Оторопь ее вдруг взяла и сон и дрему совсем от нее
прогнала. Оглянулась Катерина Львовна по горнице - никакого кота нет, лежит
только красивый Сергей и своей могучей рукой ее грудь к своему горячему лицу
прижимает.
Встала Катерина Львовна, села на постель, целовала, целовала Сергея,
миловала, миловала его, поправила измятую перину и пошла в сад чай пить;
а солнце уже совсем свалило, и на горячо прогретую землю спускается
чудный, волшебный вечер.
- Заспалась я, - говорила Аксинье Катерина Львовна и уселась на ковре
под цветущею яблонью чай пить. - И что это такое, Аксиньюшка, значит? -
пытала она кухарку, вытирая сама чайным полотенцем блюдечко.
- Что, матушка?
- Не то что во сне, а вот совсем наяву кот ко мне все какой-то лез.
- И, что ты это?
- Право, кот лез.
Катерина Львовна рассказала, как к ней лез кот.
- И зачем тебе его было ласкать?
- Ну вот поди ж! сама не знаю, зачем я его ласкала.
- Чудно, право! - восклицала кухарка.
- Я и сама надивиться не могу.
- Это беспременно вроде как к тебе кто-нибудь прибьется, что ли, либо
еще что-нибудь такое выйдет.
- Да что ж такое именно?
- Ну именно что - уж этого тебе никто, милый друг, объяснить не может,
что именно, а только что-нибудь да будет.
- Месяц все во сне видела, а потом этот кот, - продолжала Катерина
Львовна.
- Месяц это младенец. Катерина Львовна покраснела.
- Не спослать ли сюда к твоей милости Сергея? - попытала ее
напрашивающаяся в наперсницы Аксинья.
- Ну что ж, - отвечала Катерина Львовна, - и то правда, поди пошли его:
я его чаем тут напою.
- То-то, я говорю, что послать его, - порешила Аксинья и закачалась
уткою к садовой калитке.
Катерина Львовна и Сергею про кота рассказала.
- Мечтанье одно, - отвечал Сергей.
- С чего ж его, этого мечтанья, прежде, Сережа, никогда не было?
- Мало чего прежде не бывало! бывало, вон я на тебя только глазком
гляжу да сохну, а нонче вона! Всем твоим белым телом владею.
Сергей обнял Катерину Львовну, перекружил на воздухе и, шутя, бросил ее
на пушистый ковер.
- Ух, голова закружилась, - заговорила Катерина Львовна. - Сережа!
поди-ка сюда; сядь тут возле, - позвала она, нежась и потягиваясь в
роскошной позе.
Молодец, нагнувшись, вошел под низкую яблонь, залитую белыми цветами, и
сел на ковре в ногах у Катерины Львовны.
- А ты сох же по мне, Сережа?
- Как же не сох.
- Как же ты сох? Расскажи мне про это.
- Да как про это расскажешь? Разве можно про это изъяснить, как
сохнешь? Тосковал.
- Отчего ж я этого, Сережа, не чувствовала, что ты по мне убиваешься?
Это ведь, говорят, чувствуют. Сергей промолчал.
- А ты для чего песни пел, если тебе по мне скучно было? что? Я ведь
небось слыхала, - как ты на галдарее пел, - продолжала спрашивать, ласкаясь,
Катерина Львовна.
- Что ж что песни пел? Комар вон и весь свой век поет, да ведь не с
радости, - отвечал сухо Сергей.
Вышла пауза. Катерина Львовна была полна высочайшего восторга от этих
признаний Сергея.
Ей хотелось говорить, а Сергей супился и молчал.
- Посмотри, Сережа, рай-то, рай-то какой! - воскликнула Катерина
Львовна, смотря сквозь покрывающие ее густые ветви цветущей яблони на чистое
голубое небо, на котором стоял полный погожий месяц.
Лунный свет, пробиваясь сквозь листья и цветы яблони, самыми
причудливыми, светлыми пятнышками разбегался по лицу и всей фигуре лежавшей
навзничь Катерины Львовны; в воздухе стояло тихо; только легонький теплый
ветерочек чуть пошевеливал сонные листья и разносил тонкий аромат цветущих
трав и деревьев. Дышалось чем-то томящим, располагающим к лени, к неге и к
темным желаниям.
Катерина Львовна, не получая ответа, опять замолчала и все смотрела
сквозь бледно-розовые цветы яблони на небо. Сергей тоже молчал; только его
не занимало небо. Обхватив обеими руками свои колени. он сосредоточенно
глядел на свои сапожки,
Золотая ночь! Тишина, свет, аромат и благотворная, оживляющая теплота.
Далеко за оврагом, позади сада, кто-то завел звучную песню; под забором в
густом черемушнике щелкнул и громко заколотил соловей; в клетке на высоком
шесте забредил сонный перепел, и жирная лошадь томно вздохнула за стенкой
конюшни, а по выгону за садовым забором пронеслась без всякого шума веселая
стая собак и исчезла в безобразной, черной тени полуразвалившихся, старых
соляных магазинов.
Катерина Львовна приподнялась на локоть и глянула на высокую садовую
траву; а трава так и играет с лунным блеском, дробящимся о цветы и листья
деревьев. Всю ее позолотили эти прихотливые, светлые пятнышки и так на ней и
мелькают, так и трепещутся, словно живые огненные бабочки, или как будто вот
вся трава под деревьями взялась лунной сеткой и ходит из стороны в сторону.
- Ах, Сережечка, прелесть-то какая! - воскликнула, оглядевшись,
Катерина Львовна. Сергей равнодушно повел глазами.
- Что ты это, Сережа, такой нерадостный? Или уж тебе и любовь моя
прискучила?
- Что пустое говорить! - отвечал сухо Сергей и, нагнувшись, лениво
поцеловал Катерину Львовну.
- Изменщик ты, Сережа, - ревновала Катерина Львовна, - необстоятельный.
- Я даже этих и слов на свой счет не принимаю, - отвечал спокойным
тоном Сергей.
- Что ж ты меня так целуешь? Сергей совсем промолчал.
- Это только мужья с женами, - продолжала, играя его кудрями, Катерина
Львовна, - так друг дружке с губ пыль обивают. Ты меня так целуй, чтоб вот с
этой яблони, что над нами, молодой цвет на землю посыпался. Вот так, вот, -
шептала Катерина Львовна, обвиваясь около любовника и целуя его с страстным
увлечением.
- Слушай, Сережа, что я тебе скажу, - начала Катерина Львовна спустя
малое время, - с чего это все в одно слово про тебя говорят, что ты
изменщик?
- Кому ж это про меня брехать охота?
- Ну уж говорят люди.
- Может быть, когда и изменял тем, какие совсем нестоющие.
- А на что, дурак, с нестоющими связывался? с нестоющею не надо и любви
иметь.
- Говори ж ты! Неш это дело тоже как по рассуждению делается? Один
соблаз действует. Ты с нею совсем просто, без всяких этих намерений заповедь
свою преступил, а она уж и на шею тебе вешается. Вот и любовь!
- Слушай же, Сережа! я там, как другие прочие были, ничего этого не
знаю, да и знать про это не хочу; ну а только как ты меня на эту теперешнюю
нашу любовь сам улещал и сам знаешь, что сколько я пошла на нее своею
охотою, сколько ж и твоей хитростью, так ежели ты, Сережа, мне да изменишь,
ежели меня да на кого да нибудь, на какую ни на есть иную променяешь, я с
тобою, друг мой сердечный, извини меня, - живая не расстанусь.
Сергей встрепенулся.
- Да ведь, Катерина Ильвовна! свет ты мой ясный! - заговорил он. - Ты
сама посмотри, какое наше с тобою дело. Ты вон как теперь замечаешь, что я
задумчив нонче, а не рассудишь ты того, как мне и задумчивым не быть. У
меня, может, все сердце мое в запеченной крови затонуло!
- Говори, говори, Сережа, свое горе.
- Да что тут и говорить! Вот сейчас, вот первое дело, благослови
господи, муж твой наедет, а ты, Сергей Филипыч, и ступай прочь, отправляйся
на задний двор к музыкантам и смотри из-под сарая, как у Катерины Ильвовны в
спальне свеченька горит, да как она пуховую постельку перебивает, да с своим
законным Зиновием с Борисычем опочивать укладывается.
- Этого не будет! - весело протянула Катерина Львовна и махнула ручкой.
- Как так этого не будет! А я так понимаю, что совсем даже без этого
вам невозможно. А я тоже, Катерина Ильвовна, свое сердце имею и могу свои
муки видеть.
- Да ну, полно тебе все об этом.
Катерине Львовне было приятно это выражение Сергеевой ревности, и она,
рассмеявшись, опять взялась за свои поцелуи.
- А повторительно, - продолжал Сергей, тихонько высвобаживая свою
голову из голых по плечи рук Катерины Львовны, - повторительно надо сказать
и то, что состояние мое самое ничтожное тоже заставляет, может, не раз и не
десять раз рассудить и так и иначе. Будь я, так-скажу, равный вам, будь я
какой барин или купец, я бы то есть с вами, Катерина Ильвовна, и ни в жизнь
мою не расстался. Ну, а так сами вы посудите, что я за человек при вас есть?
Видючи теперь, как возьмут вас за белые ручки и поведут в опочивальню,
должен я все это переносить в моем сердце и, может, даже сам для себя чрез
то на целый век презренным человеком сделаться. Катерина Ильвовна! Я ведь не
как другие прочие, для которого все равно, абы ему от женчины только радость
получить. Я чувствую, какова есть любовь и как она черной змеею сосет мое
сердце...
- Что ты это мне все про такое толкуешь? - перебила его Катерина
Львовна. Ей стало жаль Сергея.
- Катерина Ильвовна! Как про это не толковать-то? Как не толковать-то?
Когда, может, все уж им объяснено и расписано, когда, может, не только что в
каком-нибудь долгом расстоянии, а даже самого завтрашнего числа Сергея здесь